Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За последние четыре года Шевек кое-что узнал о своей воле. В безысходности он узнал ее силу. Никакой социальный или этический императив не мог сравняться с ней. Даже голод не мог подавить ее. Чем меньше он имел, тем более абсолютной становилась его потребность быть.
Эту потребность он осознавал, по одонианской терминологии, как «клеточную функцию» — аналогический термин, обозначающий индивидуальность человека, работу, которую он способен выполнять лучше всего, а поэтому — его оптимальный вклад в его общество. Здоровое общество позволяет человеку свободно выполнять эту оптимальную функцию, которая обретает силу и гибкость в координации всех таких функций. Это была центральная идея «Аналогии» Одо. С точки зрения Шевека, то, что одонианское общество на Анарресе не сумело достичь этого идеала, не уменьшало его ответственности перед обществом; совсем наоборот. Когда миф о Государстве убран с дороги, становятся ясны истинные общность и взаимосвязь общества и индивида. Общество может требовать от индивида жертвы, но не компромисса: потому что, хотя лишь общество способно обеспечить безопасность и стабильность, только индивид, только личность обладает властью сделать нравственный выбор, властью измениться, а изменение — основная функция жизни. Одонианское общество было задумано как перманентная революция, а революция начинается в мыслящем сознании.
Все это Шевек продумал еще раньше и именно в этих терминах, потому что его сознание было полностью одонианским.
Поэтому теперь он был уверен, что его изначальная и безусловная воля к творчеству с одонианской точки зрения сама себе является оправданием. Его чувство первоочередной ответственности перед своей работой не изолировало его, как он думал раньше, от товарищей, от общества. Оно полностью связывало его с ними.
Шевек считал также, что если у человека есть чувство ответственности по отношению к чему-то одному, он обязан чувствовать ответственность и во всем остальном. Ошибкой было бы считать себя лишь вместилищем для него и приносить ему в жертву любые другие обязанности.
Об этой жертвенности говорила Таквер, осознавая ее в себе — беременной, и говорила с долей ужаса, отвращения к себе, потому что она тоже была одонианкой и тоже считала ложным отделение цели от средств. Для нее, как и для него, цели не существовало. Существовал процесс; процесс был всем. Человек может идти в перспективном направлении или по неверному пути, но, отправляясь в путь, он не рассчитывает где бы то ни было остановиться. Если именно так понимать всякую ответственность, всякое обязательство, то все они обретают суть и долговечность.
Так и взаимные обязательства между ним и Таквер, их отношения во время всей их четырехлетней разлуки оставались совершенно живыми. Они оба страдали от этого, сильно страдали, но ни ему, ни ей и в голову не приходило избежать страдания, отказавшись от этих обязательств.
Потому что в конце концов, — думал он теперь, лежа в тепле сна Таквер, — они оба ищут радости, полноты бытия. Избегая страданий, лишаешься и шанса испытать радость. Удовольствие — или удовольствия — ты, может быть, и получишь, но утоления не будет. Ты не узнаешь, что значит вернуться домой.
Таквер тихонько вздохнула во сне, словно соглашаясь с ним, и повернулась на другой бок; как видно, ей снился какой-то спокойный сон.
Утоление, — думал Шевек, — есть функция времени. Погоня за наслаждением идет по кругу, повторяется, она вневременна. Погоня за разнообразием, которой предается зритель, искатель острых ощущений, сексуально неразборчивый человек, всегда заканчивается в одном и том же месте. Она имеет конец. Она приходит к концу и должна опять начинаться сначала. Это — не странствие и возвращение, это — замкнутый круг, запертая комната, камера.
За стенами этой запертой комнаты — пейзаж времени, в котором дух может, если хватит удачи и мужества, построить хрупкие, временные, невероятные дороги и города верности; пейзаж, в котором могут жить люди.
Только тогда, когда поступок совершается в пределах этого пейзажа настоящего и будущего, он становится человеческим поступком. Верность, которая обеспечивает непрерывность настоящего и будущего, связывая время в единое целое, — вот корень силы человека; без нее невозможно сделать ничего хорошего.
И так, оглянувшись на последние четыре года, Шевек увидел, что они прошли не напрасно, что они были частью здания, которое он и Таквер строят своей жизнью. Когда работаешь вместе со временем, а не против него, — думал Шевек, — главное, что оно не пропадает зря. Даже страдание выполняет свою роль.
Глава одиннадцатая. УРРАС
Родарред, древняя столица Провинции Аван, был остроконечным городом: сосновый лес, а над острыми вершинами сосен еще выше вздымался лес башен. Улицы были узкие и темные, засаженные деревьями, под которыми рос мох и порой стоял туман. Только с семи мостов через реку можно было, подняв голову, увидеть верхушки башен. Некоторые из них были высотой в несколько сот футов, другие были совсем небольшие, точно измельчавшие дома. Некоторые башни были каменные, другие — из фаянса, мозаики, цветного лиственного листового стекла, обшитые медью, оловом или золотом, неимоверно декоративные, хрупкие, сверкающие. На этих бредовых и очаровательных улицах все триста лет своего существования размещался Совет Правительств Планеты. Многие посольства и консульства в СПП и в А-Ио тоже теснились в Родарреде, всего в часе езды от Нио-Эссейя и резиденции правительства страны.
Посольство Терры в СПП располагалось в Речном Замке, приземистом, стоявшем между Нио-Эссейским шоссе и рекой; над замком возвышалась только одна башня, толстая, невысокая, с квадратной крышей и поперечными щелями окон, похожими на прищуренные глаза. Ее стены четырнадцать веков противостояли оружию и погоде. Со стороны суши возле башни росли купы темных деревьев, а между ними был переброшен через ров подъемный мост. Мост был опущен, ворота на нем распахнуты. Ров, мост, река, зеленая трава, черные стены, флаг на башне — все это смутно поблескивало в пробившихся сквозь речной туман лучах солнца, и колокола на всех башнях Родарреда принялись за свою долгую и до безумия гармоничную работу — вызванивать семь часов утра.
В вестибюле замка, за очень современным столом дежурного сидел отчаянно зевавший чиновник.
— Мы, собственно, открываемся только с восьми часов, — глухо сказал он.
— Мне нужно видеть посла.
— Посол завтракает. Вам придется записаться на прием. — С этими словами чиновник утер слезящиеся глаза и сумел, наконец, как следует разглядеть посетителя. Он вытаращил глаза, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот и сказал:
— Кто вы такой? Куда… что вам нужно?
— Мне нужно видеть посла.
— А ну-ка погодите, — сказал чиновник с чистейшим ниотийским выговором, все еще не сводя с посетителя глаз, и потянулся к телефону.
Между подъемным мостом и входом в посольство только что остановился автомобиль, и из него вылезали несколько человек; металлические пуговицы на их черных мундирах сверкали на солнце. Из основной части здания в вестибюль, переговариваясь, вошли два других человека, странного вида люди в странной одежде. Шевек быстро обошел стол дежурного и почти бегом кинулся к ним.
— Помогите мне! — сказал он.
Они изумленно взглянули на него. Один нахмурился и попятился. Второй посмотрел мимо Шевека на группу людей в форме, которые в этот момент входили в посольство.
— Сюда, — спокойно сказал он, взял Шевека под руку и, сделав два шага, закрыл за ним и за собой дверь маленькой боковой комнатки; все это он проделал с изяществом балерины.
— В чем дело? Вы из Нио-Эссейя?
— Мне нужно видеть посла.
— Вы один из забастовщиков?
— Шевек. Меня зовут Шевек. С Анарреса.
Глаза инопланетянина сверкнули на черном, как агат, лице, умные, блестящие.
— «Бохтымой», — едва слышно сказал терриец, а потом по-иотийски:
— Вы просите убежища?
— Я не знаю. Я…
— Пойдемте со мной, д-р Шевек. Я вас отведу куда-нибудь, где вы сможете присесть.
Черный человек под руку вел его по залам, по лестницам.
Какие-то люди пытались снять с него куртку. Он сопротивлялся, боясь, что им нужен блокнот в кармане его рубашки. Кто-то властно сказал что-то на незнакомом языке. Еще кто-то сказал Шевеку:
— Ничего, ничего. Он просто хочет посмотреть, не ранены ли вы. У вас куртка в крови.
— Другого, — сказал Шевек. — Кровь другого человека.
Он сумел приподняться и сесть, хотя у него кружилась голова. Оказалось, что он сидит на кушетке в большой, залитой солнцем комнате; очевидно, он потерял сознание. Возле него стояло несколько мужчин и женщина. Он непонимающе смотрел на них.
- Планета изгнания (авт. сборник) - Урсула Ле Гуин - Научная Фантастика
- Город иллюзий (сборник) - Урсула Ле Гуин - Научная Фантастика
- Звезды под ногами - Урсула Ле Гуин - Научная Фантастика
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- Хроники мира за Стеной - Макс Бронин - Боевая фантастика / Боевик / Научная Фантастика
- Космопорт, 2014 № 01 (2) - Анна Бжезинская - Научная Фантастика
- Шестьдесят первая Лебедя - Александр Тебеньков - Научная Фантастика
- Собор (сборник) - Яцек Дукай - Научная Фантастика
- Забытая комната - Линкольн Чайлд - Научная Фантастика
- Дракон замка Конгов - Павел Шумилов - Научная Фантастика