Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрагмент клейма чаши. XVI—XVII вв. Музеи Московского Кремля. Охр. 3197 (прорисовка).
Грубоватые, разлапистые многолепестковые ветчатые побеги восходят к характерным для турецкой орнаментики «зубчатым» листьям[79], получившим на вратах грубо неопределенные формы. Помещенная в одном из медальонов врат многолепестковая розетта слегка напоминает распластанные розетты-гвоздики, в изобилии украшающие турецкие ткани того же времени.
Наконец, в качестве еще одной аналогии упомянем турецкий шлем XVI в.[80] Орнаментика шлема, почти сплошь покрытого стилизованными тюльпанами на стеблях, с грубо трактованными «зубчатыми» листьями и частично изображенными клеймами-медальонами, очерченными толстыми «ремнями», помимо сходства отдельных мотивов обнаруживает и некоторую стилистическую близость к узорочью врат.
Таким образом, все приведенные аналогии, в большинстве своем второй половины XVI—начала XVII в., говорят о том, что резное узорочье на «корсунских» вратах могло появиться не ранее второй половины XVI в. либо даже в начале XVII в., когда они были перемонтированы и перенесены в проем Мартирьевской паперти. Быть может, перенос и перемонтировка их были вызваны разгромом Софийского собора опричными войсками Ивана Грозного в 1570 г., когда были вывезены в Александровскую слободу Васильевские врата, сорванные с петель центрального новгородского храма.
Как уже отмечалось, резное убранство «корсунских» врат восходит к разным источникам, преимущественно тканям и серебряным изделиям XVI в., которым присущи «черты иранского, византийского, итальянского и турецкого искусства»[81], что, конечно, лишает их «ярко выраженной чистоты стиля»[82].
Восточные изделия стали особенно часто попадать на Русь в XVI в. Значительно увеличивающиеся и расширявшиеся связи Русского государства со странами Востока и Балканского полуострова (Ираном, Турцией), а также Сербией и Болгарией[83] способствовали более широкому проникновению на Русь самых различных изделий прикладного искусства. Ткани, оружие, чаши, ковши, чарки и прочие изделия из золота, серебра, бронзы все больше входили в число предметов, ввозимых из этих стран. Помимо торговых путей, вещи этого типа попадали на Русь и в качестве даров различных посольств ко двору Московского государства. Именно эти изделия предлагал для торговли турецкий султан Мурад III в грамоте 1589 г. к царю Федору Ивановичу: «Послал есмя... моего гостя Магмуда Дахалиля (Махмуда Халиля) в вашем государстве нашему величеству потребных товаров, шуб собольих и иных товаров купити... А для того посла есма из своей казны... золотые товары»[84].
Попадая на Русь, эти предметы содействовали пробуждению интересов русских художников к восточной орнаментике. Со второй половины XVI в. стали появляться русские изделия, украшенные различными узорами, восходящими к декору иранских и турецких произведений прикладного искусства[85]. Не был в этом смысле исключением и Новгород, куда также широко проникали восточные вещи, привозившиеся турецкими и армянскими купцами на протяжении XVI и XVII вв.[86] Мотивы восточной орнаментики, конечно в сильно переработанном и отчасти упрощенном варианте, отчетливо сказываются в резьбе царских врат XVI в. из новгородской церкви Иоанна Милостивого на Мячине и в украшении арки на Симоновском евангелии 1499 г., в работе над которым принимали участие новгородские ювелиры[87]. Наконец, тот же орнамент в виде закрученной спирали с отходящими от нее цветами и усиками украшает серебряные оклады XVI в. многих новгородских икон — «Бориса и Глеба» (Новгородский музей)[88], ряд праздничных из центрального иконостаса Рождественского придела Софийского собора. Помимо спиралей, на них встречается и чешуйчатый орнамент двух видов — мелкие ромбовидные и более крупные, округлые чешуйки с точками внутри, образующими своего рода восьмилепестковые розетки. Чешуйки этого типа отчасти близки чешуйчатой орнаментике «корсунских» врат.
Отметим также, что канфаренный фон появляется на новгородских ювелирных изделиях в том же XVI в.
Приведенные примеры говорят о том, что орнаментика «корсунских» дверей не была исключительным явлением в новгородском искусстве. Вместе с тем сама манера резьбы «смаху», от руки, без соблюдения каких-либо «законов», ибо все линии «неправильны», асимметричны (вкривь и вкось) и необычайно выразительны в своей живой непосредственности, свидетельствует о том, что резчик, разукрасивший врата, был истинным новгородцем, работавшим с традиционной смелостью, силой и свободой. Правда, он не был монументалистом: его стихия — вещи небольшого размера, легко поддающиеся резцу. Виртуозно владея линией гравировки, изощренно украшая ею небольшую поверхность, он привнес те же приемы и на большое, значительное и монументальное произведение, не рассчитав, что уже с небольшого расстояния весь эффект виртуозной орнаментальной разделки врат остается незамеченным. Отсутствие навыков работы над монументальными изделиями привело к огрублению рисунка, он просто механически увеличил размеры узоров, ибо вся резьба выдержана в одной плоскости, резец почти с одинаковой силой и нажимом обегает все контуры изображений, толщина линий почти одинакова, лишь медальоны — основной декоративный элемент дверей — очерчены чуть более мощно. И если бы не канфаренная обработка фона, орнаментика врат была бы почти неразличима. Мастер стремился к максимальному заполнению пространства узорочьем, его не смущает «переход» линий из одной зоны в другую, нелогичность появления тех или иных узоров. Так, казалось бы, при симметричном построении орнаментальных схем (с одной стороны, многолучевая розетта, а с другой — в пару к ней четырехлепестковая и, наоборот, четырехлепестковой розетте соответствует свободное пространство, крупному цветку — мелкий, и т. д.) симметрия не выдерживается. Рисунок свободно, хотя и не всегда верно переходит с одной части обрамления на другую. Любовь мастера к ювелирным, сугубо орнаментальным вещам и определила круг его интересов, его ориентацию на изделия турецко-балканского типа, использованных им в качестве «образцовых».
Разгравировка корсунских дверей придала им иное художественное звучание. Основой их выразительности стал контраст, определяемый строгостью и четкостью форм общего построения врат и живым и непосредственным резным декором. Они сохраняют явный отпечаток двух стилистических направлений: черты большого монументального стиля, восходящего к традициям декоративно-монументального искусства комниновской эпохи, и черты изощренного плоскостного орнаментального резного узорочья, интерпретирующего различные элементы восточно-балканской, турецко-сербской орнаментики. Резной «убор», оттеняющий и выявляющий заглубленные филенки с крупными накладными процветшими крестами, породил эффект контраста. Врата как бы рассчитаны на двойное восприятие: с близкого расстояния, когда отчетливо видны различные узоры на пунсонном, канфаренном фоне, и с некоторого отдаления, когда весь резной декор сливается воедино, создавая ощущение мягко
- Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941—1944 - Б КОВАЛЕВ - История
- Памятники архитектуры Московской области. Егорьевский район - Всеволод Петрович Выголов - Гиды, путеводители / Архитектура
- Памятники архитектуры Московской области. Сергиево-Посадский район - Всеволод Петрович Выголов - Гиды, путеводители / Архитектура
- Генрих V - Кристофер Оллманд - Биографии и Мемуары / История
- Эстетика и теория искусства XX века. Хрестоматия - Коллектив авторов - Культурология
- Москва - Михаил Андреевич Ильин - Гиды, путеводители / Архитектура
- Семейный быт башкир.ХIХ-ХХ вв. - Наиль Валеевич Бикбулатов - Прочая документальная литература / История / Семейная психология
- 16 эссе об истории искусства - Олег Сергеевич Воскобойников - Детская образовательная литература / Культурология / Прочее
- Как жили византийцы - Геннадий Литаврин - История
- «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование - Казимир Валишевский - История