Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда-то на острове водились тюлени и морские волки, которые и дали ему название, однако несколько лет назад они ушли к мавританским берегам. Правда, они все еще попадались на глаза рыбакам, спускавшимся к большим рыбным банкам мыса Кабо-Бахадор.
Удивительно, что животные, более привычные к холодным полярным водам, когда-то выбрали этот безлюдный жаркий остров. На протяжении столетий он был их единственным домом, пока строительство маяка и постоянное присутствие людей из Фуэртевентуры и Лансароте не вынудили их мигрировать к спокойным, не менее жарким и таким же скалистым африканским берегам.
А вот рыба, живущая в лагуне, людей не боялась: когда Себастьян, умевший плавать лучше всех в семье Марадентро, нырял в воду, она не уплывала в сторону, не пряталась под камнями и среди водорослей, а с любопытством приближалась и глядела своими выпученными глазами на странного и смешного «осьминога», чьи щупальца были слишком коротки. Рыба даже давала потрогать себя.
Айза не умела нырять так глубоко, как ее брат, и ей оставалось лишь наблюдать за ним с восхищением. И это тоже были одни из самых ярких и самых прекрасных воспоминаний ее детства.
Теперь она никак не могла взять в толк, почему ее братья должны идти в военный флот, а она сама превратилась в женщину. Почему от прежнего счастья у нее остались лишь воспоминания?
— Почему вещи не остаются такими, какими они были раньше?
Себастьян возник прямо из ночной темноты, сел рядом и со свойственной ему медлительностью закурил сигарету.
— Это цена, которую мы вынуждены платить за взросление.
— А кому интересно быть взрослым? Посмотри, что происходит! Мы здесь, сидим и смотрим на огни маяка, думаем, как там Асдрубаль… Как же ему сейчас, должно быть, одиноко в том старом и ветхом доме!
Себастьян ответил не сразу. Он был тем человеком, кто предпочитал больше молчать, а если и разговаривал, то менее горячо, да и вообще был менее мечтателен, чем его сестра.
— Ему скоро придется уйти, — произнес он наконец. — Не знаю куда, знаю лишь, что как можно дальше от дома. Он должен либо сдаться, либо уйти. У меня дурное предчувствие: этот человек, которого дон Матиас пустил по следу, скоро поймет, где скрывается Асдрубаль.
— А что будет, если он сдастся?
Себастьян лишь пожал плечами:
— Не имею ни малейшего представления. В лучшем случае проведет несколько лет в тюрьме. Но это его уничтожит… Асдрубаль не из тех людей, кто может сидеть под замком. Он влюблен в море, ему необходимо его видеть, дышать им каждый день. Когда он находится на суше, какой бы она ни была, ему становится тесно. Не знаю, как он сможет выжить в камере…
Айза ласково погладила брата по мускулистой руке, сейчас безвольно повисшей.
— Закрой глаза и представь, что это всего лишь кошмар, — сказала она. — Разве нельзя сделать так, чтобы время повернулось вспять, хотя бы на двадцать дней назад? Все было так хорошо!
— Нет. Хорошо не было, — ответил Себастьян, перебирая ее длинные нежные пальцы — сложно было поверить в то, что эти руки каждый день моют посуду и солят рыбу. — Мы жили спокойно, вот и все. И теперь, когда мы потеряли покой, та жизнь кажется нам прекрасной. — Он слегка надавил пальцем на кончик ее носа. — Ты ведь уже давно чувствуешь себя несчастной.
— Люди уже не любят меня так, как раньше.
Себастьян не нашелся что ответить, ибо даже для него сестра из прелестной и озорной девчушки превратилась в таинственное и незнакомое создание.
Они долго сидели молча, каждый погрузившись в свои мысли, устремив взоры на покрытое ночным мраком море и на маленький, беспрерывно мигающий вдали огонек, пока вдруг не заметили, как чья-то спичка зажглась метрах в десяти от лестницы, как раз у самой воды. Пока она медленно горела, разжигая кончик сигареты, на них в упор смотрел какой-то человек.
Сколько времени он находился здесь, никто не знал, но было очевидным, что наблюдал за домом он уже давно, явно не скрывая своего присутствия.
— Пожалуйста! — взмолилась Айза. — Это человек меня пугает.
— Хотелось бы знать, зачем он здесь рыщет.
— Оставь его! Берег принадлежит всем, и он имеет право находиться там, где хочет.
— Ему незачем крутиться возле нашего дома в такое время… Он хочет напугать тебя.
— Ему это уже удалось, но я не хочу, чтобы я снова стала причиной несчастья.
Довольный тем, что ему удалось достичь желаемого, Дамиан Сентено сделал глубокую затяжку, дав сигарете сильнее разгореться, и выбросил ее в море. Огонек прочертил длинную дугу в воздухе и исчез в темноте, превратившись в тень среди теней.
~~~
Они прибыли на следующий день в полдень, и их было шестеро.
Кое-кто из них тоже хвастался своими татуировками, а некоторые в них и не нуждались, ибо их внешний вид и манера держать себя ни у кого не оставляли сомнений в том, что люди эти — самые настоящие мерзавцы, бывшие заключенные, отчаянные головорезы.
Они прибыли ровно в полдень, словно специально выбрали время для того, чтобы произвести впечатление на собравшихся на берегу перед таверной стариков, как всегда обсуждавших происшествия, приключившиеся за неделю рыбного промысла. Вспоминали они и о несчастье, произошедшем на Плайа-Бланка.
Кое-кто из женщин, чистивших рыбу, стиравших белье или посматривавших в окна свои кухонь, пока готовили обеды, тоже видели чужаков. Они, не откладывая дела в долгий ящик, поспешили оповестить своих мужей, отдыхавших после ночного лова. И вот уже все селение, храня молчание, смотрело на чужаков, пока те выходили из больших, покрытых пылью автомобилей, громко приветствовали и крепко обнимали Дамиана Сентено и друг за другом входили в большой дом, принадлежавший Сенье Флориде, который с превеликим удовольствием она сдала этому беспутному мерзавцу за двадцать дуро в месяц.
Дом Сеньи Флориды, белый, просторный, всегда хорошо проветриваемый, хранил за своими стенами настоящее сокровище — единственное дерево на целой трети южной части острова Лансароте. То была мимоза, по весне покрывавшая землю мягким желтым ковром и неизменно вызывавшая восхищение детворы, почти не привыкшей к цветам. Мимоза стояла на вершине скалистой возвышенности, закрывавшей с востока небольшой пляж и бухту вместе с кучкой беленых домов.
Дом Пердомо Марадентро, который закрывал пляж с другой, западной, стороны, стоял чуть ниже и находился на расстоянии чуть более чем в шестьсот метров, если идти напрямую. С самого первого дня Аурелия заметила — впрочем, не заметить этого было сложно, так как чужаки не считали нужным скрываться, — как какой-то незнакомец постоянно наблюдал за их домом в длинную, отливающую золотом подзорную трубу, в линзах которой плясали блики жаркого солнца.
— Чего они хотят добиться?
— Хотят запугать нас.
— Еще больше? Не думаю, что это вообще возможно.
— Наверное, они хотят подловить нас, узнать, где скрывается наш сын.
— Они нас плохо знают!
— Естественно… Они плохо нас знают, — согласился Абелай Пердомо. — Однако и мы их плохо знаем. Один Бог ведает, на что они способны. — Он сделал паузу. — Этот человек, что называет себя Дамианом Сентено, выглядит настоящим мерзавцем… Одним из тех, кто во время войны глумился на площадях над красными, словно речь шла о быках на арене. А ведь все это было недавно. Совсем недавно!
— Прошло десть лет.
— Для некоторых этих десяти лет не было. Война для них никогда не кончится. И дон Матиас, должно быть, один из таких людей. — Он замолчал на несколько мгновений, словно стыдясь того, что должен был сказать. — Я трижды пытался встретиться с ним, хотел рассказать правду о случившемся и объяснить, что Асдрубаль готов повиниться, если только над ним учинят справедливый суд. Однако он отказался принять меня. Велел передать, что подобные вещи словами не решаются.
— Естественно, не решаются, — согласилась Аурелия, прекратив на мгновение вытирать посуду и пристально посмотрев на мужа. — А что тут может решиться? Его сын мертв, и никто не сможет вернуть его к жизни. Я его понимаю. Я бы такого не перенесла, хотя у меня есть другие дети, а у него нет. Должно пройти время, и немало.
— Дон Матиас не тот человек, которого время сделает мягче, — возразил ей Абелай. — Скорее оно его уничтожит, сгрызет, как голодный пес кость. Оно растерзает его душу, и от этой боли он лишь сильнее разозлится. Такое часто происходит с людьми с материка: морской ветер не уносит их дурных мыслей. Они прячутся в себя, словно черепахи в свой панцирь, и позволяют страданиям грызть себя изнутри.
— Я и сама с материка, — напомнила ему жена. — Лагунера[8], помнишь? Но я никогда не вела себя подобным образом.
— С материка? — весело улыбнулся муж. — Ты полжизни провела в этом доме, на самом берегу моря. Ты пропахла смолой и родила двух сыновей-рыбаков и дочь, которая проводит больше времени промокшей, чем сухой. С материка, скажешь тоже! Видать, океанскими ветрами тебе выдуло последние воспоминания. Скажи, сколько времени прошло с тех пор, как ты последний раз видела проливной дождь, такой, который каждый вечер идет в Ла-Лагуне?
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Хроника одного скандала - Зои Хеллер - Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Путешествие во тьме - Джин Рис - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- 2. Работа под прикрытием - Маргарита Гришаева - Современная проза
- Клоцвог - Маргарита Хемлин - Современная проза
- Скука - Альберто Моравиа - Современная проза