— Однако… — пробормотал я. — Погодите, инспектор, у вас ведь была подозреваемая, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— И вы просили всех претенденток выслать фотокарточки?
— Вы же видели объявление, я написал, что карточка желательна, — инспектор сел на место и кровожадно вонзил нож с вилкой в аппетитный кусок мяса. — Понимаете, мистер Кин, у нас нет ее точных примет!
— Как так? С ваших слов я понял, что пострадавших было немало.
— Так-то оно так, да они ничего толком не помнят! Ну, потерпевшие.
— Тогда с чего вы решили, что действовала одна и та же дама? Эта ваша Черная Вдова?
— Сыщицкое чутье! — гордо ответил инспектор и отложил приборы. Тарелка сияла первозданной чистотой. В полиции, совсем не кормят, что ли?
— Инспектор, давайте по порядку, — попросил я. — А то у вас чутье, а я уже ничего не понимаю!
— По порядку так по порядку, — покладисто сказал Пинкерсон. — Значит, в полицию заявили пятеро, и есть еще те двое, убитые. Почерк один, понимаете?
— В смысле, письма написаны одним почерком? — не удержался я.
— Да нет же! — воскликнул он, придя в страшное негодование от моей недогадливости (выглядело это ужасно забавно). — Я имею в виду модус операнди!
Я чуть бренди не разлил. Впрочем, Пинкерсон не уставал поражать меня своими неожиданными познаниями.
— Она называлась разными именами, почерк в письмах тоже разный, — говорил он, снова вскочив и в возбуждении расхаживая взад-вперед. — И описывали ее по-разному! Ладно бы волосы — парик купить несложно, но лицо?.. Может, грим? Или я все-таки ошибаюсь, и это не одна и та же женщина? А, мистер Кин? Что скажете?
— Не знаю, — честно ответил я. Вообще-то, чутье у Пинкерсона было отменное, но версия выглядела шаткой. — Послушайте, я собирался осмотреть вещи своего дворецкого. Давайте-ка сделаем это вместе, вдруг вы что-нибудь заметите?
— С удовольствием! — обрадовался инспектор.
В комнате Ларримера было до странного пусто. В шкафу не оказалось дорожного костюма и выходного, а вот те два, в которых Ларример исполнял свои обязанности, остались на месте. Не хватало также выходных штиблет и верхней одежды (да, он тот еще щеголь, вдобавок старается соответствовать статусу). С одной стороны, это обнадеживало — он явно собирался вернуться. С другой — подтверждало версию о том, что мой дворецкий мог пасть жертвой какой-то обольстительницы.
Не нашлось также бритвенных принадлежностей, вернее, всего старомодного несессера, который я помнил с детства, и, что самое странное, исчез аквариум с неизменной золотой рыбкой!
— Ну не на свидание же он с ней отправился, он же не вы, — сказал Пинкерсон, когда я изложил ему свои наблюдения.
— То есть? — не понял я.
— Вы, по-моему, вполне могли бы пойти на встречу с дамой с кактусом наперевес, ну, вместо цветка в петлице, — пояснил инспектор и принялся потрошить ящики секретера. — Но, скорее, ваш Ларример оказался доверчивой рыбкой, заглотил наживку, а кто-то ловко подсек бедолагу… Так, счета, счета, это какая-то старая корреспонденция… Глядите-ка, газета!
— И объявления обведены… — похоронным тоном произнес я, присмотревшись.
— Так-так… — Пинкерсон расправил газетный лист и прочитал: — «Милая прелестница томится в одиночестве в ожидании своей судьбы. Необходим опытный привлекательный кавалер в летах, чтобы получить отличное здоровое потомство ко взаимной выгоде». Хм… А вот еще: «Ищется пара для пышной опытной красавицы, уже не раз состоявшей в браке и имевшей детей. Желателен молодой активный мужчина». Вот дамочки пошли, а!
— Да-а… — протянул я, разглядывая подобные объявления. — Это же надо такие эпитеты подобрать! «Золотая вертихвостка»! Должно быть, какая-нибудь кокотка.
— И обойдется в самом деле дорогонько, — вздохнул Пинкерсон и посерьезнел. — Однако неужто ваш Ларример мог попасться на такие разбитные объявления? Я бы еще понял, если бы он искал спутницу жизни средних лет! Не молодую девицу же… К тому же, насколько я понимаю, он хоть и обеспечен, но не богат, а таким подавай капиталец!
— Да, как-то мне сложно представить, что должно было произойти, чтобы Ларример вот так сорвался с места… — вздохнул я. — Хоть письмо бы написал! Нет, обошелся телеграммами.
— Может быть, он рассчитывал вскоре вернуться? — предположил инспектор. — Потому и не стал писать много. Но, видимо, угодил в сети…
— Уж как вы меня утешили, слов нет.
— Ладно, эти объявления мы проверим, — сказал он и по-приятельски потрепал меня по плечу. — Найдем, что за вертихвостка такая сманила вашего дворецкого! А чтобы дело двигалось поскорее, садитесь-ка за письма, мистер Кин! Заодно и не будете думать о скверном, отвлечетесь…
— Пинкерсон, — произнес я, — скажите, а мне за добровольное вспомоществование полиции в расследовании полагается какое-нибудь вознаграждение?
— Я могу написать о вас в «Полицейский вестник», — охотно предложил инспектор, — в лондонский!
— Спасибо, лучше не стоит, — пробормотал я.
— Если хотите, я вам помогу с ответами, — добавил он. — Только недолго, у меня еще дел по горло.
— Не стоит беспокойства, — с нажимом ответил я. — И вы сами говорили, что сочинительство — не ваша стезя. И куртуазные эпистолы — это вам не полицейский протокол, тут нужен опыт и сноровка.
— Ради дела я мог бы поработать руками… я хотел сказать, серыми клеточками.
— Не надо, — еще тверже сказал я.
— Ну что ж, — вздохнул он. — В таком случае, до встречи, и не отлынивайте, мистер Кин, это в ваших же интересах!
Инспектор ушел, а я вернулся в гостиную, окинул взглядом ворох дамских писем и тяжело вздохнул. Недаром мне сразу не пришлась по душе затея Пинкерсона…
9.
Разбудил меня грохот.
Хотя нет, я не спал, лишь дремал: стоило мне закрыть глаза, как меня начинали преследовать дамы и девицы всех мастей — должно быть, не стоило рассматривать на сон грядущий фотокарточки респонденток. Ими даже Пинкерсон впечатлился, хотя видывал виды, да и я тоже. Вспомнить только туземок в татуировках и шрамах, с длинными-длинными шеями, унизанными металлическими кольцами, серьгами, оттягивающими мочки ушей до плеч, или с тарелками в нижней губе… Если честно, я предпочел бы туземок!
Причина шума была очевидна: по лестнице с трудом поднимался Сирил. Еще и напевал, негодяй!
— Где тебя носило? — мрачно спросил я, выглянув из своей комнаты.
— Птичек наблюдал, — честно ответил Сирил и уточнил, деликатно икнув (должно быть, шампанское стремилось наружу): — Ночных!
Я ничего ему не сказал — что толку, если наутро он ни слова не вспомнит? — но после завтрака отконвоировал кузена в отчий дом, заявив, что уговор уговором, но срок пребывания Сирила у меня в гостях мы не уточняли.
Тетушка обнаружилась в холле, она как раз надевала перчатки.
— Вик? — удивилась она, поправляя шляпку. — Сирил, дорогой!
Сирил покорно подставил щеку для поцелуя, стараясь не дышать на родительницу ядреным перегаром.
— Здравствуйте, тетушка, — я попытался отвлечь огонь на себя. — Куда вы спешите? Подвезти вас?
— Право, не нужно, за мной заедет Мирабелла. Ты что-то хотел?
— Именно, — ответил я. — Тетушка, прошу вас о крохотном одолжении! Мне нужно ответить на письма милых дам, но…
— Ничего больше не говори! — перебила она, прислушиваясь. — Я поняла. Если хочешь, возьми в библиотеке письмовник, там есть общепринятые ответы на письма… сообразишь, я думаю. А мне пора, Мирабелла уже здесь!
На улице нетерпеливо гудел клаксон автомобиля.
— Что за спешка? — попытался я проявить вежливость. — Какая-нибудь распродажа или?..
— Боже, о чем ты! — всплеснула руками тетушка. — Тут такое… такое! Миссис Таусенд обвинила меня в небрежении, как тебе это? Меня! Она заявила, что я должным образом не занимаюсь делами шахтерских семей!
— Ужасно, — искренне сказал я. — И что же вы намерены делать? Осчастливить этих бедолаг?
— Увидишь, — грозно ответила она. — Все увидят! Мирабелла обещала помочь…
