Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оберштурмбанфюрер слушал внимательно, глаза его только порой зажигались ироническим огнем, а иногда, совсем как бы не к месту, он усмехался, и тогда Гурьянову становилось не по себе, он съеживался и подбирал покруче ноги в хромовых, с короткими голенищами, щегольских сапожках.
— Неужели? — осведомился вдруг Грейфе.
— Совершенно точно! — ответил штурмшарфюрер Хорват. — Именно так.
— Его нужно было завербовать еще в те годы, — сказал Грейфе. — Сразу после революции. Мы бы имели ценную информацию.
— Так точно, — на дурном немецком языке произнес Гурьянов. — Разумеется, я не пощадил бы самой жизни.
— Можно продолжать? — осведомился Хорват.
— В общем, это весьма интересно, — не ответив Хорвату, медленно, врастяжку констатировал доктор Грейфе и опять со смешанным выражением иронии и любопытства поглядел в сине-серое лицо Гурьянова. — Это достойно изучения. Вам бы следовало напечатать историю вашей жизни в каком-либо журнале, — посоветовал он. — Вы побеседуйте от моего имени с начальником группы прессы «Остланд» господином зондерфюрером Крессе. Можно напечатать в «Вольном пахаре» или в «Северном слове». Да, да, это совсем не безынтересно…
— Слушаюсь! — щелкнув под стулом каблуками, произнес Гурьянов.
Заинтересовало же Грейфе вот что: прапорщик царской армии Гурьянов, когда грянула революция и когда он понял, что все белые и поддерживающие их двунадесять языков большевиков не одолеют, решил начать жизнь с самого начала. Для этого он скрыл свою подлинную, дворянскую суть и обратился в темного, неграмотного солдата, способного, конечно, жадного до знаний и невероятно упорного в труде. Этого преданнейшего Советской власти человека отправили учиться на краскома, где ему, как легко догадаться, совсем ничего не стоило проявить свои недюжинные таланты. Так он и пошел — крестьянин от сохи, как писалось в тогдашних аршинных анкетах, так и начал свое бравое восхождение в верхах Красной Армии, куда бы и прорвался, разумеется, если бы несколько не перебрал со своей неистовой классовой гневливостью и со своим темпераментом «бедняка от сохи». Тут случались с ним протори и убытки, и говаривалось ему отечески, что дуги гнут не разом и не вдруг, но он не тишал, а все более громко требовал суровостей, крутых мер и тяжких наказаний там, где даже и выговора было многовато. Но речи его, когда произносились хриплые и бешеные слова о том, как «мы были голы и босы, и неграмотны, и не куримшие», все-таки воздействовали, и хоть в генералы Гурьянов не проскочил, но некоторых высот достиг и на них не успокоился. В недоброй памяти тридцать седьмом году деятельность его по писанию изветов, доносов и ябед достигла размеров настолько гигантских, что соответствующие органы его арестовали как клеветника и осудили. Но, совсем недолго просидев, Гурьянов выскочил, порхнул крылышками, написал еще дюжину душераздирающих заявлений и двадцать второе июня встретил в звании майора Красной Армии лицом к лицу с противником, где и пошел без всякого к тому понуждения в плен, чтобы там, у обожаемых им фашистов, сделать наконец настоящую карьеру, достойную его способностей.
Холуй по натуре, он многие годы с душевным трепетом и восторженным упоением изучал все, что мог, об имперских вооруженных силах, изучил действительно порядочно и при первом опросе немецким обер-лейтенантом показал себя «идейным» противником Советской власти. Разговор даже тут был многообещающим, с кофе и «арманьяком», но все же Гурьянов не мог отделаться от того, что молокосос обер-лейтенант, ничтожный мальчишка, который еще недавно ходил в коротких штанах и был членом «Гитлерюгенда», разговаривал с ним высокомерно и презрительно.
И ощущение это было верным, потому что мальчишка видел перед собой первый раз не убитого и не расстрелянного советского майора, а майора-изменника и брезговал им, как впоследствии за все эти более чем два года войны Гурьяновым брезговали даже самые, что называется, подонки из подонков германской разведывательной службы. И нынче, сидя в жарко натопленной часовне перед лицом своего главного начальника — Грейфе, Гурьянов, не ожидая ничего хорошего для себя из медленно текущей беседы, желал лишь поскорее ее окончить и вернуться в Печки, напиться и уснуть, как делывал он ежедневно. Однако же Грейфе не торопился. Отнесясь к Хорвату, он посулил ему намеком повышение и дал понять Гурьянову, что как только Хорват получит новую должность, то обершарфюрер «может ждать» повышения в звании, вплоть до офицерского, так как, предполагает Грейфе, бывшему майору все-таки тесновато в звании старшего фельдфебеля, хоть это и войска СС.
Глаза Грейфе вновь сверкали сатанинским пламенем Лойолы. Смеялся он или говорил серьезно? Или сверкало не пламя Лойолы, но серый порошок наркотика вместе с коньяком?
И Гурьянов все-таки выразил свою глубокую признательность и опять подщелкнул каблуками под столом.
— Изменение звания повлечет за собой и изменение должности, — сказал Грейфе. — Будем надеяться, что господин Гурьянов уже соответствует должности начальника разведывательно-диверсионной школы в тех же Печках, не так ли, господин Хорват?
— Абсолютно! — сказал Хорват.
Гурьянову хотелось подальше от переднего края. Все другие школы были ближе к тылу.
Дьявольское пламя разгоралось все пуще и пуще. Беседа не могла кончиться обещаниями и комплиментами, Гурьянов чувствовал это.
И действительно, доктор Грейфе резко изменил тон.
— Но это, господа, произойдет только в том случае, если хоть один из ваших питомцев выйдет в конце концов на связь с нами, — задушевным голосом сказал Грейфе. — Ибо такое положение терпимым быть не может. И более того, мы, если, разумеется, положение резко не изменится, мы склонимся к тому мнению, что вы оба, господа, работаете на большевиков и засланы к нам большевистским разведывательным центром. Может быть, вы об этом прямо мне и скажете?
Хорват и Гурьянов переглянулись. Румяный доселе Хорват посерел, серый Гурьянов порозовел.
— Так на кого же вы работаете? — совсем кротко осведомился Грейфе. — На нас или на Россию?
— Но господину оберштурмбанфюреру известно, я надеюсь, что засылаем агентуру не мы, а господа из абвера, — несколько дребезжащим голосом произнес Хорват. — Мы же теряем наших питомцев мгновенно, теряем навсегда, навечно, а господа из абвера — с той секунды, как их увозят из Печек. Мы их даже не экипируем, мы не говорим напутственное слово, мы лишь комплектуем группы, и, как правило, наши группы перетасовываются уже здесь, в Пскове… Школа номер сто четыре…
Грейфе тяжело шлепнул ладонью по столу.
— Разве я вас спрашивал об этом? — осведомился он.
Хорват замолчал и лишь подобрал с полу упавшую сигару шефа.
— Сколько секретных агентов среди ваших учащихся? — отрывисто спросил Грейфе. — В процентах?
— От пятидесяти до семидесяти процентов.
— Они работают активно?
— К величайшему сожалению, нет, — произнес Хорват. Краска стала возвращаться на его щеки. — Они пишут много, но больше бестолочь.
— Например?
— Например, выражалось недовольство кинофильмом без субтитров.
— А были случаи, когда вы получали сведения о том, что ваши курсанты, высадившись в расположении Красной Армии, не стали выполнять ваши задания? Вернее, задания абвера?
— Да, такой случай имел место, — разрешил себе вмешаться по-немецки Гурьянов. — Этих негодяев мы расстреляли в тот же вечер.
Он выговорил свою фразу как можно более четко и старательно, но доктор Грейфе сделал вид, что не понимает, и только пожал плечами.
— Поясните! — велел он Хорвату.
Хорват повторил то, что сказал Гурьянов.
— Перед строем?
— Разумеется, — сказал Хорват своим интеллигентным голосом. — Их по очереди из пистолета расстрелял господин обершарфюрер Гурьянов. К сожалению, среди расстрелянных был наш лучший секретный агент — Купейко, на которого мы возлагали большие надежды.
— Почему возлагали? — резко спросил Грейфе.
— Он нам дал ценную информацию в начале года. Два негодяя слушали радио из Советов и Би-Би-Си. Они привлекали других курсантов…
— А вы просто идиот, — вдруг опять мягким голосом произнес Грейфе. — Вы просто болван, Хорват. Цанге и Фридель — это были наши агенты у вас в школе. Наши проверочные агенты. Хорошо, что вы не успели их расстрелять.
Хорват совсем растерялся.
— Но тогда следовало нам быть хоть частично в курсе дела, — пробормотал он жалким голосом. — Ведь в конце концов…
— В конце концов вам не нравится наша система перепроверок? — сладко осведомился Грейфе. — Вы желаете, чтобы мы абсолютно доверяли таким господам, как этот ваш Гурьянов? Или вам? Или вашим преподавателям? Не предполагаете ли вы, что наше титаническое государство может держаться на доверии?
Разумеется, Хорват этого не думал. И поспешил заверить доктора Грейфе, что проверки и перепроверки есть самая действенная форма возможности доверять.
- Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун - О войне
- Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов - О войне
- Легенда советской разведки - Н. Кузнецов - Теодор Гладков - О войне
- Полет орла - Валентин Пронин - О войне
- Враг на рейде - Вячеслав Игоревич Демченко - Исторические приключения / О войне
- Он сделал все, что мог. «Я 11-17». Отвеная операция (илл. А. Лурье) - Ардаматский Василий Иванович - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Пятёрка отважных - Александр Осипенко - О войне
- Дневник «русской мамы» - Эстрем Мария - О войне