Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, как ты сказал, на каком она месяце?
— На седьмом. Семь месяцев и две недели.
— Ага. Всё будет тип-топ.
Он продувает свои прококаиненные ноздри. Потом берет радиотелефон. Держит его в руке и спрашивает меня:
— Ты телефон под кровать поставил? Трубкой вверх?
— Да.
Он нажимает кнопки; мне кажется, это не мамин номер, и я уже собрался вмешаться, как он говорит в телефон:
— Тимур… Да… Ты готов?… Потом… До пяти…
Он вешает трубку, с трудом поднимается и завешивает окно плотной черной шторой. Становится темно. Я отрубаюсь. Мотоцикл над нами как-то разряжает атмосферу. Но из-за шума у меня рябит в глазах. Снимаю очки. Опять надеваю. Сигарета курится сама по себе. Когда Тимур опять появляется в поле зрения, он сидит напротив меня с семью стаканами пива. Кажется. Белая пена — как свет в этой тьме. Он спрашивает:
— А этот, с подбородком, тебе знаком?
— Трёст? Ага.
— И что это за тип?
— Да так… Он спит с подругами своих друзей.
— Так я и знал. Какой у нее номер?
Я говорю ему домашний номер. Он набирает. Слушает. Тяжело дышит и с укором смотрит на меня:
— Там занято.
— Быть не может. Они обе спят.
— Обе?
— Да. Мама…
— Мама? Твоя мама? Это она?
— Да… То есть нет.
— Как это?
— Ну, она осталась у нее ночевать.
— I see.[392]
— Может, ты не туда попал? Набери снова, — говорю я.
Он набирает номер еще раз. Опять занято. Я ничего не понимаю. А он понимает. На Тимура можно положиться. Но я начинаю в этом сомневаться, когда он говорит:
— Неувязочка. Трубка снята. Я это уже давно не делал. Придется тебе к ней опять заскочить. Жди, пока я не позвоню.
Я очень быстро добежал обратно, потому что внутри у меня все та же скорость, но ключ и замок в отличие от меня не нахимичены. Так что пришлось повозиться с ними. Смотрю в утреннее непроснувшееся небо. Я знаю: я не ведаю, что творю — аборт маминой жене но телефону при поддержке клинического — заклинившего Тиму pa! Но иногда приходится брать дело в свои руки, даже если хочется сделать ноги… Вот что я хотел, да не решился сказать кому-то над крышей маминого дома.
Я лежу на пороге спальни и вытягиваю телефон за провод из-под кровати, словно подцепил на леску матку. Abba. Вдруг телефон зазвонил на полу. Я тяну быстрее. Но. Мама в постели всполошилась. Когда я говорю Тимуру «алло», она спрашивает меня: «В чем дело?»
Мизансцена такова.
Мама сидит в постели и застреманно смотрит на меня сквозь белый сумрак, а я в черной кожанке лежу на полу, дотянув провод до половины, и говорю по телефону — в полпятого утра. На кокаине и экстази, да еще только что обратился в лимузинную веру. Момент неблагоприятный. Она слышит, как я говорю:
— Слишком быстро позвонил.
— Хлин! — говорит она, а в глазах у нее номер телефона. Психиатра.
За ее спиной Лолла шелестит одеялом.
— Минуточку! — говорю я Тимуру, ставлю голос на «дэмедж-контрол»,[393] а затем маме:
— Телефон был у вас… Это кто-то хулиганит с утра пораньше.
— Куда ты ходил? Ты только сейчас пришел?
— Да.
— Ты знаешь, который сейчас час?
— Нет. Часы еще не били.
— Давай ложись спать!
— Ага.
Я извиняюсь, ретируюсь с телефоном в коридор и закрываю за собой дверь. Закрываю путь к бегству. Объясняю Тимуру ситуацию.
— I see.
Далее молчание, весьма досадное, если подумать, что этот разговор должен был способствовать аборту. Я держу трубку на небольшом расстоянии от уха, чтобы, не дай бог, не абортировать себе мозг. Из черной пластмассы раздается шепот Тимура, словно very long distance звонок from hell.[394]
Простуженный дьявол:
— Нам остается только одно. У тебя бандура есть?
Бандура? Я же не играю на музыкальных инструментах!
— Какая бандура?
— Хайфай.
Хайфай. Да, он точно ровесник Сида Вишеса. Родился году в 56-м или в 57-м. Урожденный Джон Саймон Ричи. 10 мая 1957 г. в Лондоне. Умер 2 февраля 1979 г. в Нью-Йорке. Очень запоздалый аборт. Экстази: улучшает самочувствие, повышает иммунитет и поднимает тонус. А еще укрепляет память.
— Стерео? Есть.
При чем тут мой стерео-проигрыватель? Что-то он с этим абортом начал слишком издалека.
— А до завтра отложить нельзя?
— До завтра? Нельзя. Я уже Органиста на это дело подписал. У нас же Operation «Desert Storm». У нас point of по return.[395]
— Органиста?
— You’ll see.[396]
Кончается все тем, что я поворачиваю колонки у себя в комнате в сторону стены спальни, скотчем приклеиваю телефонную трубку к отыскавшемуся у меня микрофону и подключаю к усилителю. «Включи на полную громкость», — сказал Тимур. Я жду, пока не раздастся звук. Какой-то невообразимый индейский вой. Очень тихий. Скорее всего, какое-то заклинание. Я наклоняюсь к склеенным трубке и микрофону и говорю: «Все в порядке: слышно», — и вздрагиваю, когда то же самое громко раздается из колонок.
— Так будет даже лучше, — говорит он. — «Банг и Олуфсен» никогда не подводит.
Я снова вернулся во тьму на улице Греттисгата. От матери. По матери. Но я еще не так тяжело дышу по сравнению с Тимуром, который по-прежнему сидит на своем стуле и по горло занят: тыкает булавкой в стаканы с пивом. Он протыкает все пузырьки воздуха. Надо, чтоб на пиве совсем не осталось пены. Оно должно совсем выдохнуться. Согласно инструкциям Вальдорфа. Я-то думал, это будет индейское колдовство и что им никто не будет руководить из белого лимузина. Но сейчас я вообще перестал думать. Только бы сработало! Аборт произведен при поддержке фирмы «Bang amp;Olufsen». Датчане крутые. Наверно, мы сможем разрекламировать это у них. «Abortal sound».[397]
Хотя нет… «Беспроволочный» стоит на столе на ка-ком-то средневековом кассетнике, на котором написано «Sony». Индейское бормотание здесь чуть-чуть погромче. Я усаживаюсь. Мотоцикл снова разобран на семнадцать частей, и скорость у меня внутри снизилась до рекомендуемых девяноста километров в час.
Я заметил, что Тимур разделся по пояс. Но комикс у него на груди — который можно считать тату номер один в городе — рассмотреть не удается. Помню, как он показывал его гостям у Гюлли и Рози. Двое ZZ-Тор-овцев под мышками, с настоящими бородами, и один бритый — между ног. Так говорят. Я сам не вижу своими глазами ни их, ни Блонди на его лысой груди. Частично из-за темноты, частично из-за длинной бороды, а еще потому, что весь его жир трясется, пока он протыкает пузырьки в стаканах. Тимур! Второй такой экземпляр нигде не сыщешь, разве что в зеркале. Вместо слов — закуриваю. Он вздыхает. Нелегкая, должно быть, работа. Звонок в дверь.
Тимур весь преобразился, смотрит мне в лицо и говорит: «Это Органист. Открой ему». В его глазах огоньки сигарет.
Органист — здоровый лоб. Зубы на уровне моих глаз. Если смотреть на него, только и видишь, что одни зубы. Резцы размером с ноготь чернокожей шлюхи. Только они не зеленые, а желтые. Вокруг них кустится бородка. Он одет в такую же кожанку, как у меня, вваливается, ничего не говоря, несет свернутый целлофановый пакет. Он здоровается с Тимуром, а Тимур поднимает глаза и заглядывает в пакет:
— Сегодняшняя?
— Утрешняя. Двадцать часов, — отвечает Органист и относит пакет к навороченной кухонной плите, на которой, как я понимаю, кипит вода в кастрюле. Вываливает содержимое пакета в кастрюлю, оно с плюханьем бумкает на дно.
Я опять сажусь на диван и робко зажигаю сигарету. Этот Органист кажется мне каким-то знакомым.
— Ты не торопишься? — спрашивает Тимур и продолжает ковыряться в пене.
— Да не особенно. Я могу за этим последить. У тебя какой-нибудь гарнир есть?
— В шкафу над раковиной соус «Табаско».
— А картошка? Может, с этим лучше картошку?
— Ты есть хочешь? — спрашивает Тимур и смотрит на меня.
— Э-э, да, — отвечаю я.
Похоже, мне сейчас перепадет бесплатный ужин.
— Картошку, — говорит он лбу у плиты.
Когда Тимур опять откидывается на спинку стула, с него градом пивной пот. Он тяжело дышит. Весь блестит. Покрытая росой внешняя гармония. Я успокоился, главным образом из-за еды. Это как проснуться в дорогущей гостинице, плохо выспавшись за 17 000 крон, и утешаться тем, что завтрак включен в счет. Я уже настроился на аборт (что бы это ни было), но Тимур вытирает пот, осматривается и протягивает руку за маленьким пакетиком. Отдает его мне и говорит непринужденным тоном, как будто просит всего-навсего передать ему масло:
— Иди в сортир и дрочи. Задом наперед.
Этого я не ожидал! Не ожидал, что мне самому придется работать за те маны, которые я же и заплатил. Это как поход к проститутке. Ты же платишь, ты же и работаешь, не дадут расслабиться. Пакетик, явно из-под кокаина, пустой.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Солнце и кошка - Юрий Герт - Современная проза
- Плач юных сердец - Ричард Йейтс - Современная проза
- По естественным причинам. Врачебный роман - Люкке Нина - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Сборник рассказов - Тимур Ибатулин - Современная проза
- Барселонская галерея - Олег Рой - Современная проза
- Как женить слона - Татьяна Веденская - Современная проза