Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сыновья Ван Луна не могли возражать жене отца, не могли говорить и жены, если мужья молчали, не мог и младший сын. Он стоял, не сводя с нее взгляда и стиснув руки на груди, и брови у него сошлись над переносицей прямой черной полосой. Но он молчал. Дети и рабыни смотрели и молчали, и слышался только отчаянный плач испуганной девушки.
Но Ван Луна растревожил этот плач, и он смотрел на молодую девушку нерешительно, не желая сердить Лотос и в то же время растроганный, потому что у него всегда было мягкое сердце. Девушка угадала это по его лицу, подбежала к нему, и обняла его ноги, и склонила голову к его туфлям, громко всхлипывая.
Он посмотрел на нее сверху вниз и увидел, какие у нее узкие плечи и как они дрожат, и вспомнил большое, грубое, разнузданное тело двоюродного брата, молодость которого давно уже прошла, и его охватило отвращение, и он кротко сказал Кукушке:
– Нехорошо так принуждать молодую девушку.
Он произнес эти слова достаточно кротко, но Лотос закричала раздраженно:
– Она должна делать, что ей велят! А я говорю, что глупо плакать из-за такого пустяка: ведь раньше или позже это должно случиться с каждой женщиной!
Но Ван Лун был снисходителен и сказал Лотосу:
– Посмотрим, нельзя ли сделать иначе. И если ты хочешь, я куплю тебе другую рабыню или еще что-нибудь, а я посмотрю, нельзя ли это уладить.
И Лотос, которой давно хотелось получить заграничные часы и новое кольцо с рубином, вдруг замолчала, и Ван Лун сказал Кукушке:
– Поди скажи моему двоюродному брату, что у нее дурная и неизлечимая болезнь, но если он и после этого хочет ее взять, то пусть берет, и она придет к нему; а если он боится, как и все мы, то скажи ему, что у нас есть другая рабыня, здоровая.
Он обвел взглядом стоявших кругом девушек, и они отвернулись, захихикали и притворились, что им стыдно, – все, кроме одной коренастой, лет уже двадцати. И она сказала, краснея и смеясь:
– Что же, я об этом довольно слышала и не прочь попробовать, если он меня захочет: он не так еще безобразен, как другие.
И Ван Лун ответил с облегчением:
– Что же, ступай.
И Кукушка сказала:
– Ступай следом за мной! Я знаю, что он захочет того плода, который окажется под руками.
И они вышли.
Но маленькая девушка все еще обнимала ноги Ван Луна, только теперь она перестала плакать и прислушивалась к тому, что делалось кругом. А Лотос, все еще сердясь на нее, встала и вышла в свою комнату, не говоря ни слова. Тогда Ван Лун осторожно поднял девушку, и она стала перед ним, бледная и поникшая, и он заметил, что у нее маленькое продолговатое личико, закругленное, как яйцо, очень нежное и бледное, и маленький бледный рот. И он сказал добродушно:
– Не показывайся на глаза своей госпоже день или два, дитя мое, пока не пройдет ее гнев. А если придет этот наш родственник, прячься, чтобы он не захотел тебя снова.
И она подняла глаза и посмотрела на него прямым, любящим взглядом и прошла мимо него, безмолвная, как тень, и исчезла.
Двоюродный брат прожил полтора месяца и сходился со своей рабыней, когда хотел, и она зачала от него и хвасталась этим во дворах. Потом вдруг объявили поход, и орда быстро снялась с места, словно мякина, подхваченная и гонимая ветром. И ничего не осталось после нее, кроме нечистот и разрушения. И двоюродный брат Ван Луна привязал нож к поясу и, стоя перед родственниками с ружьем на плече, говорил насмешливо:
– Что же, если я не вернусь домой, то вам останется мое второе «я», внук моей матери. А не каждый оставляет сына там, где проживет месяц-другой. И это одна из хороших сторон жизни солдата: семя его всходит позади него, и другие должны заботиться о нем! – и, смеясь над родственниками, он пошел вместе с другими своей дорогой.
Глава XXXII
Когда солдаты ушли, Ван Лун и оба его сына на этот раз дружно решили, что нужно убрать следы того, что было, и снова позвали плотников и каменщиков. И слуги очистили дворы, и плотники искусно починили сломанную резьбу стульев и столов, и выгребли нечистоты из прудов, и снова наполнили их чистой и свежей водой. И старший сын снова купил золотых и пятнистых рыбок, и еще раз посадил цветущие деревья, и подрезал сломанные ветви уцелевших деревьев. Через год все снова цвело и зеленело, и каждый из сыновей перебрался на собственный двор, и снова повсюду восстановился порядок.
Рабыне, которая зачала от сына дяди, Ван Лун велел прислуживать жене дяди, пока она жива, и положить ее в гроб, когда она умрет.
Ван Луна обрадовало, что эта рабыня родила девочку, так как, будь это мальчик, она возгордилась бы и стала бы требовать положения в семье, а тут рабыня только родила другую рабыню и осталась тем же, чем была.
Тем не менее Ван Лун был справедлив к ней так же, как и к другим, и сказал, что она может, если хочет, получить комнату старухи, когда та умрет, и кровать тоже. Из шестидесяти комнат в доме не жаль отдать одну комнату и одну кровать. И он дал рабыне немного серебра, и женщина была довольна всем, кроме одного, и об этом она сказала Ван Луну, когда он давал ей серебро:
– Оставь серебро мне в приданое, хозяин, – сказала она, – и если тебе не трудно, выдай меня за крестьянина или за хорошего человека из бедных. Тебе за это воздастся, а мне трудно ложиться в постель одной, после того как жила с мужчиной.
Ван Лун охотно дал обещание, и когда он его давал, ему в голову вдруг пришла одна мысль, и вот о чем. Сейчас он обещал выдать женщину за бедного человека, а когда-то он сам был беден и приходил в этот дом за женой. И целые полжизни он не думал об О Лан, а теперь подумал о ней с печалью, и не потому, что горевал о ней, а потому, что тяжелы были воспоминания о давно прошедшем, в котором она жила. И он сказал мрачно:
– Когда старая курильщица опиума умрет, я найду тебе мужа. Ждать этого придется недолго.
И Ван Лун сделал так, как обещал. Однажды утром женщина пришла к нему и сказала:
– Теперь исполни свое обещание, хозяин, потому что старуха умерла ранним утром, не приходя в себя, и я положила ее в гроб.
И Ван Лун начал вспоминать, кого же он знает из своих работников, и вспомнил плаксу-парня, из-за которого умер Чин, того, у которого зубы выдавались над нижней губой, и сказал себе: «Что же, ведь он это сделал нечаянно, и он не хуже других. А сейчас я больше никого не могу припомнить».
Он послал за парнем, и тот пришел. Теперь это был взрослый мужчина, но все такой же нескладный, и зубы у него были все такие же.
Ван Луну вздумалось сесть на возвышении в большом зале и призвать к себе обоих, и он сказал медленно, наслаждаясь необычным ощущением этой минуты:
– Вот эта женщина. Возьми ее: она твоя, и никто не знал ее, кроме сына моего дяди.
И тот взял ее с благодарностью, потому что она была здоровая и добродушная женщина, а он был слишком беден, чтобы жениться на ком-нибудь, кроме рабыни.
И Ван Лун, сходя с возвышения, думал, что теперь он достиг всего, чего только добивался от жизни, и даже больше того, о чем мечтал, и он сам не знал, как это вышло. Только теперь, казалось ему, он узнает настоящий покой и будет
- Рассказы о Маплах - Джон Апдайк - Проза
- Дверь - Магда Сабо - Проза
- Шествие в пасмурный день - Кёко Хаяси - Проза
- Рождественское утро - Фрэнк О'Коннор - Проза
- Почему мы не любим иностранцев (перевод В Тамохина) - Клапка Джером - Проза
- Если полететь высоко-высоко… - Мария Романушко - Проза
- Письма - Гог Ван - Проза
- Заложница Карла Великого - Герхард Гауптман - Проза
- Вирсавия - Торгни Линдгрен - Проза
- День проклятий и день надежд - Назир Сафаров - Проза