Здесь придётся сделать небольшое, но необходимое отступление и сообщить, что в том же 1818 году в жизни Вяземского случаются два немаловажных события: он был пожалован в коллежские асессоры с назначением состоять при императорском комиссаре в Царстве Польском, и в том же году вступает в варшавскую масонскую ложу «Северного щита».

Он близко сходится с польским поэтом Юлианом Урсын-Немцевичем, ветераном польских походов на Россию и сторонником польской независимости, – у Вяземского начинается период очарованности Польшей (те Вяземские, что были наместниками Литвы, имевшей с Польшей общую государственность, вдруг «проявили» себя).

Одновременно – становится чиновником, приближённым к императору; переводит варшавскую, обещавшую империи невиданные вольности речь Александра I с французского на русский (слово «либеральный», отмечает биограф Вячеслав Бондаренко, Вяземский перевёл как «свободолюбивый», а государь поправил на «законно-свободный»).

Следом Вяземского допускают к секретной политической деятельности.

Годом позже он, обращаясь уже ко всей России, настаивает:

Куда летишь? К каким пристанешь берегам,Корабль, несущий по волнамСудьбы́ великого народа?Что ждёт тебя? Покой иль бурей непогода?

<…>

Шести морей державный властелин,Ты стой в лицо врагам, как браней исполин!Давно посол небес, твой страж, орёл двуглавыйНа гордом флаге свил гнездо побед и славы.Пускай почиет днесь он в грозной тишине,Приосенив тебя своим крылом обширным!Довольно гром метал ты в пламенной войнеОт утренних морей к вечерней стороне.Днесь путь тебе иной: теки к победам мирным!Вселенною да твой благословится бег!Открой нам новый мир за новым небосклоном!Пловцов ты приведи на тот счастливый брег,Где царствует в согласии с закономСвобода смелая, народов божество…

(«К кораблю», 1819)

Итак: путь только к свободе, хватит громыхать.

Россия нуждалась в конституции, в освобождении крестьянства, в реформе армии, во многих необходимых реформах; однако вопрос во все времена остаётся одинаковым: отчего разговоры о свободах неизбежно начинаются с предложения разоружиться и не «метать гром»? А только мы не будем метать, или все остальные вместе с нами сделают то же самое?

На такие вопросы неизбежно, и опять же во все времена, звучит один и тот же ответ: нас волнуют судьбы нашей страны – а за другие страны мы не ответчики.

Но ведь наша страна не пребывает в одиночестве меж сфер воздушных – напротив, она окружена разнообразными соседями, которые как преследовали, так и преследуют свои интересы и «мечут громы».

И здесь всякий разговор приходит в тоскливый тупик, из которого человека может вывести только собственная судьба. Или не вывести.

В 1819 году Вяземский занимался переводом на русский Государственной Уставной грамоты – первого варианта российской конституции.

Ему объявили, что «с окончательною работою к Государю Императору в Петербург» поедет он, где его представят «как одного из участников в редакции, дабы Государь мог в случае нужды потребовать… объяснений на проект». Завидная участь, казалось бы.

Но, несмотря на быстрый карьерный рост (в том же году Вяземский получит коллежского советника – чин, равный полковнику), наш молодой поэт становится не лояльнее, но, напротив, критичнее (что, впрочем, отчасти делает ему честь). В письмах позволяет полоскать не только императорского комиссара в Польше Н.Н.Новосильцева, но и самого государя: свобода, по Вяземскому, приходит слишком медленно. А Польшу – слишком унижают этой медлительностью.

Александр I лично приглашает молодого чиновника и поэта к разговору: пытается объяснить ему, отчего так построено государственное управление, что не всё сразу устраивается как того хотелось бы.

Вяземский вспоминал: «Сначала расспрашивал он меня о Кракове, куда я незадолго пред тем ездил, изъяснял и оправдывал свои виды в рассуждении Польши, национальности, которую хотел сохранить в ней, говоря, что меры, принятые Императрицею Екатериною при завоевании польских областей, были бы теперь несогласны с духом времени; от политического образования, данного Польше, перешёл Государь к преобразованию политическому, которое готовит России; сказал, что знает участие моё в редакции проекта Русской конституции, что доволен нашим трудом».

Поэт, наверное, был польщён, но весьма недолго: раздражение его разрасталось куда быстрей.

Письма Вяземского становятся вовсе предерзостными – он пишет их, как позже выяснится, в явном расчёте на прочтение: «Теперь не время осторожничать. Пусть правда доходит до ушей…»

В 1820 году в Варшаве Вяземский сочиняет классическое революционное стихотворение «Негодование»:

Здесь у подножья алтаря,Там у престола в вышнем санеЯ вижу подданных царя,Но где ж отечества гражда́не?Для вас отечество – дворец,Слепые властолюбья слуги!Уступки совести – заслуги!Взор власти – всех заслуг венец!

<…>

Он загорится: день, день торжества и казни,День радостных надежд, день горестной боязни!Раздастся песнь побед, вам, истины жрецы,Вам, други чести и свободы!Вам плач надгробный! вам, отступники́ природы!Вам, притеснители! вам, низкие льстецы!

«…В России мне душно, – пишет М.В.Орлову Вяземский из Варшавы в марте 1820-го, – сплю и вижу, как убраться под другое небо и ожидать, чтобы слово отечество получило какой-нибудь смысл на языке у русского».

Причиной для написания этих стихов и писем были всё явственней проявляющееся нежелание Александра I даровать конституционные свободы России и, более того, начавшееся ущемление свобод, предоставленных ранее Польше.

Польскую либеральную конституцию император сам же и нарушил: когда второй сейм в 1820 году отклонил законопроект, упразднявший суды присяжных, введённые в Польше Наполеоном, Александр заявил, что он, как автор конституции, имеет право быть её единственным толкователем.

Характерный для того времени эпизод – чтоб стал понятен статус Вяземского. Когда Александр I был в Варшаве и снова выступал на сейме, он поинтересовался у непосредственного варшавского начальника Вяземского: «Что Пётр Андреевич имеет против меня? Весь день избегает меня! Не удалось мне сказать ему ни слова!»

Государю не удалось! Ни слова сказать! 28-летнему поэту!

Новосильцев, верно, бросился объяснять, что всё это недоразумение.

А это было – разумение.

«Нас морочат – и только; великодушных намерений на дне сердца нет ни на грош. Хоть сто лет живи, царствование его кончится парадом, и только», – написал Вяземский об Александре I в письме своему товарищу А.И.Тургеневу.

Парады теперь его раздражали более всего.

Дело закончилось тем, что в марте 1821 года Вяземского очень мягко удаляют из Польши.

Взбешённый, он подал в отставку.

Ему отвечают: что ж, хотели свободы – будьте свободны, пожалуйте в отставку; только вот в Польшу вам въезд запрещён, голубчик. С «другим небом» придётся подождать пока.

Вяземский, как либерал, сложился, по сути, из тех же компонентов, что и в следующем веке пойдут на строительство либеральных убеждений: неизбежная вера, что Россия – часть Европы, что вне её мы были варварами и варварами останемся; непрестанный сарказм; хронический скептицизм по поводу национальных примет: ну, что вам ваша ледяная невыносимая зима? а тараканов своих вы видели? с ужасными усами? всенепременные увещевания на тему: хватит бряцания мечами, подумайте лучше о свободе; и в довершение к этому, как виньетка, полонофилия.

Всё ведь там, в прекрасной Польше, не так, как здесь:

Так, помню польские ночлеги:Тут есть для отдыха и негиНа что взглянуть, где лечь, что съесть, —Грешно б о наших речь завесть.И чтоб не дать себя проклятьюПатриотических улик,Патриотической печатьюНе лучше ли скрепить язык?

Но скрепить язык Вяземский просто не в силах, и продолжает в стихах своих описание польского комфорта:

Итак, ваш путевой нотарий,Из русской почтово́й избыВам польской почты инвентарийЯ подношу назло судьбы.

<…>

Гитара на стене крестомС оружьем старопольской славы,Кумиры чести и забавыПатриотический четы;На окнах – свежие цветы,Сарматской флоры дар посильный;Там в рамках за стеклом чертыГероев Кракова и Вильны,На полках – чтенье красоты,Роман трагически-умильныйИ с ним Дмушевского листы,В которых летописец верныйС неутомимостью примернойИзо дня в день, из часу в часВедёт историю Варшавы,На всё вперяя зоркий глаз…

<…>Щекотит голову и грудьТому, кто воздухом ВаршавыБыл упоён когда-нибудь,Кто из горнушек В ейской кавыПел не́ктар медленной отравыИли в Беляны знает путь…

(«Станция», 1825)

Современному читателю стоит пояснить, что «нотарий» со старославянского – это писарь; Людвиг Адам Дмушевский – варшавский актёр и драматург; сарматами тогда называли поляков; Беляны – это монастырь; под героями Кракова и Вильны Вяземский имеет в виду Тадеуша Костюшко, организовавшего восстание против России, начавшееся в Кракове в 1794 году, и, возможно, польского поэта Адама Мицкевича, арестованного по инициативе Новосильцева в октябре 1823-го в связи с делом подпольной патриотическом организации и высланного.

1 ... 67 68 69 70 71 72 73 74 75 ... 121

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы - Захар Прилепин бесплатно.

Похожие на Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы - Захар Прилепин книги

Оставить комментарий