Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот сорвутся сейчас негоциации, думал Яков, так хоть место жительства урода в ментовку снести можно будет. Если, конечно, в живых оставят.
— Чё вы тут торчите, как чмыри! — ни с того ни с сего заорал Витёк на своё стадо. — Типа по неврубону, что ли? Пацаны чисто нормальные с тёлками гудят! Валите все на хер отседова! Эй, Серёга, стопари лопари! Коробóк сюда — и мухой мне!
Адъютант повернулся к остальным, среди которых произошло какое-то смурное движение, кто-то у кого-то что-то взял и молча положил на край стола. Это была замызганная спичечная коробочка. Из неё обильно пахнуло свежестёртой травой.
— Кажен день моим братанам по коробкý, — приказал Витёк. — Серый, ты пóэл? Кажен, сука, день!
А не Хомина бы аккуратность, не прислюни они тогда Кинчева к стенке, оставь его, как средство от моли, промеж нижнего белья — и кто знает, может, сами бы в коробочках оказались по частям, подумал Яков и повесил на гвоздик юбилейное творение друга с виньетками.
Очень удачно повесил: уродливого тараканьего лаза в обоях как не бывало.
13 февраля
Полураспад
В жизни есть всего два состояния — любви и нелюбви. Первое — счастливая трагедия, энергия, подъем, освоение новых пространств, познание. Второе — просто сырая, душная, темная, мертвая яма.
Александр Радушкевич
Заказывая авто в прокате, я надеялся, что хотя бы Инга составит мне компанию: она говорила, что хотела бы поколесить немножко по стране, и упомянула Брайтон. Брайтон так Брайтон, мне ведь теперь хоть в Антарктиду. Но Инге пришлось скоропостижно вернуться в Москву: что-то там с мужем.
Ее мужа я практически не помню. Пили однажды вино на Патриарших; он пришел с небольшой компанией, укуренный вусмерть. Живой такой, разбитной. Сейчас, встретившись с Ингой после полуторалетнего перерыва, я спросил, как он. Не то чтобы меня это сильно занимало, просто надо же о чем-то говорить, контакт восстанавливать.
— Мы, в общем, расстались. Я ушла от него. — Она затянулась сигаретой и прямо посмотрела на меня большими, почти черными глазами. — А у вас как?
— У нас прекрасно, — сказал я.
— Вот и у него все будет хорошо, — кивнула Инга и улыбнулась.
А теперь вот уехала: у него какое-то там психическое обострение.
Интересно, все брошенные мужья в дурдоме оказываются? Вопрос, в общем, не праздный.
Иди ко мне
Угол атаки
Магнитофон, арендованный Яковом в Троцкой редакции, двухкассетным назывался скорее по привычке. Дверца, закрывающая один из его лючков, была надёжно притянута ко всему остальному намотавшимися на головку клубами плёнки, настолько изощрёнными, что распутать их не смог бы и чемпион мира по спортивному ориентированию.
Но и в утиль аппарат сдавать было рано: вторая кассета вполне добросовестно отсылала на дребезжащие динамики возбуждённый шёпот Константина Кинчева, так великодушно спасшего Якова и Хому от беспощадного побоища ну или, как минимум, жестокого унижения в присутствии женщин, почти детей.
Яков теперь слушал только «Алису». Отчасти, конечно, из благодарности за чудесное избавление, но больше потому, что и этот кассетоприёмник уже тоже не открывался, хорошо ещё, что вращал плёнку. Сначала туда вращал, потом обратно, и опять туда — автореверс называется.
Лес продолжает жить,
Лес чувствует движенье весны,
— уведомлял Кинчев, и его речитатив, затаившийся, как выслеживающая мышку плешивая лиса, предвещал нешуточное: чуть слышный шелест шагов перед смерчем, устрашающий шорох штиля за миг до сокрушительного шторма. Яков ощущал надвигающуюся беду каждым капилляром, каждым позвонком, каждой клеточкой мозга, взбодрённого и расслабленного одновременно. Чужие, слишком длинные, похожие на рычаги руки обнимали чёрную, утекающую в кривое, загустевшее пространство, колбасу панасоника и медленно, почти незаметно, дрожали в предвкушении. Рассохшиеся, отчаянно просящие губы, едва шевелясь, беззвучно подпевали:
Если выпадет снег,
Ты встанешь чуть раньше меня,
— и туго, как золото в глотку древнеримского воителя Красса, текли расплавленные секунды, и так же нехотя — может, тянул механизм раздолбанного магнитофона, а может, слишком качественным было содержимое безвременно опустевшего коробка — подходили Кинчев и Яков к развязке, к эпицентру, к сейсмической кульминации.
Иди ко мне —
Слы-ы-шишь? Это говорю тебя я
— и когда после паузы в четыре такта наконец взревело:
КААА МНЕ!!!!!
, тогда горло отказалось принимать очередной вдох, и Яков заплакал и умер.
— Яша, вставай, на автобус опоздаем. Яша, вставай, на автобус опоздаем. Яша, вставай, на автобус опоздаем…
Побудку друга, как и всё в жизни, Хома совершал настойчиво и методично, без контрпродуктивной суеты. Нетерпение проявляла только Инна, одна из девушек, с которыми распивалось сельповское шампанское в тот памятный вечер месячной давности, когда Витёк и его команда положили начало бесперебойным поставкам местной муравы.
Лёнька сумел довести тот ужин до логического завершения, привязаться к Инне и привязать её к себе, начать писать ей стихи, перейти на прозу, а потом и на «ты», жениться на ней, родить с ней ребёнка, в честь Кинчева назвать его Константином и даже развестись. А Яков ждал.
Конец ожиданию пришёл в начале второго курса, когда в успевшем за год стать родным коридоре университетской общаги № 1 встретилось ему дивное существо, золотоволосое и голубоглазое.
— Ну что за пошлость! Не надо было в детстве так увлекаться Вальтером Скоттом, — укорил себя Яков, поняв, что обернулся всем телом, чтобы запомнить номер комнаты, в которую впорхнуло видение.
При дальнейшем рассмотрении первокурсница Юля из Забайкалья оказалась по-детски кокетливой, по-датски статной, провинциально мягкой и в чём-то даже податливой — правда, не до такой степени, чтобы пригласить второкурсника Якова на бал, который универ закатил исключительно для только что поступивших. Юля пошла туда с кем-то из своих новых знакомых, у которых, как и у неё самой, вся учёба была ещё впереди, включая и первую сессию. Яков было загрустил, но потом, посмотрев на часы, понял, что меланхолию придётся отложить, и взялся за составление плана дальнейших действий. И тут появилось неожиданное препятствие — в пятиугольном, как Пентагон с птичьего полёта, лице Верки Жмых.
Ни тогда, в школьном лагере, ни потом, во время нечастых, хотя и эмоциональных встреч, Фрэну так и не удалось её полюбить, но Верка не сдавалась и снова и снова появлялась в его жизни, порой доставляя искреннюю радость, порой — как сейчас — добавляя забот. Не по злому умыслу, конечно, — господи, да кто ж заподозрит злой умысел в этих восторженных аквамариновых глазах, в этих замерших в ожидании поцелуя оливковых губах, в этих блестящих самшитовых волосах, так уютно взъерошенных после ночи в вагоне!
И ведь
- Блюз «Джесс» - Лина Баркли - Короткие любовные романы
- Обращение к потомкам - Любовь Фёдоровна Ларкина - Периодические издания / Русская классическая проза
- Летний свет, а затем наступает ночь - Йон Кальман Стефанссон - Русская классическая проза
- Как я провел лето - Alex Berest - Попаданцы / Прочие приключения / Периодические издания
- Трагедия, чтобы скрыть правду - Генри Ким - Детектив / История / Прочие приключения
- Твоя жизнь и твоя смерть принадлежат мне - Гринёва Ирма - Короткие любовные романы
- Другая женщина - Джун Боултон - Короткие любовные романы
- Слишком болею тобой - Райц Эмма - Короткие любовные романы
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Твоя навеки - Лора Грэхем - Короткие любовные романы