Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышли из церкви … и упёрлись в сугроб. Повернули обратно. Молча прошли мимо Святых ворот, братского корпуса с монашескими кельями, и, повернув мимо священнического дома, где и отец Ефросин обитал, подошли к библиотеке.
– Хотел отцу-настоятелю исповедоваться, но получилось лучше, – коротко бросил Михаил Андреевич и вошёл в просторные сени.
Ефросин, пропуская князя вперёд, думал о том, какую книгу из последних переписанных показать Михаилу Андреевичу. Повесть о Дракуле, которую привёз Фёдор Курицын и от которой оторвал приезд князя? Не окончена ещё. Да и не то настроение у Михаила Андреевича, он сам обижен пристрастным отношением к нему государя. «Александрию» – о жизни Александра Македонского? Опять же одни баталии, а князь нуждается в успокоении от тяжких раздумий. Мимо столов, за которыми сидели писцы, летописцы и переписчики книг, прошли в зал, где хранились книги – истинное богатство монастыря по твёрдому убеждению Ефросина. Там и уединились.
Михаил Андреевич давно не бывал здесь, почитай, с той поры, как излечилась от болячек жена Елена Ярославна. Казалось, мало что изменилось, хотя нет, книг прибавилось значительно. Вдоль стен просторного зала на полках стояли древние фолианты в дорогих серебряных окладах, некоторые украшены драгоценными каменьями. Князь остановился возле одной из них.
– Вроде, не наши, иноземные? – спросил он, проведя рукой по изысканным окладам. – Откуда богатство?
– Есть греческие, латинские, сербские, немецкие и даже иудейские, – лицо Ефросина удивительно переменилось, когда он заговорил о книгах. Теперь на князя смотрел не старичок-боровичок, который встретил его у палат архимандрита Трифона, а интеллектуал с умным пытливым взглядом. – Всё подарки. Послы дарили, дьяки да бояре привозили, из путешествий возвратясь.
– Жаль, не читал, языкам не обучен, – князь наугад взял одну из книг и рассеянно полистал страницы. Это было Евангелие с деяниями апостолов, изданное при дворе византийского императора Константина.
– Рассуди, Ефросин, ты человек книжный. Как может уживаться в одном человеке любовь и ненависть к ближнему своему? Как можно одной рукой сеять добро, а другой – зло? Почему Господь попускает кому-то в неправедных деяниях, а кому-то и за добро добром не отплачивает? Что говорят об этом отцы церкви? – Михаил Андреевич поставил книгу на место и посмотрел в глаза иноку.
– Ты, князь, просил книжицу новую показать, мною переписанную. Есть такая. «Лаодикийское послание» называется. Может, и на вопросы твои ответит.
– Кто написал, апостол Павел? – Михаил Андреевич хорошо знал послания апостолов. Одно из них, не вошедшее в Новый завет, и было «Лаодикийским».
– Кто написал, неведомо мне. Есть приписочка, как определить. Да больно мудрёно делать это. Времени у меня нет, – Ефросин подошёл к одной из полок с небогатыми переплётами – это были книги, переписанные в Кирилло-Белозерском монастыре – и достал одну из них, самую тоненькую. – Ты не смотри, Михаил Андреевич, что мала по размеру, зато больно мудра она.
Князь Белозерский перелистнул заглавную страницу и прочитал верхнюю строчку стихотворного столбца, расположенного на первом листе: «Душа самовластна, заграда ей – вера».
– Ну, вот и ответ тебе, – улыбнулся Ефросин. – Душа сама над собою власть имеет.
– Это что значит? Не зависит от Бога? – удивился Михаил Андреевич. – Да это ересь, брат Ефросин. По-твоему выходит, всё, что хочешь, делать можно. Так это призыв к прямому разбою.
– Нет, не ересь, – возразил монах. – Находится душа внутри заграды, то есть, как двор твой ограждена забором из веры. А насчёт разбоя, читай дальше, яснее станет.
«Вера – наставление, – прочитал князь, – дается пророком», – ну это понятно, нужно читать книгу пророков. Великий князь заказал такую дьяку Мамыреву.
– Читай дальше, Михаил Андреевич, – Ефросин сложил маленькие ручки на груди, ожидая дальнейшей реакции князя.
«Пророк – старейшина, направляется чудотворением», – третья строка вызвала у князя противление. – Пророки писали в древние времена, когда всё непонятное казалось людям чудесами, – неожиданно для себя сделал он новое умозаключение.
– Умён князь. Зело умён, – подумал Ефросин, а вслух сказал:
– Что ж ты, Михаил Андреевич, отрицаешь чудеса, сотворённые Богом, отцом нашим и сыном его Христом.
Князя не смутил резкий переход Ефросина.
– Чудо, Богом и сыном его Христом сотворённое, не отрицаю. Я о пророках говорил. Хотя подожди. Дай, дочитаю: «Чудотворение – дар, мудростью усилеет». Это понятно, чудеса из мудрости протекают, – и продолжил дальше: «Мудрость сила, фарисейство – жительство. Пророк ему наука, наука преблаженная».
– Постой, Ефросин. А фарисеи здесь причём?
– Думаю, нипричём, Михаил Андреевич. Слово фарисейство – для примера образа жизни взято. А вот направляется образ жизни путём постижения мудрости пророка. Вот тебе и начало ответа на вопрос твой о разбое и других неправедных деяниях. Читай далее.
«От сего приходим в страх Божий.
Страх Божий – начало добродетели.
Сим вооружается душа».
Михаил Андреевич выразительно посмотрел на Ефросина.
– Выходит, человек волен самовластно прийти к мысли о послушании Богу.
– Думаю так, – Ефросин победоносно посмотрел на князя. – Тогда и поступки будут праведными. Без знания мудрости бессилен он. Потому и не можем мы осуждать человека. Сам он себе судия. Сам за грехи свои и ответит.
Князь в задумчивости подпёр голову руками. Лицо его помолодело, казалось, скинул Михаил Андреевич груз забот, довлевший над ним.
– Мне всё же интересно, кто написал сию книжицу. Зовёт она к размышлению.
Ефросин взял книжицу в руки.
– Сейчас прочитаю:
«Если кто-нибудь хочет узнать имя человека, доставившего Лаодикийское послание, то пусть сосчитает: дважды четыре с одним и дважды два с одним, семьдесят раз по десяти и десять раз по десяти, заканчивается ером.
В этом имени семь букв: царь, три плоти и три души».
– Могу дать лист бумаги, – монах хитро улыбнулся.
– Ну, уж слишком, – Михаил Андреевич поднялся из-за стола. – Итак много загадок. Вели запрягать. Хочу засветло в Белоозеро обернуться. По дороге подумаю. Постой. Перепиши-ка послание ещё раз. Для меня.
Михаил Андреевич обнял инока и вышел в монастырский двор. Солнце, удивительно яркое для этой поры года, перешло на вторую половину бескрайне голубого северного неба. Стояла тишина необыкновенная…
В то же примерно время в пятистах верстах южнее Кириллова монастыря в Богом избранной Москве Фёдор Васильевич Курицын, важная персона в создаваемом Великим князем Иоанном Васильевичем государстве, тоже садился в сани, собираясь навестить родителей в родовом имении Курицыно в двадцати верстах к северо-западу от стольного града.
Курицын любил зиму… Не ту мерзопакостную, что в Венгерском королевстве, когда везде лужи да грязь, а настоящую русскую зиму, с лёгким обжигающим ветерком, хрустящим под ногами снегом, сияющими ночными звёздами.
Сани летели лихо, казалось, и лошади не нужны – дорога шла под уклон.
Москву промчали – не успел оглянуться. Выехали на Тверскую дорогу – там ещё быстрее. Эх, русская душа! Нет… остановиться, оглянуться, подумать, взвесить, рассчитать. Всё рвётся куда-то. Лбом двери вышибает.
Позади ближние деревеньки: Дрогомилово, Новинское, Кудрино, Три Горы, впереди – поворот на Волоколамск. Выбирать нужно: по Волоколамской или по Тверской дороге ехать?
Всё же, несмотря на кажущуюся русскую бесшабашность, в жизни была одна закономерность, которую Курицын хорошо усвоил. Чем ближе к Кремлю были деревеньки, тем знатнее их владельцы, чем дальше – тем менее родовитые. Вотчина Курицыных – самая дальняя из всех близких к Москве.
Потому Фёдор Васильевич и решился напрямик ехать, лесами да болотами. Увязнуть в трясине не надеялся, мороз – в помощь, а лесом – так дорожка была, которую знал хорошо. Показал бывший боярин, ныне монах Кириллова монастыря Гурий, в миру Григорий Михайлович Тушин, внук знатного боярина Василия Туши, правнук воеводы Костромского Ивана Родионовича Квашни, от которого и пошли ближайшие соседи Курицыных: Квашнины и Тушины.
Удивительно, что не все ещё на Руси золотому тельцу благоволят, думал Курицын. Вот у Григория и власть, и деньги. Но в двадцать два годка сказал отрок: «Не деньги мерило всего» и отрёкся от имени своего. Удалец, всё же Гришка! И в монахах – первый! В тридцать с небольшим – игумен, и не где-нибудь, в Кирилло-Белозерском монастыре.
- Забытые хоромы - Михаил Волконский - Историческая проза
- Красна Марья - Наталья Ратобор - Историческая проза / Исторические любовные романы
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Посол - Ольга Саранина - Историческая проза
- Тайна полярного князца - Геннадий Прашкевич - Историческая проза
- Молодые годы короля Генриха IV - Генрих Манн - Историческая проза
- Лиса. Личные хроники русской смуты - Наталья Уланова - Историческая проза
- За полвека до Бородина - Вольдемар Балязин - Историческая проза
- Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана] - Сергей Алексеев - Историческая проза
- Александр II, или История трех одиночеств - Леонид Ляшенко - Историческая проза