Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Описания animal laborans у Арендт не соответствуют тому, что мы можем наблюдать в сегодняшнем обществе. Позднесовременное Animal laborans вовсе не отрекается от своей индивидуальности или своего эго, чтобы, трудясь, окунуться в безличный жизненный процесс рода. Трудовое общество индивидуализировалось и стало активным обществом достижений. Позднесовременное Animal laborans чуть ли не надрывается от своего эго. И оно является каким угодно, но не пассивным. Если бы человек отказался от своей индивидуальности и полностью окунулся бы в родовой процесс, он по крайней мере обладал бы спокойствием зверя. Позднесовременное Animal laborans в принципе является чем угодно, но не зверем. Оно гиперактивно и гиперневротично. На вопрос, почему в поздней современности все формы человеческой деятельности низводятся к труду и почему преобладает такая лихорадочная нервозность, нужно искать иной ответ.
Современная утрата веры, которая касается не только Бога или потустороннего, но и самой реальности, делает человеческую жизнь радикально преходящей. Она никогда не была настолько преходящей, как сегодня. Радикально преходящей оказывается не только человеческая жизнь, но и мир вообще. Ничто не гарантирует долговечности и постоянства. В силу этой нехватки бытия возникают нервозность и беспокойство. Принадлежность к роду могла бы поспособствовать звериному спокойствию животного, трудящегося ради него. Но позднесовременное Я (Ich) является совершенно изолированным. Религии как танатотехники, которые унимали бы страх перед смертью и вызывали бы чувство долговечности, также отслужили свой век. Всеобщая денарративизация мира усиливает чувство тленности. Она делает жизнь голой. Труд сам является голой деятельностью. Голый труд – это как раз та деятельность, что соответствует голой жизни. Голый труд и голая жизнь обусловливают друг друга. В силу отсутствия нарративной танатотехники возникает необходимость поддерживать безусловное здоровье этой голой жизни. Уже Ницше говорил, что после смерти Бога здоровье приобретает статус богини (Göttin). Если бы оно давало смысловой горизонт, превосходящий голую жизнь, здоровье не смогло бы абсолютизироваться до такой степени.
Более голой, чем жизнь homo sacer[23], является сегодняшняя жизнь. Homo sacer – это изначально кто-то, исключенный из общества за преступление. Его можно безнаказанно убить. Согласно Агамбену[24], homo sacer выражает абсолютно убиваемую жизнь. Как homines sacri он описывает евреев в концентрационном лагере, узников Гуантанамо, людей без документов, беженцев, которые дожидаются эвакуации в пространстве вне закона или же вегетативных больных в реанимационном отделении, прикованных к аппарату жизнеобеспечения. Если позднесовременное общество достижений сводит всех нас к голой жизни, то не только люди на границе общества или в чрезвычайном положении, то есть не только исключенные, но и все мы без исключения оказываемся homines sacri. У них, конечно, есть та особенность, что они являются не абсолютно убиваемыми, а абсолютно неубиваемыми. Они будто живые мертвецы. Здесь слово sacer означает не «проклятый», а «священный». Ныне простая голая жизнь сама оказывается священной, так что ее поддерживают любой ценой.
Именно на голую, ставшую радикально преходящей жизнь реагируют гиперактивностью, истерией работы и производительности. Сегодняшнее ускорение также во многом связано с этой нехваткой бытия. Трудовое общество достижений – это не свободное общество. Оно производит новые типы принуждения. Диалектика господина и раба в итоге приводит не к тому обществу, в котором каждый свободен и способен на досуг. Скорее оно приводит к трудовому обществу, в котором господин сам стал трудящимся рабом. В этом обществе принуждения каждый располагает собственным трудовым лагерем. Этот трудовой лагерь примечателен тем, что в нем заключенные одновременно являются надзирателями, а жертвы – хищниками. В нем эксплуатируют самого себя. Тем самым становится возможной и эксплуатация без господства. У людей, страдающих от депрессии, ПРЛ или СЭВ, развиваются симптомы, которые наблюдались также у Muselmänner в концентрационных лагерях. Muselmänner – это обессиленные, изможденные арестанты, которые, как и люди с острой формой депрессии, стали полностью апатичными и даже уже неспособны отличить физический холод от приказов надзирателя. Мы не можем избавиться от подозрения, что позднесовременное animal laborans с нейрональными расстройствами само является Muselmann, с той очевидной разницей, что в отличие от Muselmann оно лучше питается и нередко заплывает жиром.
Последняя глава «Vita activa» Ханны Арендт повествует о победе animal laborans. В противовес этой общественной тенденции Арендт не предлагает никакой действительной альтернативы. Она лишь смиренно заключает, что способность к действию ныне ограничивается малым. Тогда на последних страницах своей книги она напрямую взывает к мышлению. Упомянутые негативные общественные тенденции менее всего навредили мышлению. Хотя будущее мира зависит не от мышления, а от власти действующих людей, мышление тем не менее не безразлично для будущего человека, потому что мысль среди деятельностей vita activa является самой деятельной и превосходит все деятельности своим чисто деятельным бытием. Поэтому она завершает свою книгу словами: «Люди, как-то ориентирующиеся в опыте мысли, вряд ли не захотят согласиться с изречением Катона <…>: “Никогда ты не деятелен так, как когда на взгляд со стороны сидишь без дела, никогда не менее одинок чем в уединении с одним собой”»[25]. Эти заключительные строки кажутся крайней мерой. Что может произвести то чистое мышление, в котором «опыт деятельного бытия выражается в чистейшем виде»[26]? Именно этот упор на деятельное бытие имеет много общего с гиперактивностью и истерией позднесовременного субъекта достижений. Немного неуместным кажется и изречение Катона, которым Арендт завершает свою книгу, потому что на нем изначально основывается Цицерон в своем трактате «De re publica». В цитируемом Арендт месте Цицерон побуждает своего читателя вернуться от «форума» и суматохи «толпы»[27] к одиночеству созерцательной жизни. Так, процитировав Катона, он сразу же восхваляет именно vita contemplativa. Согласно ему, не активная, а именно созерцательная жизнь делает человека тем, чем он должен быть. Арендт превращает все это в
- Философия освобождения - Филипп Майнлендер - Науки: разное
- Прародина русской души - Анатолий Абрашкин - Прочая научная литература
- Этруски: загадка номер один - Александр Кондратов - Прочая научная литература
- Жизнь Георга Кантора - Адольф Френкель - Прочая научная литература
- Сокрушающие лёд - Семен Белкин - Прочая научная литература
- Нет пророка в своем отечестве - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Публицистика / Науки: разное
- Монструозность Христа - Славой Жижек - Религиоведение / Науки: разное
- Бог, Адам и общество - Дмитрий Гурьев - Прочая научная литература
- Совершенство йоги - Свами Прабхупада - Прочая научная литература
- Евразийские Баталии - Денис Роиннович Гаврилов - Политика / Публицистика / Науки: разное