Форма входа
Читем онлайн Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Конечно, очень заманчиво заполучить в качестве «большого друга» человека истинно талантливого или уже сложившуюся «звезду», но такая особа никогда не будет в абсолютной зависимости и в любой момент может скурвиться, как это произошло с Фастом, Монтаном и другими.
Осознание истинного положения дел пришло потом, а пока я держал в руках подаренную Ланном хорошую книжку Олдриджа и прочел ее с удовольствием; друзья мои тоже.
В несколько своих следующих приездов я «по поручению» посещал Ланна. Разговор наш всегда шел о литературе — борьба с космополитизмом нанесла ущерб некоторым переводческим планам Ланна, он в то время не работал. В этих условиях он начал борьбу за издание сочинений Диккенса. Борьба была суровой и грозила Ланну самыми тяжелыми (с учетом особенностей того времени) последствиями. Против него выступил Иван Кашкин, или Какашкин, был такой заочный друг Хемингуэя. Личный вклад этого Какашкина в практический перевод не велик, но он мнил себя великим теоретиком перевода, паном-фундатором «школы» истинных, не таких как Ланн с женой, переводчиков, передающих «дух» и т. п. В одной из своих статей (кстати, не так давно переизданных) он провокационно призывал в аллегорической форме к физическому уничтожению чуждого ветерка в советском переводе — вероятно, имея в виду всяких там ланнов. Под статьей стоит дата «1952 г.», что для Ланна, фамилия которого была к тому же Лозман, было весьма опасно.
К счастью, Кашкин-Какашкин не успел развернуться, и Ланну удалось увидеть тома Диккенса с переводами его и Александры Владимировны.
В сентябре 1958 года я на месяц приехал в Москву. Позвонил Ланну. Он показался мне более нервным, чем обычно. Быстро прервал разговор, сказав: «Я сейчас занят, милый, вожусь, кстати, со своими записями о Тарле, может быть, ты их увидишь». Через некоторое время Виктория принесла «Литературку» с извещением о смерти Александры Владимировны Кривцовой. Мы долго обсуждали, звонить ли Ланну или дать телеграмму. Зная, что для него значила жена, решили дать телеграмму, и я продиктовал ее по телефону.
Следующий номер «Литературки» принес я — там было извещение о смерти Ланна. «Мы переписывались с мертвым», — сказал я Виктории. Потом выяснилось, что у Александры Владимировны подозревали рак, и они оба решили уйти из жизни вместе.
Был ли рак, может быть рака-то и не было?
Была тяжелая жизнь, издерганные нервы.
Сейчас Евгений Ланн как писатель забыт. Его книги не переиздаются. Переделывают его и Кривцовой переводы — всем нужно жить. Лишь иногда в литературоведении возникает Ланн — друг Волошина и сестер Цветаевых. Питерские историки издали часть его записок о Тарле, а московские — часть его переписки с Тарле.
* * *Моя последняя «встреча» с Ланном состоялась в однокомнатной квартире Анастасии Цветаевой в Москве: я увидел там его большой фотопортрет, прикрепленный, кажется, кнопками к деревянной ширмочке. Дата этой «встречи» — 16 января 1983 года зафиксирована в дарственной надписи Анастасии Ивановны на книге ее воспоминаний.
1983
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник и Маргарита Николаевна Зеленина
Мое знакомство с Татьяной Львовной относится к 1948 году. Я проводил на мозжинской даче последние две недели своего летнего отпуска. Был дождливый московский август — то прохладный, то душный, и ожидание гостей расцветило скучные дни и однообразные досуги. Мне предлагалось съездить с шофером Васей за гостями, но я нашел какой-то приемлемый предлог, и Вася поехал один после завтрака. Вернулся он часа через три, и из газика военного образца, который тогда обслуживал Тарле, вышли две совершенно разные пожилые дамы. В доме Тарле старались избегать сюрпризов, и поэтому еще до их приезда мне была показана фотография и разъяснено, who is who. Поэтому я знал, что дама с лицом милым и доброжелательным — это Татьяна Львовна, правнучка великого актера М. С. Щепкина и дочь киевского адвоката Куперника из крещеных евреев, пользовавшегося большой известностью и как виртуоз защиты, и как повеса. Буренин писал о нем:
Московских всех Плевак соперник,
Известный адвокат Куперник…
Этот подонок Буренин, вешавший «жида» всем кому не лень («Русь», основанная Баком, орган истинно жидовский» и т. п.), адвокатов, тем более Куперника, остерегался — тот и засадить мог при случае! — и потому делал вид, что не знал о его еврейских корнях. Щепкин был любим, и Куперник был любим. И отблеск этой любви пал на Танечку. Любил ее Чехов, повторять его нежности не стоит — они известны всем, любил Чайковский, любил Ростан, любили все, с кем ее сводила долгая жизнь. И жизнь поначалу складывалась удачно. Легко писались и легко выходили книжки, легко ожидалась революция. Были и близкие друзья среди тех, кто ее делал — Александра Коллонтай, например. Но вот пришла она, долгожданная, и оказалось, что Татьяна Львовна со своим талантом типа «очень мило», «пгелестно» и т. п. ей, революции, не очень и нужна, а вернее, совсем не нужна. Но на этот случай была у Танечки запасная специальность — переводчица. (Когда мне плохо на душе, беру я иногда афоризмы Тагора, ею переведенные, переведенные просто и красиво, и — отпускает душу.) Правда, и в этой области бывали кризисы — тяжело было в конце тридцатых, Тарле хлопотал тогда за нее перед Шенгели, и сейчас космополитизм мог по ней ударить. Да, слава Богу, оставили в классиках Лопе де Вегу, и стригла она небольшие купоны. Но и тут за «Собаку на сене» далеко не уходили.
— Перевожу сейчас «Испанскую пьесу», — сказала она мне как-то, — да, боюсь, никому не будет нужна.
Это шел пятидесятый.
Была у нее еще одна забота и работа — хранить квартиру Ермоловой. Делала она ее вместе с Маргаритой Николаевной Зелениной, — она и была той второй дамой, характера замкнутого, с лицом неприступным и надменным.
Старички веселились, как дети, радуясь встрече, разговор шел сумбурный, и время обеда подошло незаметно. Обедали на крытой веранде. Об стекла терлись мохнатые лапы сосен, хлестал косой дождь, холодный на вид. А здесь царило тепло и веселье. Танечка потребовала водки, тогда стало входить в моду поверье о пользе спиртного при гипертонии. Из всех сидящих за столом только я мог поддержать компанию. Когда мы прикоснулись друг к другу звонкими хрустальными рюмочками, она сказала: «Будешь писать воспоминания, не забудь написать, что старая писательница пила водку».
В этом мире убеждение в том, что я буду писать, никем не подвергалось сомнению. Еще Михаил Викторович Тарле в 47-м, спрашивая о моих интересах, советовал матери держать для меня стопку чистых тетрадей, чтобы не прозевать момента, когда я «начну писать».
К обеду и с тем, чтобы забрать дам, прибыл их молодой друг, именовавшийся «доктор Леня». «Доктор Леня» действительно имел высшее медицинское образование, но несколько лет назад бросил врачевать по службе и с тех пор пребывал в свободных художниках. Считалось, что у него «прорезался голос», он готовился стать певцом (было ему около 30). Думаю, что он слегка практиковал в артистической среде и имел много свободного времени, которое щедро отдавал Татьяне Львовне и Маргарите Николаевне и, конечно, дому Ермоловой, а наличие собственного маленького автомобильчика делало его особо ценным помощником в тогдашней не избалованной еще частными автомобилями Москве. Фигура «доктора Лени» в те годы была для меня комичной и непонятной — молодой, сильный, красивый человек посвящает свою жизнь двум старухам! Теперь же, оглядываясь на прожитое и видя, как много в нем значат короткие встречи с людьми типа Щепкиной-Куперник, измеряемые часами, и как много в нем пустых, никчемных лет, я смотрю на «доктора Леню» по-иному — как на человека, уже в молодые годы одаренного пониманием истинного смысла жизни, ибо многое из того, что мне тогда казалось более важным, я прочно забыл.
Маргарита Николаевна, дочь Марии Ермоловой, и, как я узнал много лет спустя, весьма вероятно, дочь того же Куперника, чувствовала себя счастливой в тени Татьяны Львовны. Она смотрела на нее, внимала ей с наслаждением, сама почти не участвовала в разговоре, а если к ней обращались, отвечала кратко и несколько суховато. Когда я в числе прочих провожал гостей к машине, вышла какая-то заминка, и так получилось, что, несмотря на твердые знания этой части правил приличия, я поднял руку для прощания на несколько секунд раньше дам. Маргарите Николаевне менее секунды понадобилось для того, чтобы опустить свою, которую едва начала поднимать, и еще менее секунды понадобилось Татьяне Львовне, чтобы заметить и отреагировать на создавшуюся ситуацию и подхватить мою руку, не дав ей повиснуть в неловкости.
Еще однажды приезжали они при мне в Мозжинку, и один раз я по поручению Тарле заехал с Василием на дачу в Успенское — они снимали ее на все лето. Впрочем, может быть, в Ильинское, помню, что где-то между Мозжинкой и Москвой на перепутанных подмосковных дорогах. Эти встречи были скорыми, почти без впечатлений. Запомнил уютный письменный столик Татьяны Львовны, стопку исписанных листков, Маргариту Николаевну с книжкой — рядом, в кресле.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев бесплатно.
Похожие на Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Голубое и розовое, или Лекарство от импотенции - Лео Яковлев - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- К развалинам Чевенгура - Василий Голованов - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
