Форма входа
Читем онлайн День разгорается - Исаак Гольдберг
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— О-го-го!.. Жиды!.. Ух!..
— Бей...
Но впереди шло начальство и у этого начальства везде были глаза и уши, и быстро возникал предостерегающий окрик:
— Эй, вы!.. Тут не безобразь!.. Эй!..
На главной улице толпа была сдержанной и смирной. Кузнецы и люди из Спасского предместья, шедшие в хвосте манифестации, еще слушались распорядителей. Они еще были податливы и добродушны. Они были веселы. Их веселье чуточку отдавало озорством, когда, обгоняя толпу, почти по самой панели проехала серояблочная пара и вытянувшийся в коляске, придерживаясь за малиновый кушак кучера, тучный полицеймейстер обнажил лысеющую голову и мелко закрестил широкую грудь. Тогда из толпы, в которой были издавние и закоренелые враги полиции и полицейских, взметнулся острый улюлюкающий свист. Но взметнулся и трусливо и виновато оборвался. Полицеймейстер обогнал процессию, оглядел ее, остался доволен и покатил дальше.
С главной улицы голова процессии свернула на боковую. На углу, сторожа и подстерегая прохожих, высилась каменная часовня с какой-то чтимой иконой. Здесь всегда толпились богомольцы, опускались на колени, стукались лбами о холодные плиты и тратили медяки на свечки. Передние остановились подле часовни. Густой бас затянул «Спаси господи...» Кой-кто взбежал по широким плитам к дверям часовни. Монах, собиравший деньги за свечи, истово поклонился хоругвям, портрету царя, иконе и стал деловито рассовывать тоненькие восковые свечки, тщательно проверяя плату за них. Разглядывая участников процессии, считая деньги и привычно хватая из ящика желтые восковые свечечки, он нараспев приговаривал:
— С господом богом, православные... Потрудитесь!.. С господом богом!..
Хоругви колыхнулись и поплыли дальше. Бушуя и ворча, толпа стала сзади напирать на идущих впереди. У часовни образовался затор. Люди заполнили широкие плиты лестницы, полезли к дверям, толкнули монаха. Монах озлился и, теряя елейную ласковость, по-мужичьи, зло и несдержанно зашипел:
— Куды прете?! Ну, ослепли, что-ли!?
Свирепый вид монаха подзадорил озорников. Посыпались колкие шуточки и непочтительные остроты. Кой-кто с нескрываемой злобой огрызнулся на рассердившегося старика.
Но прошли часовню, потекли дальше. Потянулось длинное шествие по улицам медленно и угрожающе. Медленно и угрожающе оглядывали участники манифестации попутные дома. Замечали неприкрытые ворота, бесцельно и проказливо раскрывали их, дразнили взволнованных собак, швыряли в них камнями, уличной пылью.
Впереди же надсадно и хрипло лилось нестройное пение: то «Боже царя храни», то «Спаси господи люди твоя»...
14Грохот барабана был угрожающ и зловещ.
Офицер обернулся к первой шеренге солдат. Люди стояли как будто безучастные и равнодушные ко всему, что возле них происходило. Люди выглядывали такими, какими были каждый день в казарме и на плацу. Офицер успокоенно передохнул, выпятил грудь и решил скомандовать, как полагается, размеренно, раздельно и по всем правилам. Но голос его сорвался и вместо полагающихся слов команды он закричал, и была испуганная торопливость и неуверенность в его крике:
— Целься!.. Рота, приготовьсь!..
Солдаты медленно, словно нехотя, взяли ружья на прицел. Черная щетина штыков дрогнула и направилась на баррикаду. Легкий холодный ветер колыхнул укрепленный Павлом над баррикадой красный флаг. Небольшое полотнище развернулось, мгновенье простерлось в воздухе и снова опало. Солдаты взглянули поверх ружей. Рядом с флагом появилась голова человека. Человек возбужденно крикнул:
— Товарищи! Не стреляйте!.. В кого стреляете?.. свои же!
Ружья дрогнули. Щетина штыков колыхнулась вверх. Офицер, как ужаленный, обернулся на возглас, покраснел и завизжал:
— Стреляйте!.. Пли!..
Штыки поднялись еще выше. Щелкнули затворы. Серые тени поползли по лицам солдат, таким одинаковым в серых однообразных шинелях. Павел замахал правой рукой.
— Не стреляйте! — звенел его голос. — Не слушайтесь его!..
— Пли-и!.. — исступленно взвизгнул офицер.
Еще чуть-чуть выше дрогнули штыки. Нестройный залп грохнул нежданно и нелепо. Павел возвышался над баррикадой невредимый и улыбающийся. Только древко флага немного качнулось: по самому кончику его скользнула случайная пуля.
— Ура-а, солдаты! — полной грудью прокричал Павел.
— Ура-а-а!.. — подхватили дружинники, карабкаясь вверх и появляясь на виду. — Да здравствуют товарищи солдаты!
Побагровев, офицер выхватил шашку и задохнулся в крике. Дробный топот скачущей во весь мах лошади заглушил его крик. Всадник круто осадил лошадь, мешком скатился с седла и, взяв под козырек, стал что-то быстро докладывать офицеру. Тот всунул шашку в ножны, угрюмо взглянул на баррикаду и неуверенно скомандовал:
— Налево кру-угом арш!..
Рота грузно повернулась. С баррикады увидели спины солдат. Потом лес штыков закачался мерно и плавно, и грохнули тяжелые шаги и гул удаляющихся солдат взъярил неожиданной радостью Павла и его товарищей.
Дружинники кричали вслед солдатам:
— Ура! Да здравствует единение армии с народом!..
Дружинники карабкались по ящикам, по дровам, по поваленной вывеске «Майзель и сын», по всему хламу, что был наворочен на баррикаде. Они возбужденно махали руками, они кричали. Они запели. Семинарист схватил красное знамя, взмахнул им и срывающимся голосом, весело и самозабвенно запел:
Отрече-емся от ста-арого ми-ра-а-а.Отряхне-ем его пра-ах с наших но-ог...
Остальные подхватили слова. И вот песня полетела следом за солдатами. И солдаты украдкой оглядывались и, слушая эту песню, усмехались, замедляли шаг, приноравливая его к вздымающему, влекущему гимну...
15Стачечный комитет и рабочие организации, руководившие митингом в железнодорожном собрании, вынесли решение: идти на улицу; у кого есть оружие, может захватить его с собою, но зря в ход не пускать.
Емельянов, успевший раздобыть револьверы себе и товарищам, стал выбираться сквозь толпу на улицу.
— Надо теперь возвращаться к своим. Как там у них... — сказал он. — Ждут, поди.
— Надо, — согласились остальные. Худой мужик неуверенно возразил:
— А с чем мы... Значит, какие вести? Для этого ведь пошли...
— Вести определенные, — уверенно успокоил его Емельянов. — Стягиваться всем в одно место нужно. По кучкам-то перещелкают, мое поживай.
— Пожалуй, правильно! — пророкотал Потапов. — Только послушается ли товарищ Павел?
— Послушается. Он дисциплину знает.
— Стало быть, отказ... — разочарованно сказал худой мужик. — Набуровили, набуровили, а теперь бросать всю ту работу?..
— Жалко тебе баррикады? — засмеялись Потапов и Емельянов. — Ничего, не скучай, дела будут горячие!
Разговаривая, они проталкивались к выходу. Но у самых дверей образовался затор и выйти на улицу нельзя было. У входа стояли дружинники и пропускали всех медленно, оглядывая проходящих, всматриваясь в лица, кого-то, очевидно, отыскивая. Емельянов узнал знакомого и спросил:
— Контролируешь? Прощупку делаешь?
— Да! — коротко кивнул тот головой. — Смотрим, нет ли чужих.
— А что?
— А то, что у неизвестных, коли оружие оказывается, отымаем... Дня предупреждения провокации... Стой, стой! — встрепенулся дружинник и задержал низенького человека, из-под короткого полушубка которого выглядывали синие, заправленные в голенища сапог штаны. Низенький остановился, оглянулся и с деланным возмущением запротестовал:
— Да ты что, товарищ? Я ж дружинник! Что на самом деле!
— Ладно! — отрывисто кинул дружинник. — Потом скажешь. Пройди-ка вот назад. Товарищи, отведите его наверх!
Задержанного повели вверх. Дружинник посмотрел ему вслед, прищурил глаза и зло сказал:
— Тоже храп! Даже штанов форменных не переодел!..
— Городаш?
— Он самый.
Несколько человек кинулись по лестнице за переодетым полицейским. Но их задержали:
— Не глупите! В комитете разберут.
Потапов засмеялся.
— Выходит, — обратился он к своим спутникам, — наши умнее полиции. Мы-то его благородию очки сумели втереть...
— Наш фарт.
Наконец, они выбрались на улицу. Там выстраивались широкой колонной демонстранты. Базар напротив казался пустынным и безлюдным.
Вынесли знамя и широкое красное полотнище с белыми буквами. Белые буквы дерзко кричали:
— Долой самодержавие!..
Этот безмолвный, но дерзкий крик плаката веселил и радовал. Запретные слова, которые еще совсем недавно появлялись только в напечатанных в подпольных типографиях прокламациях и произносились крадучись и с опаской, теперь вырвались открыто на улицу и громко звучат и их ничем не заглушишь. Так же, как ничем не заглушишь яркие песни, которые стали вспыхивать то здесь, то там в толпе демонстрантов. Песни звучали молодо и свежо, как молодо и свежо было все кругом: и необыкновенная взволнованность, и чувство опасности, и небывалая товарищеская связь совсем чужих друг другу, еще полчаса назад незнакомых людей. Серый октябрьский день светился скупо и буднично, но праздничны были лица и почти беспечны. Не было солнца, но в глазах сиял радостный свет и казалось, что день ярок и солнечнен, что на дворе не хмурая и студеная пора, заковавшая землю морозами, а сияющая, бодрящая весна.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу День разгорается - Исаак Гольдберг бесплатно.
Похожие на День разгорается - Исаак Гольдберг книги
- Маэстро - Венгерова Наталья - Историческая проза
- Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения - Виктор Поротников - Историческая проза
- Боги среди людей - Кейт Аткинсон - Историческая проза
- Лепестинья. Род - Лариса Лозина-Макаренко - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Эзотерика
- Воспоминания Свена Стокгольмца - Натаниэль Ян Миллер - Историческая проза / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Мастер - Бернард Маламуд - Историческая проза
- Краденый город - Юлия Яковлева - Историческая проза
- Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер - Историческая проза / Русская классическая проза
- Ведьмы. Салем, 1692 - Стейси Шифф - Историческая проза / Ужасы и Мистика
- Лотос Серебристый - Александра Хартманн - Историческая проза / Исторические любовные романы
