Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты портянки-то сверху, сверху, чтобы сподручнее достать было.
И вдруг от двери слышится голос дневального, громко выкликающего одну фамилию за другой. Я слышу и свою.
Мы, вызванные, выходим в коридор. Нас немного — трое.
— В канцелярию! — говорит нам дневальный.
— Зачем?
И вот мы узнаем — нас откомандировывают обратно, каждого по месту прежней работы: один механик-наладчик с Кировского завода, другой — химик из научно-исследовательского института, а третий — я. Оказывается, мы понадобились как специалисты и нас каждого на своей работа срочно «забронировали», то есть по приказу свыше освободили от военной службы, не спрашивая на то нашего согласия.
Слегка ошарашенные, стоим мы перед комбатом. Как же так? Ведь мы вступали в ополчение каждый по доброй воле и не рассчитывали ни на какое «бронирование».
— Это что же получается, товарищ капитан? — огорченно говорит тот из нас, что с Кировского. — Все в бой, а мы — домой?
— Приказ есть приказ, — повторяет наш командир. — Его не обсуждают, а выполняют. Мне самому жаль терять трех хороших бойцов. Но ничего поделать не могу. Сейчас же сдайте снаряжение, оружие, обмундирование.
— Да, но в чем же мы пойдем? — спрашивает один из нас. — Свою одежду мы отправили домой.
— Действительно… — задумывается капитан. — Не в исподнем же вам возвращаться… — Но тут же находит решение: — Три часа срока. По домам, переодеться и сюда — вернуть обмундирование, получить документы. Выполняйте!
Еще не опомнившиеся от всего случившегося, мы возвращаемся в нашу казарму, начинаем собирать все, выданное нам, чтобы вернуть по принадлежности. Нас обступили, расспрашивают. Но все слова доходят до моего сознания с трудом, слишком уж неожиданна перемена в моей судьбе.
Сдаю винтовку Авдееву. Он тщательно осматривает ее, вынув затвор, долго глядит через ствол на свет.
— Порядок! — сдержанно хвалит он меня. И добавляет: — Кому-то она теперь достанется…
Мне неловко перед Авдеевым. Да, кто-то вместо меня возьмет мое оружие, будет с ним в бою… А моим оружием снова станет карандаш и масштабная линейка. Неужели это так уж необходимо? Но капитан сказал: «Приказ есть приказ».
И вот сдана винтовка, противогаз, вещмешок, возвращен на склад паек. В моем распоряжении всего три часа. Поспешно иду, почти бегу по улице, успеваю вскочить на отходящий трамвай, на переднюю площадку, переполненную мальчишками-ремесленниками. Они, видя мою форму, почтительно подвигаются, освобождая мне место. Но какой же я теперь военный! Через полчаса я буду дома и форма будет снята.
Противоречивые чувства переполняют меня. Как неловко все получилось. Авдеев, Вася, все остальные, может быть, сегодня уйдут на передовую, возможно сразу же под огонь. А меня не будет с ними. Я вернусь в свою «камералку», буду сидеть над картами… Весьма вероятно, что это будут не те привычные карты, над которыми я сижу годами, а какие-нибудь другие, очень нужные для фронта. Может быть, и не буду сидеть в «камералке», а меня куда-нибудь пошлют — например, на съемку местности, на топографические работы, необходимые для подготовки обороны города. Не зря же меня так внезапно «забронировали»? Наверное, наша организация получила какое-то срочное задание. Но что бы там ни было, а и Авдеев и Вася Гудков будут на переднем крае, а я — в тылу. И уже одним этим я в чем-то виноват перед ними и чем-то обязан им. Конечно, Рина обрадуется, увидев меня, и это очень кстати, что в такое рискованное для нее время я буду рядом с нею. И нечего казниться. Приказ есть приказ, его не обсуждают, а выполняют, сказал капитан, наш комбат. Но все-таки, все-таки…
С трепещущим сердцем поднимался я по лестнице нашего дома, по ступеням которой еще недавно спускался, попрощавшись с Риной, проводившей меня в солдатский путь… Вот и дверь нашей квартиры, такая знакомая, старинной работы дверь с шишечками на филенках, с множеством звоночных кнопок и табличек с фамилиями жильцов на косяке. Вот кнопка и с нашей фамилией. Подношу к ней палец. То-то сейчас удивится Рина. Нажимаю кнопку. Нажимаю еще. За дверью — тихо. Рины нет дома? Что же, могла выйти — в магазин, в женскую консультацию, к себе в школу, наконец. А может быть, она уже перебралась к Соне и Илье Ильичу? Знать бы, где она сейчас, — нашел бы. Но я имею лишь три часа.
Нажимаю пальцем на общеквартирную кнопку. Кто-нибудь да откроет.
Мне открывает сосед, Федор Дмитриевич. С изумлением он смотрит на меня:
— Что, на побывку, служивый?
Я объясняю, почему пришел.
— Так с тебя причитается, коли насовсем отпустили! — расплывается в улыбке Федор Дмитриевич. — Вот то-то супружница твоя обрадуется! В самый раз тебя отпустили, в самый раз, ей ведь вот-вот!
А мне неловко от такого бурного проявления радости по случаю моего возвращения. Я-то ее не могу полностью разделить. Ничего не ответив Федору Дмитриевичу, иду к дверям нашей комнаты. Он мне кричит вдогонку:
— А твоя к сестре поехала с полчаса только, жалость-то какая — чуточку не застал…
…И вот я уже в прежней своей одежде, под мышкой — аккуратно свернутые гимнастерка и брюки, в руке — тяжелые армейские ботинки со вложенными в них обмотками. Только что я, пропущенный часовым, прошел через калитку и остановился в нерешительности: посреди двора, вытянувшись по нему двумя шеренгами, стоит весь наш батальон, стоит в полной походной выкладке — вещмешки за спинами, широкие ремни противогазов наискось пересекают гимнастерки, на поясах лопаты, подсумки, фляги. Винтовки с примкнутыми штыками — прикладами у правой ноги…
Строй недвижен, строй молча следит глазами за нашим комбатом, медленно идущим вдоль него. А комбат внимательно оглядывает каждого бойца.
Последний осмотр перед выходом? Неужели сейчас, вот сейчас батальон уходит?
Я различаю в ряду многих знакомых и незнакомых лиц лицо Авдеева, спокойное, немножко усталое, вижу сосредоточенную физиономию Васи Гудкова, он — весь внимание, даже чуть подался вперед — ждет, когда комбат дойдет до него, — Вася, наверное, хочет произвести на командира наилучшее впечатление. Если Вася уцелел на войне и остался в армии, из него, наверное, вышел хороший служака…
Смотрю на знакомые лица, а из строя никто и не взглянул на меня, все смотрят на командира, и никем не замечена моя фигура в углу двора, у входа.
Я и до сих пор вижу этот строй посреди школьного двора, где на серой утоптанной земле кое-где багровеют опавшие листья — первые предвестники осени, занесенные ветром с соседнего сквера. Строй, в котором нет меня…
Помню, как ко мне подошел, заметив меня, наверное, из окна, наш батальонный писарь, как он, после того как я сдал обмундирование, оформлял мне документы и торопился, готовясь свернуть всю свою канцелярию — с минуты на минуту должны были прийти машины для погрузки батальонного имущества. А я с нетерпением следил, как бегает по бумаге его перо, и думал, что как только он все оформит, пойду попрощаться с товарищами, с которыми прослужил всего лишь десять дней, но за эти десять дней сблизился так, как это за такой краткий срок возможно только на военной службе.
Но мне не пришлось попрощаться. Когда я, наконец получив документы, выбежал во двор, там уже никого не было. Только лежали на серой земле притоптанные багряные листья… Батальон ушел. Ушел на фронт, куда-то под Лугу, как я узнал впоследствии.
Со временем наступил и мой час — отправился на фронт и я. Со своим стрелковым полком я прошел трудными солдатскими дорогами до последнего рубежа — рубежа победы. Я честно исполнил свой солдатский долг. Свидетельство этому — мои боевые ордена и следы ранений на моем теле. Но до сих пор я живу с чувством какого-то неоплатного долга перед теми, кто ушел в строю ополченского батальона, в строю, в котором меня уже не было, долга перед Васей Гудковым, перед Авдеевым, перед всеми, с кем меня сравняла тогда надетая нами, многими впервые в жизни, военная форма, сравняла присяга, которую приняли мы на школьном дворе под хмурым ленинградским небом в конце лета сорок первого года.
…И вот я снова у дверей, облепленных вывесками многочисленных учреждений, в том числе и нашего. А загадывал-гадал, вернусь ли сюда. Оказывается, вернулся. Поднимаюсь на свой этаж, вхожу в «камералку».
За столами в ней — поредело. Кто в армии, кто на окопных работах за городом. Но мне говорят, что некоторых, как и меня, «забронировали» и они скоро должны вернуться. Вот и мой стол. Он ждал меня, старый работяга. Сколько на нем под моей рукой побывало карт!
Докладываюсь «по начальству». Мне говорят:
— Пока продолжайте прежнюю работу. Новое задание еще ожидается.
Странно… А я-то думал, меня отозвали потому, что оно уже получено и его нужно срочно выполнять.
…Прошло несколько дней, но нового задания мы так и не получили. Может быть, в нем отпала надобность? Возможно: ведь война, обстановка меняется быстро. Может быть, предполагалась работа на местности, а на той местности — уже враг. Ведь фронт подступил к самым ближним пригородам. Его грозный голос — звуки канонады слышны уже довольно ясно в тихий ночной час, во время дежурства на крыше.
- В списках спасенных нет - Александр Пак - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. - Владимир Богомолов - О войне
- Краткая история Великой Отечественной войны. Учебное пособие - Руслан Шматков - Детская образовательная литература / Историческая проза / О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- За плечами XX век - Елена Ржевская - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков - О войне
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне