– Кланяйся, кланяйся! Я, брат, плотник – на все руки работник, а ты кто есть? Металлист, гляди ты, выискался! Железных дел скобяной мастер, лудильщик-паяльщик… Токарь по хлебу, вот ты кто! А мы плотники! Вон и переулок наш зовется как? Плотников. Нам, плотникам, в почет.

Коле было неприятно, что Женьча в эти дни явно стыдился за отца. Сам он сохранял неизменное и восторженное уважение к плотнику, к его ясному, наглядному труду, результатом которого были увесистые, прочные, ладно срубленные, реально существующие, а не нарисованные вещи.

Был еще во дворе человек, которому очень завидовал Коля, как и все его дворовые сверстники. То был Костя Ермаков, десятиклассник и член Тушинского авиаклуба имени Чкалова. Все нравилось в нем Коле – и знак парашютиста с цифрой «10» на планочке, и маленький комсомольский значок на лыжной коричневой куртке, которую обычно носил Костя, и как он по утрам весной, едва снег сойдет, в одной майке занимался гимнастикой возле забора, под ветвями дуба, и как он по вечерам, сидя там же на скамейке, играл на мандолине «Сулико» или «Мой костер в тумане светит». Все во дворе уважали этого рослого, широкоплечего, всегда приветливого юношу. Девушки по вечерам собирались под его окном и зазывали выйти, чтобы он поиграл для танцев. Ребятня со всего двора души не чаяла в Косте, так как он всегда придумывал для них что-нибудь занятное – то игру, то загадку, то ребус, начерченный на песке, то луки мастерил, то исправлял ошибки в расчетах, допущенные Женьчей при конструировании какой-нибудь самоделки. Он и для Женьчи был непререкаемым авторитетом – шутка ли сказать, уже десять раз с парашютом прыгал с самолета, десятилетку кончает, а с осени пойдет в Институт инженеров транспорта! Слово Кости было последним, решающим словом во всех ребячьих спорах, и, когда играли в футбол с мальчишками из дома номер двенадцать, судил всегда Костя.

Женьча и Коля готовы были по первому слову Кости выполнить любое его поручение. Они носили какие-то непонятные им записочки одной школьнице, некой Клаве, жившей в соседнем дворе. Признаться откровенно, приятелей наших очень огорчала обнаруженная ими у старшего товарища странность: бесстрашный в небе – иначе он бы не прыгал с парашютом, – Костя Ермаков явно робел на земле перед соседской Клавой, в которой не было решительно ничего такого, чего следовало бы бояться… Однако записки все-таки приходилось носить, хотя это и было сопряжено с известной опасностью. Там, за забором, были владения Торки Ланевского, с которым оба приятеля находились в состоянии войны. Но за это Костя платил мальчикам терпеливой покровительственной дружбой, снисходительно, но участливо выслушивал сообщения о стычках с соседями, давал читать интересные книжки с картинками о летчиках и рассказывал о прыжке пятисот парашютистов сразу…

Косте нравился тоненький задумчивый мальчик, в синих глазах которого всегда жило доверчивое внимание, его смешной золотистый вихорок на макушке и странные, неожиданные вопросы, которыми он иногда озадачивал старших товарищей: «Костя, как ты думаешь, что важнее в жизни – дерево или железо? А?.. Смотря как? А как смотря?..»

Весной 1941 года Коля превосходно сдал испытания и перешел в следующий класс музыкальной школы. А Костя Ермаков той же весной сдавал экзамены за среднюю школу. И волновались же за него Коля и Женьча! Поджидали у ворот, бежали навстречу: «Ну как, сколько?» А он издали поднимал над головой растопыренную пятерню: все, мол, в порядке – пять!

Последний экзамен Костя сдал 20 июня, а на 21-е был назначен в их школе выпускной бал. И, по обычаю выпускников московских школ, решено было ночью, когда закончится праздник, пойти на Красную площадь, к Мавзолею Ленина. А потом, взявшись за руки, широким – поперек всей площади – рядом прошагать, как на параде мимо краснозвездных башен, мимо стен Кремля.

Женьча и Коля узнали об этом из записочки, которую они относили в соседский двор. Получив ответ для Кости и гордо отказавшись от предложенных Клавой ирисок, они, вернувшись, осторожненько завели разговор о ночной прогулке на Красную площадь.

– И долго вы думали, пока эдакое сообразили? – сказал Костя. – Пришло же вам в голову! Да у нас только в двенадцать часов вечер кончится. И потом, разве ночью на Красную площадь пускают таких маленьких?

– «Маленьких»! – обиделся Женьча. – Видал, Коля? Как записки носить в чужой двор, так мы большие, на нас и понадеяться можно, а как что попросишь, так уж маленькие!

– Костя, правда! Ну сделай как-нибудь… Ну, Костя, проведи нас туда! – попросил Коля.

– Да что вы, в самом деле, ребята! И мне попадет от ваших, и вас взгреют. Кто вас пустит в поздноту такую?

– А мы и спрашивать не будем! – решительно сказал Женьча. – До школы тут – шагнул, и там. Мы тебя у дверей подождем.

Коля сначала замялся, не решаясь так, просто-напросто, удрать из дому. Это повлекло бы за собой малоприятные последствия, да и жалко было к тому же огорчать маму с папой. Но тут он вспомнил, что день сегодня субботний и мама сказала, что они идут вечером в гости к дяде Володе. Можно будет, пожалуй, успеть вернуться домой до прихода родителей. Конечно, придется потом все равно сознаться. Во-первых, надо же будет поделиться с ними тем, что увидит он в эту ночь, а может быть, и нарисовать это стоит… Во-вторых, Коля не привык лгать родителям или скрывать что-нибудь от них.

И, хотя Костя даже слышать не хотел о том, что мальчики придут провожать его на Красную площадь, приятели тайно сговорились подойти к подъезду школы в двенадцать часов ночи и ждать там своего старшего друга.

Но, когда Коля явился домой, мама встала, пошла к нему навстречу, подвела к окну и, повернув Колю лицом к себе и к свету, глядя ему прямо в глаза, спросила:

– Так, значит, куда ты собрался сегодня ночью?

Густой, жгучей краской залилось все лицо будущего беглеца-скитальца.

– И хотел тайком от нас… исподтишка?..

– Мама, так ведь… – начал было Коля.

Папа сидел на диване, отложив вечернюю газету. Он молчал и смотрел на сына очень строго, хотя если бы Коля в эту минуту мог поднять на него глаза, то заметил бы, что губы у отца как-то странно пучатся, словно он набрал в рот воздуха и не хочет выпустить. Он молчал. Молчала и мама, которая не любила длинных объяснений. Она лишь сказала:

– Стыдно?

Коля только головой махнул коротко.

– Ну, и все, – произнесла мать. – Иди умойся – и спать.

Коля пошел умываться, ломая голову над тем, каким образом вся их затея стала известна родителям. Когда брал полотенце, сквозь прутья кровати, на которой, занавешенная простыней, спала Катька, он увидел два тревожно-любопытствующих глаза сестренки и вспомнил, что она давеча шмыгала по двору.

– Это ты, значит, постаралась? – грозно спросил Коля.

– Я не старалась… я нечаянно…

Катюшка поспешно ткнулась головой в подушку, замерла не шевелясь.

– Ну, смотри! – тихо сказал Коля, – Проболтайся еще раз!

– А я уже сплю, – сообщила она, почти не разжимая губ.

– Будешь бита, – шепотом произнес Коля.

Катюшка не ворохнулась.

А ночью Коле приснилась Красная площадь, и луна над зубцами старой стены, и сизые ели. Беспрерывно играли свои гаммы куранты под рубиновой звездой. По Красной площади гуляли старшеклассники. Коля с Женьчей ходили с Костей под руку – с обоих боков. А потом начался рассвет. И сразу стало светло на Красной площади: взошло солнце.

– С добрым утром, дорогушки мои! – сказала мама, будя утром Колю и Катюшу. – Вставайте, заспались. А ведь мы с тобой, Колюшка, сегодня решили помнишь куда пойти?

Еще бы не помнить! Сегодня наконец мама обещала взять Колю в Третьяковскую картинную галерею. Он давно уже просился туда, но родители, замечая и без того чрезмерный и растущий с каждым днем интерес сынишки к рисованию, живописи, не спешили. Они не стремились искусственно укреплять это влечение, не хотели раньше времени пристрастить сына к их собственной профессии. По-прежнему еще считалось, что призвание свое Коля найдет в музыке. Это уже казалось почти решенным вопросом. Педагоги в музыкальной школе тоже соглашались с таким выбором. Мнение их подтверждал безукоризненный, почти абсолютный слух, какая-то врожденная артистичность, которая сказывалась во всем – исполнял ли Коля программные пьески или играл гаммы, – приятная манера держаться за инструментом, осмысленное отношение к каждой музыкальной фразе и хорошая рука – крепкая, с длинными, устойчивыми пальцами, в то же время обладающая способностью мягко, заботливо прикасаться к клавишам. Да что тут говорить – все данные были налицо. Об этом так и твердили в музыкальной школе.

Но вот сегодня наконец, как было обещано, мама сведет его в Третьяковку. Он давно уже ждал этого дня. По открыткам, репродукциям, снимкам в журналах он знал уже множество знаменитых картин, хранящихся в прославленной галерее, составляющих ее гордость и красу. И вот теперь, сегодня же, он разглядит их в натуральную величину, как сказал бы Женьча. И трех богатырей, и Ивана Грозного с сыном, и Петра Первого, тоже с сыном, и березовую рощу, и боярыню Морозову, и Алёнушку, и у омута, и девочку с персиками – всех он увидит наконец настоящими!

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 136

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам - Лев Кассиль бесплатно.

Похожие на Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам - Лев Кассиль книги

Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин - Советская классическая проза
Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы - Вилис Лацис - Советская классическая проза
Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
Том 3. Письма 1924-1936 - Николай Островский - Советская классическая проза
Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза
Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов - Морские приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза
Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем - Исаак Бабель - Советская классическая проза
Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза

Оставить комментарий