Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова молчание. Ни малейшего интереса. Может, это единственный образованный человек во всей России, который не говорит на общем?
Петре приносили еду, включался и выключался свет, но никто не приходил говорить с ней, и из комнаты ее не выпускали. Она слышала только звук тяжелых дверей, и было ясно, что ее решили наказать временным одиночным заключением за плохое поведение во время переезда.
Петра решила не просить пощады. Просто, как только ей стало ясно, что она в изоляции, она тут же приняла это и изолировала себя еще глубже, не реагируя на людей, которые приходили и уходили. Они тоже не пытались с ней заговаривать, так что Петра жила в полном безмолвии.
Они не понимали, насколько она самодостаточна. Ее разум мог показать ей больше, чем способна сама реальность. Петра могла вызывать воспоминания пачками, слоями. Вспоминать разговоры дословно. И новые варианты этих разговоров, когда она говорила умные вещи, которые на самом деле придумала потом.
Она могла даже вспомнить каждый миг битвы на Эросе. Особенно той битвы, посреди которой заснула. Как она тогда устала. Как она боролась со сном. Как разум ослабел настолько, что Петра начала забывать, где она, зачем и даже кто она.
Чтобы уйти от этой бесконечно повторяющейся сцены, Петра попыталась думать о другом. О родителях, о маленьком братике. Она помнила все, что они делали и говорили после ее возвращения, но через некоторое время стали важны только воспоминания о годах до Боевой школы. Те воспоминания, что Петра подавляла девять лет как могла. Все прелести семейной жизни, которых она лишилась. Прощание, когда мама плакала, отпуская ее. Рука отца, когда он вел ее к машине. До того эта рука всегда означала защиту, безопасность, но сейчас рука отца вела ее туда, где защиты и безопасности не будет никогда. Петра знала, что она избрана, но она была всего лишь ребенком и знала, чего ждут от нее. Что она не поддастся соблазну побежать к плачущей матери, вцепиться в нее, закричать: «Нет, не хочу, пусть кто-нибудь другой идет в солдаты, а я хочу остаться дома, печь с мамой пирожки и быть мамой своим куклам. Я не хочу в космос, где меня научат убивать странных и страшных созданий – и людей тоже, которые верили мне, а я… заснула».
Нет, остаться наедине с воспоминаниями оказалось не такой уже хорошей идеей.
Петра попыталась голодать, просто не обращая внимания на приносимую еду, даже воду, ничего не беря в рот. Она ожидала, что к ней обратятся, начнут уговаривать, – не тут-то было. Пришла докторша, всадила укол в руку, а когда Петра очнулась, рука болела там, где ставили капельницу, и Петра поняла, что в голодовке толку нет.
Сначала она не сообразила отсчитывать дни, но после капельницы стала вести календарь на собственном теле, делая зарубки до крови ногтем на запястье. Семь дней на левом, потом на правом, а в голове надо было держать только число недель.
Хотя Петра не стала доводить их число до трех. Она поняла, что они ее пересидят в конце концов, потому что у них есть другие похищенные и некоторые, несомненно, пошли на сотрудничество, а раз так, то их вполне устраивает, что Петра сидит в клетке и отстает все больше и больше, так что, когда она выйдет, будет последней в том, что они там делают – что бы это ни было.
Ладно, так какая ей разница? Она ведь и так не собиралась им помогать.
Но если она хочет найти способ освободиться, то надо, чтобы ее выпустили из комнаты и отвели туда, где она сможет заслужить достаточно доверия, чтобы вырваться.
Доверия? От нее ожидают лжи, ожидают планов побега. Поэтому надо быть как можно более убедительной. Очень помогло долгое одиночное заключение – все знают, что изоляция создает страшное давление на разум. Что еще поможет – они наверняка уже знают от других детей, что именно она первой не выдержала на Эросе напряжения битвы. Значит, они поверят, если сейчас она сломается.
Она стала плакать – это было нетрудно. У нее накопилось много настоящих слез. Но Петра отшлифовала эти эмоции, превратила плач в скулеж, долгий и непрерывный. Нос забился, но она не стала сморкаться. Из глаз лились слезы, и Петра не вытирала их. Подушка промокла от слез и соплей, но Петра ее не передвинула. Она только легла на мокрое пятно волосами и мотала головой, пока волосы не слиплись от носовой слизи, и на лице эта слизь засохла коркой. Петра старалась, чтобы плач ее не становился отчаяннее – пусть не думают, что она хочет привлечь к себе внимание. Она подумала было замолчать, когда кто-то войдет, – но решила, что не надо. Куда более убедительно будет не замечать людей.
Это помогло. Через день такого поведения к ней зашли и сделали еще один укол. На этот раз она проснулась на больничной кровати, и в окне виднелось ясное северное небо. А рядом с кроватью сидел Динк Микер.
– Привет, Динк!
– Привет, Петра. Ты здорово провела этих хмырей.
– Каждый помогает делу чем может, – сказала она. – Кто еще?
– Ты из одиночки вышла последней. Они собрали всю команду с Эроса. Кроме, конечно, Эндера. И Боба.
– Он не в одиночке?
– Нет, они не скрывали, кто еще сидит в ящике. Ты устроила себе шикарный выход.
– А кто второй по длительности?
– Никто не следил. Мы все вылетели на первой неделе. Ты продержалась пять.
Значит, две с половиной недели прошло, пока Петра завела календарь.
– Потому что я дурная.
– Вернее сказать – упрямая.
– Знаешь, где мы?
– В России.
– Я имела в виду – где в России?
– Нам сказали, что далеко от всех границ.
– И какая тут обстановка?
– Очень толстые стены. Инструментов нет. Постоянное наблюдение. Даже наше дерьмо взвешивают. Я не шучу.
– И что они заставляют нас делать?
– Было что-то вроде Боевой школы в варианте для дебилов. Мы долго притворялись, пока наконец Муха Моло не выдержал, когда преподаватель цитировал какое-то самое глупое обобщение фон Клаузевица[3], и Муха продолжил цитату – абзац за абзацем, а мы все присоединились. Конечно, такой памяти, как у Мухи, ни у кого нет, но мы, в общем, дали им понять, что сами можем обучить их всем этим глупостям. Так что сейчас – просто военные игры.
– Опять? И ты думаешь, они нам потом опять поднесут, что игры были настоящими?
– Нет, на этот раз только планирование. Стратегия для России в войне с Туркменистаном. Россия и союз Туркменистана, Казахстана, Азербайджана и Турции. Война с США и Канадой. Война с бывшим блоком НАТО без Германии. Война с Германией. И так далее. Китай. Индия. И полные глупости вроде войны с Бразилией и Перу, что вообще бессмысленно, но это, может быть, тестирование нашей покорности или еще что-нибудь.
– И все это за пять недель?
– Три недели дурацких уроков и две недели военных игр. Когда мы составляем план, они, видишь ли, засовывают его в компьютер и показывают нам, как получилось. Когда-нибудь до них дойдет, что единственный способ сделать эти игры чем-то, кроме потери времени, – заставить кого-то из нас играть за противника.
– Я так понимаю, что ты это им сказал.
– Говорил не раз, но этих типов убедить трудно. Типичная военщина. Становится понятным, зачем надо было создавать Боевую школу. Если бы эту войну доверили взрослым, жукеры сидели бы сегодня за каждым столом.
– Но они все-таки слушают?
– Я думаю, они все записывают, а потом проигрывают на малой скорости, чтобы понять, не общаемся ли мы телепатически.
Петра улыбнулась.
– Так почему ты все-таки в конце концов решила сотрудничать?
Петра покачала головой:
– А я не уверена, что решила.
– Так оттуда же не выпускают, пока не проявишь искреннее желание быть хорошей послушной девочкой.
– А я не уверена, что проявила.
– Ладно, что бы ты там ни проявила, а ты из джиша Эндера сломалась последней.
Прогудел резкий зуммер.
– Время кончилось, – сказал Динк, встал, наклонился, поцеловал ее в лоб и вышел.
Через полтора месяца Петра по-настоящему радовалась жизни. Тюремщики решили удовлетворить требования детей и дали наконец-то какое-то достойное оборудование. Программы давали возможность вести настоящее стратегическое планирование и тактические игры. Дали доступ к сетям, чтобы можно было изучать страны и их возможности ради реализма игры, хотя было понятно, что все сообщения подвергаются цензуре – много их было отвергнуто по различным непонятным причинам. Ребята радовались обществу друг друга, вместе тренировались и с виду казались абсолютно счастливыми и послушными своим русским командирам.
Но Петра знала, и все они знали, что каждый притворяется. Держит кое-что про себя. Допускает глупые ошибки, которые в битве дают шансы, неминуемо используемые любым умным противником. Тюремщики либо понимали это, либо нет. По крайней мере, так дети чувствовали себя лучше, хотя никто не говорил об этом вслух. Но все они так поступали и помогали друг другу, не используя эти ошибки, чтобы не выдать себя.
- Тень Гегемона - Орсон Кард - Научная Фантастика
- Дети разума. Тень Эндера - Орсон Кард - Научная Фантастика
- Дети Разума - Орсон Кард - Научная Фантастика
- Миры Рэя Брэдбери. Том 5 - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Экологическое равновесие (сборник) - Джеймс Шмиц - Научная Фантастика
- Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Орсон Скотт Кард - Научная Фантастика
- Игра Эндера - Орсон Скотт Кард - Научная Фантастика
- Песенный мастер - Орсон Кард - Научная Фантастика
- Смертные боги - Орсон Кард - Научная Фантастика
- Американская фантастика. Том 1 - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика