Форма входа
Читем онлайн Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве - Екатерина Мишаненкова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
7 ноября 1945 года из кожно-венерологической больницы на Второй Мещанской улице бежали юные сифилитики: Белов, Морозов, Моторин и Огасов. Для дальнейшей жизни они обосновались в бомбоубежище дома 4 по Страстному бульвару (это на Пушкинской площади, недалеко от редакции газеты «Московские новости»). Место они выбрали для распространения сифилиса самое подходящее: коридор соединял их бомбоубежище с женским общежитием. Первым делом беглецы организовали на новом месте пьянку, ну а потом поймали в коридоре Зину Копылову и изнасиловали. На стене бомбоубежища появилась надпись: «Зина – два раза», потом «Маша – восемь раз», потом «Нина – восемь раз», «Зоя – восемь раз», «Рита – двадцать раз», «Лида – десять раз», «Инна – девять раз», «Валя – три раза», «Аня – семь раз», «Вера – шесть раз», «Галя – три раза», «Надя – пять раз», «Лида – шесть раз», «Две неизвестные – три раза», «Вера – восемнадцать раз».
В том заброшенном бомбоубежище над сломанными нарами, над лохмотьями одеял и подушек, над пустыми бутылками, объедками, огрызками и окурками, над всей этой грязью и запустением красовалась выведенная на стене большими кривыми буквами надпись: «Кто не был – тот побудет, а кто был, тот не забудет». Особенно, можно добавить, если унесет с собой из этого вертепа бледную-пребледную спирохету.
Притон был «накрыт» милицией только после того, как двое его обитателей изнасиловали и порезали ножом девочку в доме 3 по Козицкому переулку.
В 1949 году произошел любопытный и очень грустный случай, в котором словно в зеркале отразилось сразу несколько наиболее острых социальных проблем страны. На личный прием к самому Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику пришла супружеская пара. Муж – двадцатипятилетний инвалид войны на костылях, жена тоже совсем молодая. Шверника они пришли просить о разрешении на аборт, поскольку случай у них был тяжелый, но к медицинским показаниям никакого отношения не имеющий.
Дело в том, что пара была жената уже три года, но все это время жила раздельно. Вынужденно, разумеется, – им просто негде было жить вместе. Муж ночевал в общежитии при фабрике им. Воровского, где работал, а жена жила вместе с мачехой и ее замужними дочерьми в восемнадцатиметровой комнате. У молодых людей уже был полуторагодовалый сын, которому тоже было негде жить – днем с ним сидела мачеха молодой женщины, за что та ей отдавала почти половину своей зарплаты, а ночью его забирал в общежитие отец, потому что родственники жены запрещали оставлять ребенка у них.
Несмотря на уже имеющегося ребенка и вторую беременность, никаких шансов на получение хоть какого-нибудь жилья у молодой пары не было. Комиссия, обследовавшая их жилищные условия по распоряжению Шверника, это подтвердила и сделала заключение, что супруги действительно нуждаются в помощи. И тогда в порядке исключения им… нет, не дали комнату, а разрешили сделать аборт.
Причем самое печальное в этой истории, наверное, то, что такую «помощь» молодым людям оказали не от черствости. В стране были такие проблемы с жильем, что даже с протекцией Шверника найти хотя бы один свободный квадратный метр было очень сложно.
Жилищный вопрос стоял не просто остро – он был некой огромной, всеобъемлющей проблемой, касающейся практически каждого советского гражданина. И еще больше его обостряло то обстоятельство, что во время войны население очень сильно перемешалось, и практически каждый второй встретил Победу не там, где жил до 1941 года. Кто-то воевал, кого-то угнали в плен, чьи-то дома просто разбомбили, кто-то был эвакуирован в Среднюю Азию, а кого-то отправили вместе с заводами, на которых они работали, в Сибирь или на Урал.
Но война закончилась, и почти все эти люди захотели вернуться домой. Но не тут-то было. Более-менее свободно смогли уехать в родные города разве что эвакуированные в глубь страны частные лица, уехавшие не вместе с предприятиями, а сами по себе. Что же касается рабочих, мобилизованных на работу в военной промышленности, то их просто не отпускали, объясняя это государственной необходимостью.
Из воспоминаний Алексея Щеглова:Наши смежные и одна отдельная узкая комната без двери отапливались высокой круглой металлической печкой-колонкой – из черного гофрированного железа. Запах талого снега и березовых дров, может быть, самый дорогой запах первых московских лет после эвакуации. Раневская очень любила топить со мной эту печку. Обжигаясь, она забрасывала поленья в топку с характерным сопровождением: «С-с-с-раз-с» а потом подолгу смотрела на огонь, говорила о его чудесных превращениях, загадках и красоте. Дрова, сложенные у стенки во дворе, нам приносил любимый дворник Фаины Георгиевны – татарин Абибула, весьма колоритная фигура в колючей щетине и со шрамами на пальцах огромных рук. Казалось, он весь пропах сырыми дровами и тающим снегом. По праздникам Фаина Георгиевна и Тата подносили ему рюмку водки и внушительных размеров бутерброд с колбасой или вареным мясом. Он садился в большой комнате, а Фуфа жадно следила за ним, впитывая неповторимость этого человека.
Одно из четырех окон нашей лакейской выходило в проход, где лежали во дворе дрова. Окно было скрыто глухой частью ограды – с улицы Герцена его не было видно. Ворота были открыты – створок просто давно не было. Проходящие мужчины часто забегали во двор и в углу у окна, о котором они на улице не догадывались, совершали процесс. Это был кошмар для нашей Таты, которая готовила в комнате обеды на подоконнике этого окна. За двойным стеклом она отчаянно жестикулировала, стучала, стараясь остановить стоящего рядом с ней нарушителя, который часто этих протестов не замечал. Ее крики хорошо были слышны только Фаине Георгиевне, которая из комнаты с интересом наблюдала за действующими лицами. Молчаливый посетитель за стеклами быстро уходил. Потом все неизбежно повторялось другим исполнителем.
К нам заходили военные – в шинелях, уже с погонами. Раневская всегда благодарила их, наливала им водки. Почему-то я запомнил их радость, как они осторожно выпивали из стакана в плохо освещенной комнате и их улыбку с блеском тонкой полоски водки, оставшейся между губами.
Дома, у железной печки, я часто капризничал, и тогда Фуфа придумала инструмент моего укрощения. Эта мысль могла родиться только у нее и лишь в послевоенной Москве – несуществующий «Отдел детского безобразия». Фаина Георгиевна набирала по телефону какой-то «секретный» номер и просила прислать специалиста по детскому безобразию. Я мгновенно замирал, и все обходилось. Однажды мои капризы затянулись, и после «вызова» в дверях показался огромный человек в полушубке с поднятым воротником, замотанный в шарф, в валенках, очках и шапке, и низким голосом потребовал нарушителя. Конечно, это была Раневская, изображающая сотрудника «Отдела». И конечно, я ее не узнал. Мне было страшно как никогда. Домашние уговорили «сотрудника» не забирать нарушителя, так как он обещает исправиться. В передней «униформа» была скинута и спрятана. Фуфа вернулась веселой, а я некоторое время вел себя хорошо…
Весной 1945-го мама и Тата забрали меня на Пушкинскую улицу (теперь опять Большая Дмитровка), в дом, где магазин «Чертежник», – и мы втроем стали жить в одной комнате большой коммуналки.
У государства на этот счет было свое мнение, и оно тоже имело под собой основание. Если все рабочие вернутся назад, в города европейской части страны, то кто же будет работать на заводах в Сибири? Правда, Постановлением Совета Министров СССР от 7 марта 1947 г. было прекращено применение Указа от 26 декабря 1941 г., предусматривавшего ответственность за самовольный уход с предприятий, в целом ряде отраслей промышленности и на всех предприятиях и стройках Москвы и Ленинграда. Самовольный уход с работы теперь стал наказываться по Указу от 26 июня 1940 г., предусматривавшему в качестве меры ответственности 2–4 месяца, а не 5–8 лет. Но полностью отменили уголовную ответственность за самовольный уход с работы, прогулы и опоздания только в 1956 году.
Но никакие указы и угрозы наказания не могли остановить дезертирство мобилизованных рабочих с предприятий. Число осужденных за самовольный уход с работы в 1947 году составило 215,7 тысячи человек, а в 1948 году – 250 тысяч.
Бежать с предприятий рабочие начали еще в мае 1945 года – как только закончилась война. И дело было даже не только в желании вернуться на родину – в конце концов, за несколько лет многим новое место жительства становилось уже роднее прежнего. Но поскольку условия жизни рабочих эвакуированных предприятий были очень тяжелыми, требование задержаться там еще на несколько лет не вызывало у них никакого энтузиазма. Пока шла война, люди были готовы мириться с бытовым неустройством, жить в землянках, питаться чем попало и работать от зари до зари. Но война закончилась, и число желающих рвать жилы на службе родине сильно поубавилось. Теперь люди хотели найти свои семьи и вернуться к нормальной жизни. «Вы требовали хорошо работать для помощи фронту, – заявляли рабочие, – сейчас же война окончилась, а вы опять требуете напряженной работы». Мастер цеха комбината № 179 Новосибирска, выпускавшего снаряды, на вопрос начальника цеха, почему был сорван производственный график, спокойно ответил: «Раньше я мобилизовывал свой коллектив на освобождение нашей земли, а теперь Германия разбита и нечего портить металл на снаряды».
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве - Екатерина Мишаненкова бесплатно.
Похожие на Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве - Екатерина Мишаненкова книги
- Наедине с собой. Исповедь и неизвестные афоризмы Раневской - Фаина Раневская - Биографии и Мемуары
- Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин - Биографии и Мемуары
- Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Юрий Сааков - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Жизнь Ленина - Луис Фишер - Биографии и Мемуары
- Олтаржевский - Ольга Никологорская - Биографии и Мемуары
- Ганнибал у ворот! - Ганнибал Барка - Биографии и Мемуары
- Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов - Биографии и Мемуары
- Кино и все остальное - Анджей Вайда - Биографии и Мемуары
- Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2 - Наталья Г. Леонова - Биографии и Мемуары / История
