- Стирать? Стряпать? - прорычал он. - Вы хотите сказать, что я должен самолично варить себе овсяную кашу, дрызгаться в тазу и чистить лестницы? Нет уж, увольте!

Ядрошников огорченно вздохнул:

- Прискорбные настроения! Впрочем, поступайте, как знаете. Никто вас не неволит. На такой случай у нас есть Анита и Мамми, с которыми вы скоро познакомитесь. Они обожают уборку и с удовольствием избавят вас от этой тяжкой обязанности.

Обрадованный Шаттен приостановился:

- Женщины? Здесь есть женщины!

Ядрошников иронически прищурился:

- Вас это радует? Советую настроиться лишь на одну... Но если вам понравится Мамми - точнее говоря, если вы ей понравитесь...

Шаттен поскучнел и неприязненно покосился в сторону О'Шипки. Тот не стал его разубеждать:

- Верно, треугольник! И не забудьте, что я ирландец.

- И что это значит? - немедленно встрял Ядрошников.

- Это значит многое, - ответил О'Шипки. - Мне палец в рот не клади.

- Очень надо, - пробормотал Шаттен. - Господин директор, мои силы на исходе. Мне не терпится принять ванну и лечь в постель. Я даже готов пожертвовать ужином.

- Пожертвуете, раз готовы, - директор полез в дождевик и вынул огромный ключ, похожий на те, что вручали победителям мэры поверженных городов. Он вставил его в замочную скважину и приналег всей тушей.

О'Шипки непонимающе следил за его действиями:

- Они что - сидят у вас взаперти?

- Издержки анализа, - развел руками Ядрошников, на миг оторвавшись от ключа. - В них проснулись детские страхи. Они сами попросили меня запереть дверь. Но я не стану их лечить, нет! Мы поступим иначе. Я намерен официально объявить на острове чрезвычайное положение. Судно ушло. Буря усиливается. Мы отрезаны от внешних миров, и никто посторонний не сможет проникнуть в замок. Мы одни на этом острове. Нечего бояться! Нечего запираться!

Он радостно подпрыгнул и в последний раз навалился на ключ. В замке лязгнуло. Дверь, вымахавшая в три человеческих роста, звонко ахнула и отворилась.

Глава пятая,

в которой появляются стихи

Если о самом Центре Роста каждый был волен думать что угодно, то и замок старался не уступить своему расплывчатому наполнению. Со времен основания здание неоднократно перестраивалось, пока не приобрело современный событиям вид. У замка отсутствовали два атрибута, положенных классическим замкам: ров, наполненный гадами и водой, и, соответственно, подъемный мост. Проектировщики были против, крича, что уж замок - так замок, но сотрудники Центра, желавшие облегчить себе доступ в рабочие помещения, настояли на своем. Зато во всем прочем замок являл собой солидное, добротное сооружение. Казалось, что сами его камни прекрасно знали обо всех отличительных признаках замка, и готическая громадина вытянула из многомирного бытия все мыслимые соки. Она предъявила мирозданию счет, и мироздание безропотно заплатило. А замку полагалось многое, и все это в нем содержалось, и было представлено, и явлено, и вознесено к суровым небесам, а также выдолблено, вырыто, пристроено и расписано. Здесь были статуи, застенчивые и серьезные слепые, как Гомер, их современник и дальний родственник по миру прекрасных форм и капризных муз, разве что без десантного камуфляжа и при ногах. В паучьих углах, облюбованных летучими мышами и собаками, прятались рыцари, закованные в тусклые латы. Эти доспехи угнетали настроение, заставляя судить да рядить, а в итоге - гадать в бесплодных попытках докопаться до их нынешней начинки; никто не сомневался в сыпучести, которую со временем приобретали мумифицированные герои, и споры сводились к догадкам, докуда доходит их внутренняя труха: одни утверждали, что до колен; другие, подходя к броненосному панцирю и молотя в него, словно в бубен, доказывали, будто в чреслах у рыцарей глуше, и это ущербное эхо весьма показательно в плане того, что нет, не в коленях, любезные судари, и даже не в бедрах, а вот где, по заднице, сзади, господа, ударьте в него сзади и приложите свои глухие, плебейские уши, не отличающие пасхального колокольного звона от поминального. Там высились лестницы, благоухали знамена и стяги; там мрачно улыбались витражи, живописующие сцены благовещения и псовой охоты. Там были тысячи альковов и горестных закоулков для невинных рыданий, любовных признаний и порки. Там содержались в благородном запустении винные погреба, хранившие коллекционные бочонки, бутыли, канистры и амфоры. В замке насчитывалось несколько десятков спален, иные - с холодными ложами на восемь персон и пышными бархатными балдахинами. Не меньше было и залов для торжественных церемоний и вольной еды. Камины, похожие на доменные печи, пылали денно и нощно, хотя их пламя почти не грело, везде царили холод и сырость. По стенам были развешаны алебарды, гобелены и дуэльные пистолеты; сами стены, с изнанки осклизлые, были задрапированы мехами и кожами, которые стали тесны и, тесные, разошлись, простираясь на чужое в хищнейшем и обреченном на неудачу порыве; там и тут попадались рогатые и клыкастые головы трофейных чучел, гербы и душные шкуры; при удачном маршруте находился и штучной работы клавесин с неразборчивой подписью мастера-изготовителя, предназначенный для специального вдумчивого музицирования в минуты готической грусти. Почти на каждом из них стояла недопитая рюмка в компании с недокуренной сигарой на фарфоровом блюдечке; рядом часто лежало какое-нибудь перо - либо гусиное, либо павлинье. От статуэток рябило в глазах, тут был опять-таки фарфор, и гипс, и белая глина, разноцветное стекло, черное и красное дерево, камень и сталь; все эти материалы пошли в свое время, никому не известное, на изготовление слабоумной хохломы, лошадок, кабанчиков, единорогов и пастушек, но не только фигурок мирского, несовершенного происхождения, попадались и настоящие божки, среди которых разборчивое око антиквара могло обнаружить такие редкости, как, скажем, маленьких глиняных идолов, изображавших самих Джима Стюарта и Роберта Эденборо, специалистов по тренингу трудовых организаций. Им кланялись китайские, японские и советские болванчики, как кланялись они, конечно же, и масляному портрету Абрахама Маслоу, но те молчали, застыв на века в многозначительном надменном прищуре; доскональное знание преобразило и выворотило их некогда гуманоидные черты, и только галстуки, намеченные наспех, еще напоминали о прежнем человеческом статусе. Пол был покрыт ворсистыми коврами, а там, где ковра не хватило, представлял собой потускневшую мозаику, узоры которой повторяли всем знакомые символы, в том числе мандалу, уроборос, свастику, зодиакальный круг и олимпийские кольца. Чадили факелы, пахло соляркой и лампадным маслом. Под сводами, соревнуясь с перепончатой нечистью, летало эхо, которому вторили и которое множили вороны и совы. В галереях бродили добротные призраки: замученные герои, хитроумные отравители, преступники в белых воротничках и синих чулках, при синих бородах, летучие стайки изящных девиц - либо утопленных, либо утопившихся, седобородые старцы и древние дамы пиковой масти в спальных чепцах и с вязальными спицами - все они гремели кандалами, сокрушались, стонали, изрыгали проклятья и накликали беду, не забывая смахивать пыль времени с макушек отслоенных голов, которые они бережно носили перед собою на вытянутых руках. Ветер выл в трубах, скрипели мясные крючья; на стопудовых люстрах тихо пели хрустальные висюльки, напоминая об эльфах и, может быть, снежных ямщиках, что с бубенцами... нет, не висюльки, у этих штук есть какое-то другое, порядочное название, подумал было О'Шипки, но тут же, зазевавшись, наступил на ногу Шаттену-младшему, и тот закричал, распугивая летучую жизнь.

- Как тут мило, - пробормотал О'Шипки, присаживаясь на каменную скамью и не обращая внимания на Шаттена. - Здесь все построено из краеугольного камня... Где же хлеб-соль, господин директор?

Ядрошников вытер ноги о коврик и огляделся. Судя по виду, его нимало не смутило отсутствие встречающих, которым, по его же недавним словам, не терпелось познакомиться с последними участниками семинара. Он с нахальной укоризной ответил:

- Поздняя ночь, господа, помилуйте. Все, должно быть, давно уже спят. Мы соберемся за завтраком, и вам воздадут все положенные почести.

О'Шипки дернулся, как от ожога - это и был ожог, потому что с факела чем-то капнуло.

- Привыкайте, - сочувственно заметил Ядрошников и достал не первой свежести носовой платок. - Позвольте, я вытру... Как хотите: видите, я его уже убрал. Ваши комнаты - во втором этаже, господин Шаттен займет первую из спален правого крыла, а вы, мистер О'Шипки, поселитесь в левом. Тоже в первой спальне, но со знаком минус. Уловили? Там будет цифирка, единичка, с минусом. Отрицательный числовой ряд во избежание путаницы. Бесконечность души и ума. Поднимайтесь по главной лестнице и никуда не сворачивайте, кроме как к своим комнатам, иначе заблудитесь. Завтра, при свете дня, я познакомлю вас с остальными стажерами, а сегодня - покойного сна без снов, ибо сны здесь, знаете ли, причудливые.

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 34

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центр Роста - Алексей Смирнов бесплатно.

Похожие на Центр Роста - Алексей Смирнов книги

Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский - Русская классическая проза
Том 3. Чёрным по белому - Аркадий Аверченко - Русская классическая проза
Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая
Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт - Русская классическая проза / Современные любовные романы
Радио Мартын - Филипп Викторович Дзядко - Русская классическая проза
Поэзия против времени. Сборник стихов - Алексей Тот-Самый - Поэзия / Русская классическая проза
Шестеро - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
Пока, Иисус - Алексей Смирнов - Русская классическая проза
Под крестом и полумесяцем - Алексей Смирнов - Русская классическая проза

Оставить комментарий