«Ты от ран погибнешь без сомненья,
Так скорее отблагодари
Друга за чудесное спасенье —
И в утробе у меня умри».
1887
СОСНА И МОЖЖЕВЕЛЬНИК
«Нынче люди честь и стыд забыли,
Вежливость, почтенье – в стороне…
Нынче уступают грубой силе… —
Можжевельник бормотал сосне. —
Разве прежде я не почитался
Гордостью Эстонии лесной?
У дворца я пышно разрастался
И за монастырскою стеной.
Да, у знати были мы в почете,
Вы же – неотесанный народ —
В захолустье на песке растете.
Поглядишь на вас – и страх берет…
Подлые! Свою погибель чую…
Нет, еще живуч я. Не сдаюсь:
Я болящих ягодой врачую
И усопшим на пути стелюсь».
– «Замолчи, трусливый слабый карлик! —
Молвила высокая сосна. —
Сам подумай, кто ты есть? Кустарник.
Ты не лес, а видимость одна.
Трусам зайцам нравишься ты, жалкий,
Но не можешь вырасти и стать
Корабельной мачтой, крепкой балкой, —
Лишь больным и хилым ты под стать.
И строитель будущего зданья
На тебя с презреньем бросит взгляд.
Можжевельник, гиблое созданье,
Не вернешь ты прошлого назад!»
<1906>
ПРИБРЕЖНЫЙ ВИД
Люблю закаты на морском просторе!
Диск солнца будто клонится ко сну,
Еще он медлит, полузатонув,
Под ветерком чуть зыблясь, дремлет море.
С заката кто-то мечет горсти зерен —
И зажигает золотом волну!
Мелькает лодка в золотом плену,
И сонный парус ветерку покорен.
Огромны тени от прибрежных скал.
И сами скалы – крепостные стены,
Богатыри в кольчугах белой пены!
Вдруг стаи чаек, воздух расплескав,
Испуганно взметнулись с резким криком.
Морской орел парит в просторе диком.
<1906>
ДЯДЯ ВОЛОДЯ
(АВГУСТ 1997 Г.)
РОМАН
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые соотечественники? Наши телефоны в Париже…
– У нас в редакции прозвучал первый звонок. Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Назовите себя.
– Петр Иванович, москвич.
– Говорите, Петр Иванович.
– Наше правительство не только, но и… (помехи) К тому же… Нельзя терпеть ни в коем случае… (помехи) И на воображаемых рубежах тем более… (помехи) Народ не потерпит, чтобы наши интеллектуальные рубежи пересекали всякие проходимцы. Если ты лицо кавказской национальности, сиди себе на воображаемом Кавказе. Иудеи пусть едут в воображаемый Израиль. Но проникать лишь по собственному желанию в нашу воображаемую Россию, запомните, мы никому не позволим. Наши предки ее крепко придумали, а ее уже почти всю разворовали, где она? – по кускам растащили.
– Что же вы предлагаете?
– Если ты иностранец, тем более инородец, плати тысячу долларов за визу и, пожалуйста, воображай наши березки. Русские девушки – десять тысяч, зато уж воображение на полную катушку. Так, я думаю, будет справедливо. Спасибо.
– Спасибо и вам, Петр Иванович. Хочу напомнить, мнение наших слушателей не всегда совпадает с мнением редакции. Следующий звонок…
(по-французски)
– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые радиослушатели? Наши телефоны в Москве…
– Вот уже первый звонок. Представьтесь, пожалуйста.
– Петр Иванович.
– Откуда вы, Петр Иванович?
– Из Парижа.
– Вы эмигрант?
– В какой-то мере.
– Говорите, Петр Иванович.
– Проблемы! Смешно сказать! но самая большая проблема: это не тот Париж. Совершенно не тот Париж, который я воображал в юности, читая «Трех мушкетеров». Это не тот город, который я представлял себе ночью в бараке за колючей проволокой на Колыме. Как поется в песне: «Там девочки танцуют голые…». Где деньги – франки? Где жемчуга стакан? И Бальзак со своей шагреневой кожей обманул нас – русских эмигрантов. И Гюи де Мопассан. Где в метро увидишь Пышку? Тонкие губки да востренький носик и никакой косметики. И другие французские писатели виноваты, и русские заодно. Раньше обед с вином в любом кафе стоил не больше тридцати франков. А теперь и пятьюдесятью не обойдешься. Не тот Париж, маскировка одна. Тот настоящий забрали себе хитрые французы, а нам – Кострому под Париж перекрасили и предоставили: живите. Спасибо, то есть тьфу, мерси и больше не проси.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В России он был француз, во Франции – русский. Лысинка, бородка, пухлые щечки и золотые очки. Неопределенных лет. Владимир Владимирович – потомок русских эмигрантов. Не хотелось бы называть его по имени-отчеству. Владимир Владимирович это величественно, как собор. Он был явный Володя с округлыми движениями и словами. Он строил свою речь из пространных предложений, что в наше время выглядело старомодно и искусственно. Он говорил не на нашем русском языке, он говорил на эмигрантском языке. Свой, но не наш, как выражалась одна моя хорошая знакомая.
У нее же я и познакомился с ним. Войдя в комнату, сначала я услышал холеный голос, неторопливо и благостно о чем-то вещающий, затем увидел самого, восседающего в кресле, обитом красным потертым бархатом (в это кресла усаживали обычно только почетных гостей), у журнального столика с сигаретой в руке и с стаканчиком водки в другой. Он потягивал то и другое поочередно и часто.
–…Нам журналистам с утра подали джип и повезли наконец в джунгли на линию фронта, если можно так назвать извилистый ряд глинистых, размытых и полузатопленных частыми дождями окопов, в которых прыгали лягушки и водилась всякая нечисть. Был сезон дождей, господа. Вьетконговцы сами были похожи на лягушек в своих коротких штанах и соломенных шляпах. Правда, эти лягушки стреляли и довольно метко. Малорослики – девушек было не отличить от мужчин. Одна всеми время стреляла в меня своими угольными глазками, простите за невольный каламбур, потом она приезжала ко мне в госпиталь и мы
