но эти ребята изобрели торговлю тысячи лет назад, это их культура, они всегда найдут способ обдурить нас. Они над нами смеются. Но нам приходится это делать. Фарид – наш главный источник.
– Тебе обязательно было так на него орать?
– Таких людей можно заставить сотрудничать, только если сильно надавить.
– А ты пытался попросить его по-хорошему? Всего раз, просто ради интереса?
Марк остановился перед машиной и повернулся к Людивине:
– Пару лет назад два идиота хотели взорвать детский сад под предлогом, что это детский сад крупной американской компании. Их схватили, когда они покупали оборудование. Знаешь, откуда они взяли деньги?
– От Фарида? Да, но он ведь не знает, куда на самом деле идут деньги. Он просто оказывает услугу, он же сам сказал. Это его культура. Он виноват только в том, что пассивен.
– Только не держи его за дурака. Он прекрасно понимает, что, если его турецкий поставщик просит передать восемь-десять тысяч евро двум бородатым парням, которые никогда не улыбаются, эти парни не собираются потратить деньги на новую вставную челюсть для своей бабули.
– Его никогда не судили?
Марк пожал плечами:
– Правосудие не всегда забирается так далеко.
– Но ведь ты о нем знал… А, ну да! Ты забыл упомянуть Фарида в отчетах и теперь держишь его за яйца.
Марк ослепительно ей улыбнулся:
– Ты догадлива.
Помедлив, он внимательно вгляделся в глаза Людивине:
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Скажи честно. Этот вопрос тебе задает не сотрудник ГУВБ, а мужчина, который обнимает тебя по вечерам. Как ты?
Людивина сделала глубокий вдох и выдавила неестественную улыбку.
– Время от времени меня накрывает, ты сам видел, но я держусь, правда, – ответила она с гордым видом, словно аятолла, и Марк бесцеремонно сгреб ее в охапку, прижал к себе, запустил руку в волосы.
Ей не сразу удалось расслабиться, но в итоге она перестала бороться с собой и уткнулась лбом ему в плечо.
– Мне было страшно, – тихо призналась она.
– Знаю.
– Извини за то, что случилось у Фарида… я не сумела взять себя в руки. Обещаю, это больше не повторится. Уж точно не на работе.
Он снова обнял ее, но через миг она мягко отстранилась. Ее настроение изменилось. Она снова излучала уверенность в себе. В глазах блестела решимость.
– Что теперь?
Марк оценивающе взглянул на нее и кивнул:
– Теперь мы поговорим с настоящим злодеем.
49
У Марка без конца жужжал телефон. Всякий раз он внимательно выслушивал собеседника и отключался, не говоря ни слова. Так продолжалось с раннего утра.
Накануне вечером он отвез Людивину домой, но она решила провести ночь в одиночестве. Ее разрывало между желанием ощутить успокаивающее присутствие Марка и мыслью о том, что надо самой разобраться с травмой, не прячась в объятиях мужчины, которого, по сути, совсем не знаешь. Едва ее голова коснулась подушки, как в полумраке спальни возникло худое лицо голого мужчины. И его нецензурщина. Всякий раз, когда Людивина пыталась отвлечься, сердце принималось неистово колотиться, возвращая ее к жизни, возвращая к смерти, которой чудом удалось избежать.
Худшие мысли всегда приходят ночью, когда от них не спрятаться, сердито подумала Людивина и выпила целую таблетку лексомила. Вот тебе и разборки с травмами.
Когда наутро Марк заехал за ней на своем седане, она на миг задержала его в объятиях, зарылась носом ему в шею, чтобы вдохнуть его брутальный парфюм, и поняла, что скучала по его коже.
– Я не спрашиваю, хорошо ли ты спала, – сказал он.
– Не спрашивай.
– Надо было вчера остаться у тебя.
– Я часто спала с первым встречным, просто чтобы не оставаться наедине с собой, – искренне призналась она. – Мне нужно доказать себе, что это в прошлом. Особенно после того, что произошло.
– Если хочешь, я каждый вечер буду переодеваться разными людьми.
Она рассмеялась. Искренне, самозабвенно.
– Не торопись, выжди, сколько нужно, но когда тебе захочется, чтобы я был рядом – пусть даже просто охранял твой сон, – дай мне знать.
– Это так мило…
– Это нормально.
– Я про «не торопиться». Мужчины не часто так говорят.
– Время – язык, которым Бог говорит со вселенной. Бесконечное слово, недоступное человеку. Дыхание творения.
– Честно говоря, я не знаю, красиво это или безумно. Ты верующий?
– Мог бы им быть.
– Упустил шанс?
– Примерно. Так говорила о времени моя бывшая жена. Ей почти удалось сделать из меня верующего, но все же я так и не добился главного.
– Не сумел поверить?
– Не сумел погрузиться в веру с головой.
– То есть?
– Отбросить сомнения. Целиком отдаться Ему. Если Он существует… Вот видишь… Как только я говорю о Боге, сразу начинаю сомневаться.
– Твоя жена очень религиозна?
– Это часть ее культуры. Она из франко-марокканской семьи. Мусульманка. Выросла в среде, где важную роль играют традиции и вера.
– Ого…
Неожиданное открытие. Порой Людивина видела Марка полицейским, слегка ожесточившимся из-за работы по выслеживанию исламистов. Ей казалось, что он скатывается в цинизм, делает поверхностные выводы и почти никогда не доверяет иностранцам, особенно из Магриба. Теперь ее предположение разлетелось вдребезги. Это открытие убедило ее в том, что в нем нет предубеждения.
– Как раз поэтому я и стал специалистом по исламскому терроризму: я десять лет варился в мусульманской культуре, немного знаю арабский, так что ГУВБ оставалось лишь обучить меня азам фундаментализма, но в целом я и без того представлял для них интерес.
– Поэтому вы с женой и расстались? Потому что ты боролся против радикалов ее веры?
– Нет, плод уже был с гнильцой. Поначалу ей даже нравилось, что я, как она говорила, «навожу порядок в ее религии». Ловлю тех, кто пятнает ислам. Но на самом деле все было гораздо сложнее. К тому же мы больше не были влюбленными подростками, как в начале отношений. Мы были обречены.
– Ты считаешь, что они отдаются вере целиком? Те, кого мы преследуем?
– Вере? Несомненно. Думаю, некоторым так легче жить: когда целиком чему-то подчиняешься, то снимаешь с себя ответственность, ведь на все Его воля. Другие отдаются вере, потому что не могут принять себя, для них это способ самоотрицания. Еще кто-то верит, потому что боится жизни: вера придает смысл смерти, которую они начинают ценить. Еще кто-то верит по глупости и делает все, что скажут. И так далее…
– То есть террористов, отдающихся Богу по любви, не существует?
– Способных взорвать полтора десятка человек из одной любви к Богу? Нет. Те, кто просто любит Бога, довольствуются аполитичным фундаментализмом, не переходят к действиям. Если тебе попадется джихадист, рассуждающий
