Форма входа
Читем онлайн Мой муж был летчик-испытатель - Виктор Потанин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Конечно, ваши записи потом можно будет заключить в определенные информационные циклы и вывести из этого что-то среднее, может быть, даже истину. Но, повторяю, усиленно повторяю, если вы себя считаете слабым, беспомощным, то это в организме временная остановка. Она закончится, и вы наполнитесь новой энергией, как говорится, пойдете на подъем. Люди не знают, что сила их духа растет непрерывно, и у самых сильных и гениальных людей этот дух уходит даже в галактику или стремится уйти. Но с какой целью? — спросите вы. А при чем тут вообще цель? Есть ли цель у легких, когда они вдыхают кислород… Есть ли цель у стервятника, терзающего цыпленка, а? Вам не сложно все это слушать? Иногда считают, что мы, психологи, говорим слишком туманно и несколько отвлеченно, но ведь ясно и другое, что простота хуже воровства… Но я вас, кажется, перебил, Владимир Иванович. Может, вы действительно метафорист? Любитель, так сказать, разных игр?.. — Трубка затихла. Я слышал легкое, размеренное дыхание. Наверное, он совершенно здоровый человек, и я ему позавидовал. Но сказал совсем о другом:
— Вот вы вспомнили сейчас про галактику, а еще раньше я заметил вашу иронию… Но как же быть, когда одна больная девушка, точней, молодая женщина, была поднята в небо на какой-то летательный аппарат. Вы слышите меня? — В трубке что-то хмыкнуло, и я продолжал: — И после этого больную захлестнула тоска. Она стала задумываться и плакать… И часто смотрела на звезды и еще больше плакала. А потом я этой тоски еще прибавил, утроил ее — и больная не вынесла перегрузки и погибла… — Я закончил говорить, в трубке громко дышали, но голоса не было. Мой собеседник как бы затаился, забился в угол, выжидая, какой я сделаю ход. Но я молчал, и тогда он не вынес:
— Продолжайте, Владимир Иванович. Я молчу, потому что вместе с вами волнуюсь. Мне редко бывает интересно, но сейчас вы меня допекли. Значит, ту девушку подняли на летающую тарелку и там ей подменили мозги?..
— Что вы, Николай Николаевич. Я про это не говорил. И честное слово, я не уверен, что была какая-то тарелка; Может быть, это только сон…
— Вот-вот! — оживилась трубка. — Начиталась ваша больная про одного барона, который вырастил в своем городе турецкий боб. Помните, как это было? Боб рос все выше и выше и скоро дотянулся до самой Луны. А потом по стеблю барон полез вверх и через час очутился на Луне. Так и ваша больная в своих сновидениях вырастила свой боб и по нему…
— Нет, нет, там было другое! — ответил я резко и даже хотел повесить трубку. Но это длилось только мгновение, и все равно Николай Николаевич догадался:
— Не горячитесь, лучше посчитайте до десяти. И доверьтесь все-таки нам. По вашему отчету мы соберем консилиум ведущих психологов, а я возьму руководство…
— И пошлете меня в сумасшедший дом! — Я от души засмеялся, и в трубку сразу прерывисто задышали:
— Вы не правы, товарищ Савушкин! Наш кооператив не готовит кадры для психиатрички. Мы помогаем отчаявшимся и заблудшим. Мы даем советы в критических ситуациях. Мы даже предлагаем читать Библию — слово Божие. И в этом тоже нет парадокса. Судите сами: решительно отказавшись от самоанализа, современный человек потерял представление о себе самом. А это трагедия. И как результат — одностороннее развитие только материальных запросов. Стала формироваться совершенно новая мораль, ожесточились нравы, огрубел характер, обыватель погрузился в чувственные наслаждения… И только лучшие из людей все еще задают вопросы — что я, где я, где нахожусь и куда направляюсь? И для чего вся эта земная жизнь?.. О, Господи, Савушкин, я с вами увлекся. Я даже перешел границы, а это всегда опасно. К тому же вы, наверно, мой антипод? Или существуете на другой волне…
— Нет, нет, мне интересно…
— Ну хорошо, сейчас мы проверим. Один нобелевский лауреат как-то сказал, что отдельная человеческая жизнь сейчас стада божьей повестью, что все вожди и народы отошли теперь в прошлое. Не догадываетесь, кто это сказал? У него есть стихотворение — «…свеча горела на столе, свеча горела…».
— Борис Пастернак.
— А вы, оказывается, эрудит. — Трубка схохотнула. — Значит, с вами можно говорить на полную катушку. Вот мы Пастернака вспомнили, а ведь Пушкин не хуже. Он тоже часто впадал в молитву и уходил в небо, прямо в космос залетал со своими печалями. И правильно делал. Ведь и при нем в жизни случались разные там перестройки и люди теряли опору. Кстати, вы верите, что через 500 дней мы заживем по-другому? Особенно в сфере духа, а?
— Я не политик. Да и когда вводили этот рынок, меня, Савушкина, не спросили.
— Вот-вот. Я правильно угадал вашу склонность к метафорам. Но все же, что вас смущает, Владимир Иванович? Зачем вы срочно меня нашли? Ваш звонок ведь внеплановый, так сказать…
Я вздрогнул от этого вопроса. Мои щеки, кажется, покрылись даже румянцем. Хорошо, что по телефону не видно. Но на вопрос нужно отвечать, и я, пересилив себя, залепетал:
— Простите я боюсь быть смешным… И все эти мелочи, деревенские разговоры — вдруг это банально?.. И еще меня не оставляет ощущение, что я подглядываю за собой в какую-то узкую щелку. И стыдно, стыдно…
Николай Николаевич засмеялся. Смех был громкий, хороший, и у меня отлегло от души. И голос у него теперь был успокаивающий:
— Стыдиться не нужно: вы уже освобождаете себя, змейка теряет шкурку, с дерева облетают сухие листья. Зато потом будет новая весна, пробуждение. И ваша болезнь отступит…
— Если бы!
— А вы поверьте в это. Этой верой излечивали даже мозговые опухоли, а с душевными-то как-нибудь справимся. Только позвольте вас спросить — много ли уже написалось?
— Страничек двадцать — тридцать, я не считал. Но все равно спасибо вам за поддержку. — И я опустил трубку на рычажок.
У меня сильно кружилась голова и дыхание стало частым, прерывистым, как при удушье. Я волнуюсь, значит, опять эти нервы. А впереди еще целая ночь, эх, если бы мне можно было курить. Как хорошо вдыхать в себя тягуче-сладостный дым, а потом, отставив далеко руку, наблюдать, как медленно тлеет и наливается краснотой табачный стерженек в сигарете, как хорошо подняться со стула и подойти к окну… И потом, с высоты второго этажа, смотреть, как в дождливом мареве копошатся люди или куда-то обреченно спешат, как быстро проносятся холодные машины, похожие на длинных и сероватых щук, как прямо перед твоими окнами тихо тлеет одинокий фонарь. И он тоже чем-то похож на сигарету, и кажется, что от него исходит такой же синеватый дымок и поднимается к тебе, до твоего этажа, а потом еще выше, прямо в темное небо, в самую его глубину… Ах, это небо, небо! Сколько раз и меня ты манило своей тайной и ожиданием, сколько раз мальчишкой я лежал на копешке сена или на крыше деревенского дома и всматривался в тебя, стараясь увидеть что-то живое, чудесное, похожее на новогодний подарок. Но подарков никаких не случалось, зато там, в дальней таинственной мгле, мне чудилась какая-то жизнь, какие-то фигурки часто мелькали у самого подножия перистых облаков, какие-то выстраивались воздушные дворцы, готовые взлететь еще выше от первого дуновения ветра. Я любил это небо и в грозу, и в ненастье, но особенно в грозу. И тогда мне казалось, что молнии целят прямо в меня — и замирало сердце, и останавливалось дыхание. Но тучи проходили, оставляя после себя голубое, ослепительно чистое небо, в котором уже плели невиданные кружева черные нитки стрижей. Это были мои друзья. Я любил этих птичек, я следил за ними часами. Правый берег Тобола у нас — высокий, обрывистый, и этот обрыв, сотворенный из желтой глины, служил для них родным домом. Как я завидовал птицам и как жалел их, особенно когда начинались затяжные дожди. В такие дни они не летали и не вили свои кружева. А мне казалось, что в дождь моим стрижам очень холодно, неуютно, и, наверное, они сидят сейчас в своих норках и плачут. Точно также любил я и летчиков, которые часто проносились над крышами в своих серебристых машинах. Да, я любил их и очень завидовал… А потом я вырос, стал учиться в городской школе, и здесь, в десятом классе, пошел в аэроклуб, но меня поджидало огорчение. Мне сказали, что мое кровяное давление очень высокое для мальчишки, но это еще было не все: у меня нашли какую-то странную болезнь, связанную с вегетативной нервной системой. Суть ее в том, что иногда без всякой причины у меня начинали подрагивать ладони, и я непроизвольно встряхивал ими, как будто сбрасывал дождевые капли. В аэроклубе утешили, что это не страшно и на мою будущую жизнь не повлияет, но курсантом не приняли. А потом и у моего сына появилась такая же привычка: часто в минуты волнения, а порой и совсем без волнения, он начинал быстро-быстро, с каким-то восторгом встряхивать кистями и громко смеяться. И блестят глаза, играют ресницы, а еще минуту назад они были задумчивы и печальны. Только минуту назад… И эта беспричинная, какая-то суматошная веселость меня всегда пугала. В такие мгновения мой маленький напоминал веселого и озорного петушка, который хлопает крыльями, суетится, точно собирается полететь. И потому я спрашивал его — куда же ты, моя чаечка, собралась? Куда же ты полетела? А моя мать — Колина бабушка — в это время приходила тоже в волнение. Она рывком схватывала его в беремя, садила к себе на колени и начинала легонько укачивать и напевать: «Петушок, петушок, золотой гребешок, маслена головушка…» Петушок — нелетающая птица. Вот и Колю моего тоже никогда не возьмут в аэроклуб… и никогда-никогда не стать ему летчиком.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мой муж был летчик-испытатель - Виктор Потанин бесплатно.
Похожие на Мой муж был летчик-испытатель - Виктор Потанин книги
- Горечь таежных ягод - Владимир Петров - Великолепные истории
- Мизери - Галина Докса - Великолепные истории
- Отдых у моря - Наталья Парыгина - Великолепные истории
- Священник - Франсин Риверс - Великолепные истории
- Товарищи - Владимир Пистоленко - Великолепные истории
- Три французские повести - Пьер Мустье - Великолепные истории
- Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев - Великолепные истории
- Счастливыми не рождаются (СИ) - Анна Дворкович - Великолепные истории
- Воин [The Warrior] - Франсин Риверс - Великолепные истории
- День впереди, день позади - Леонид Крохалев - Великолепные истории
