Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я глотал пиво. Я опять выпал. Прокашлявшись, сказал:
— Жамды.
И ждал всплеска недоумения в ее глазах. Но она кивнула.
— Бор а циципи. Рпе сека, зоркотимся!
Черт побери, думал я, надо успокоиться. А то я сейчас остатком разума потеряю остатки памяти. Перестану понимать человеческую речь, понимать сам себя. И из открытого навсегда счастливого рта потечет пенистая слюна. Я же грамотный человек: язык и мышление неразрывны. Если я сейчас мыслю — и довольно связно, следовательно, я могу и говорить. Спокойно, спокойно, спокойно! Погода. Простое слово. Надо попробовать.
— Погода, — сказал я.
— Что погода?
— Отвратительная.
— Да, приятная погода.
— Ты знаешь, а у меня, кажется, опухоль мозга. Представляешь?
— А мы с Джеффом даже кондиционеры не включаем, оба любим жару, оказывается. Как он тебе?
— Мне, может, осталось совсем немного.
— Мне тоже некогда.
— Ты слышишь, о чем я говорю?
— Конечно.
Она слышала, но не понимала. Возможно, мне только казалось, что я говорю нормальными словами. На самом деле выговаривается совсем не то, что посылается из речевого центра мозга к языку. Где-то что-то перемкнуло. Надо теперь разобраться, когда я выпадаю из нормального состояния, а когда опять в нем. Сейчас вот — где? Надо сказать что-то, требующее однозначной реакции, чтобы проверить. (Хотя и так сказал — но, видимо, не получилось.)
— Ты его любишь, этого Джеффа? — спросил я Нину.
— Конечно, — безошибочно ответила она. И встала. — Ты позвони потом, когда к Валере сходишь.
— Ладно.
Она сделала несколько шагов.
Стройная походка совсем еще молодой женщины.
И вдруг остановилась. Повернулась, быстро подошла, села.
И стало что-то горячо и быстро говорить, то глядя мне в глаза, то опуская голову.
Я ничего не понимал. Предполагаю: она, никогда не любившая врать (в отличие от меня), объясняла, что дело не в любви, а в том, что Джеффу она нужна, а нам с Валерой уже нет, а она привыкла быть нужной, она без этого не может жить. Или, возможно, она просто перечисляла накопившиеся обиды. Или доказывала мне и себе, почему мы никогда не сможем жить вместе. А может, наоборот, сделала какие-то предложения, согласившись с которыми, я могу рассчитывать на ее возвращение — если, конечно, сам этого хочу… Закончила она явным вопросом. Смотрела на меня и ждала. А я почему-то не смог признаться, что не понял ни слова.
И, пожав плечами, сказал:
— Не знаю.
Она вдруг улыбнулась, тряхнула головой, быстро пожала мне руку. Поблагодарила. За что, интересно?
И ушла окончательно.
Мне было плохо. То есть физическое состояние после пива даже улучшилось, но в голове был явный сбой. И стало очень страшно. Только что я был на грани: то понимал, то не понимал. А теперь не понимаю ничего. Рядом сидят юноша и девушка. Они говорят друг с другом. Они говорят на русском языке, это я понимаю, но это единственное, что я понимаю, остального я совершенно не понимаю, и вот сижу, слушая, обливаясь потом ужаса, какого у меня в жизни никогда не было.
— ……., — говорит девушка, помешивая соломинкой в стакане, посматривая на юношу примирительно. Посматривая соломинкой в стакане, помешивая на юношу примирительно. Он на что-то сердит. И говорит угрюмо:
— …!
— ……., — говорит девушка, не оправдываясь, но мягко доказывая юноше, что он не прав.
Тот упрям. И приводит свои резоны:
— …….!..….!..……..!
Девушке это начинает не нравиться. По ее глазам я вижу, что он не настолько дорог ей, чтобы терпеть от него такое обращение. Она кидает соломинку в стакан и, усмехнувшись, признает то, в чем он ее обвиняет:
— …..? — то есть, как я догадываюсь: «Ну и что?»
«Это — ну и что? Это для тебя — пустяки?» — поражается юноша, сам большой подлец, если вглядеться в глубину его не по возрасту опытных глаз.
«Важно, как ты ко мне относишься! Если относишься хорошо, то пустяки. Если нет, то нам не о чем говорить!» — примерно так говорит девушка.
«Я хорошо отношусь, — говорит юноша, интонацией намекая, что у него есть основания относиться гораздо хуже, но такой уж он простой и незлопамятный на свою беду. — Я отношусь хорошо, но это не значит, что ты можешь так со мной обращаться».
«Как?»
«Так!»
«Как?»
«Так».
Девушка молчит. Отпивает из стакана. И говорит то, что на этот раз я не могу перевести.
— …….!
Он не может поверить. Просит повторить. Она повторяет. Он делает вид, что хочет уйти. Она не удерживает. Он, разозлившись, уходит.
Появляется официантка. Я догадываюсь, что она спрашивает, не хочу ли я еще чего-нибудь. Я отрицательно мотаю головой. Собираюсь уйти, но вдруг озаряет, я опять усаживаюсь, поворачиваюсь к девушке и спрашиваю ее:
— Ду ю спик инглиш?
— Йес! — отвечает она.
— Толк ми, — говорю я, — вэр ай?
— Стрит? — уточняет она.
— Йес.
— Ой, — улыбается девушка, — а я сама не знаю. Ай донт ноу, эскьюз ми!
Потом она что-то спрашивает, но мои запасы уже исчерпаны, и эксперимент оказывается неудачным. А она что-то говорит и говорит, о чем-то допытывается, современная девушка, бегло говорящая на нескольких языках — с человеком, который теперь не знает ни одного.
— 1
Мне захотелось домой, лучше бы поймать машину (вот тоже, кстати, особенность языка, проистекающая из ментально-исторических условий, в которых развивалась наша страна: машину, такси, у нас именно «ловят», а не «берут» или «останавливают»; а еще у нас в таких случаях говорят: «голосовать»), но я боялся, что не сумею сказать водителю, куда ехать. Поэтому побрел к метро. Слава богу, помню, как входить, как покупать карточку и как совать ее. То есть я во всем нормальный человек, кроме очень существенного момента: я словно оказался совершенно неожиданно в стране, языка жителей которой не понимаю.
Но я еще надеялся, что не все так плохо: может, я не понимаю выборочно, имея в виду не слова, а людей, то есть кого-то не понимаю, а кого-то понимаю? И я стоял в толпе вагона, озираясь слухом, но, как известно, из-за шума поезда не разберешь, что говорит даже стоящий рядом. И вдруг стало тихо, и все будто заговорили громче. На самом деле поезд вышел из тоннеля, звук его перестал отражаться от стен, а люди говорили так же, как и раньше, просто голоса их теперь проявились. И я их понимал. И слушал — с наслаждением!
— Я ему говорю: ты соображай, у тебя дети у самого взрослые! рассказывала одна женщина другой (обе были с короткими волосами, крашенными в гнедую масть, с пористыми щеками и носами, похожие, как сестры, при этом ясно, что не сестры). — Он говорит: ты меня не учи! А я не учу, я просто факт говорю! Очень надо мне тебя учить! Нет, правда же? Он говорит: ты меня не учи! Я говорю: родной, но ты же ко мне придешь! Ты же через неделю придешь ко мне! Понимаешь? Он через неделю же ко мне придет! Я ему говорю: родной, ты никуда не денешься, ты придешь через неделю! Прибежишь, как миленький! Вам чего, мужчина? — вдруг обратилась она ко мне, и я понял, что уставился на нее слишком уж пристально.
— Ничего.
— А ничего — так и нечего смотреть!
Я отвернулся. Я понимал и других, но мои восторги довольно быстро прошли. Умиление сменилось мыслью: чего мне теперь еще ждать? И надолго ли передышка? Однако и эта тревога ушла, навалилась усталость. В вагоне стало посвободнее, я сел, прикрыл глаза. Скорее бы домой.
Когда открыл глаза, увидел прямо напротив девушку. Красивую, стройную и т. п. Смотрел на нее и ничего не чувствовал. То есть — с чем бы сравнить? Ну, у человека в квартире, при входе в комнату, был порог. Он привычно его перешагивал. А потом сделали ремонт (у меня так и было), порог исчез, но он по привычке некоторое время перешагивает — без необходимости. Так я и смотрел на девушку: как бы перешагнув, то есть что-то такое как бы почти испытав, что привык испытывать, но тут же понял, что ничего я не испытываю.
Так, подумал я, это, видимо, и есть то, что в энциклопедии названо «эмоциональной тупостью». Вот нищий в инвалидной тележке едет по вагону, раньше хоть мелкие мысли, но возникли бы, а сейчас никаких. Раньше то давал денег, то нет, по настроению, но было же какое-то настроение! — а сейчас абсолютно все равно. Я пошевелился, опытный нищий тут же понял и шустро покатил ко мне, толкая колеса руками. Камуфляж, бритая голова, маленькие темные глаза, лицо длинное, на щеке шрам. Выражение лица, конечно, скорбное, но без нажима. Я решил, коли уж нет у меня эмоций своих, подпитаться чужими. Достал бумажник, залез в него и вынул все, что было. Не так уж много, но, в общем-то, кто-то такие деньги за месяц зарабатывает. Я хотел увидеть чужую радость.
Нищий благодарил, прижимая руки к груди, и что-то бормотал: «…кровь лил… недаром… спасибо… не забуду… есть люди!» — и посматривал на двери, опасаясь, что я передумаю. Поезд дошел до станции, двери открылись, он еще раз наскоро что-то пробормотал и выкатился. Никакой радости, никакой эмоциональной подпитки я не получил. Сожаления об утраченных деньгах тоже не было. Ничего не было.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Я — не Я - Алексей Слаповский - Современная проза
- День денег - Алексей Слаповский - Современная проза
- Н. Задеев. Не война, а мир, настоящая хроника - Алексей Слаповский - Современная проза
- Одлян, или Воздух свободы - Леонид Габышев - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
- Деревянная свадьба - Хидэо Такубо - Современная проза
- Осенние цветы - Гао Синцзянь - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза