Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому такой знающий язык селянин не опасен, разве что полезет с разговорами к напарнику. Значит, напарник должен быть все время рядом, в прямой слышимости, и вид иметь самый что ни на есть важный и надутый, только так молчаливый Леха, из которого за вечер только пара слов вылезет (да и те по интонации – ругательства), свою роль нормально отыграет. Артиллерист оглядел мрачного Леху и решил про себя, если Леха не будет болтать, то вполне себе немец получается, если внешне. Только вот еще брезгливости добавить. И высокомерия. А еще мешковат этот летный старшина-писарь, сразу видно, что нестроевой. Нет в нем военной выправки, винтовку держит неумело, не бравый он, это вот плохо очень. А виденные немцы были, черти полосатые, таки военными – ловкими и подтянутыми. Лучше б Лехе винтарь с плеча не снимать. Ну а то, что Леха и Середа в разных формах – не беда, наоборот, скорее хорошо. Гораздо чаще среди селян встречаются служившие в армии, поэтому те уже знают, что артиллерист и кавалерист по форме сильно отличаются. А тем, кто не знает – местный Мироныч или Михалыч разьяснит и мудрым прослывет.
Мало ли по тылам всяких разных колобродит, армия – здоровенный организм, тыловой сволочи в каждой армии немерено. Вот и играем тыловых глистов. И Леха будет ширмой, многозначительной и непонятной. Как в «Двенадцати стульях». Там эта сцена, в общем – классический способ постановки ширмы. И прототип Бендера, будучи одесским опером, применял это отнюдь не для добывания денег, а для более свирепых дел – рассказывал про это Середе как-то один толковый мент, как раз участвовавший в его драмкружке.
Леха смотрел на лихорадочно суетящегося артиллериста, которого было просто не узнать в новом обличье, и уже прикидывал, как они входят в деревню, ведя коней железных за рога, и важный Середа тут же начинает спектакль, перед первыми же селянами, сразу заявляя:
– Я есть официр Имперская служба труд! Вы есть арбайтен – работать на славу рейх, кто не арбайтен – тот повисайт на верьевка! Арбайт махт фрай – труд есть делать свобода! Труд во славу рейх под начало Имперская служба труд – это ваш шанс сделать карьеру и повысить жизненный уровень! Гибкий график, приятный коллектив, бесплатное пит… э-э-э… это не отсюда… «Вступай в ряды, крепи оборону и промышленность, работай, зарабатывай, богатей!», короче.
Потомок усмехнулся и коротко заржал как бы про себя. И бурят и артиллерист очень тревожно на него уставились.
– Чего? – спросил с недоумением их менеджер.
– Смеясса не нада! – уверенно и укоризненно заявил бурят.
Ему все это не нравилось, причем очень сильно. И то, что Семенова отпустил одного, и что времени потеряли много, и что эти двое городских самоуверенных обалдуев лезут к зверю в пасть и не понимают, чем это грозит, по глупости своей и легкомысленности городской. Чудом ведь не легли в этой дурацкой засаде, просто чудом, и дуралей с раненой рукой наделал ошибок одна другой толще, вместо мотоцикла остановив велосипеды. Провод-то по высоте был на мотоциклиста поставлен, потому там, где мотоциклист убился бы, эти двое только с велосипедов своих свалились. Да еще и выскочил наглец к слегка ушибшимся немцам даже без дубинки. С одной-то рукой! Чудом удалось победить, но вспоминать и рассказывать об этой победе бурят никому не собирался. Корявая вышла победа и нелепая. Нечем гордиться. Тем более что не ожидал Жанаев увидеть двоих немцев, довольно плотно наступавших на бледного Середу. Хорошо спинами стояли, и успел врезать по голове одному прикладом, сбив его с ног, но бил со страхом, что опять винтовку сломает, и получилось слабо. А второго проглядел, и снес его немец ударом кулака в нос, как мальчишку какого-то. И больно было и еще сильнее – обидно. А потом, когда вцепился в немецкую ногу, чувствовал, что не удержит: откормленый немец был, сильный, и пришлось зубами тому в мякоть вцепиться, как собаке какой. Нет. Нечем хвалиться и гордиться.
А эти дураки не понимают, куда и зачем идут. И это совсем плохо. И помочь нечем. Ну вот как им объяснить, что нельзя такими балбесами являться в село, где есть вооруженные люди? Их же моментально раскусят. И в одиночку Жанаев ни черта сделать не сможет, даже с пулеметом, тем более ему пулемет этот не знаком.
– Ржать кончай. Ты должен себя чувствовать как немец. С пивной серьезностью. Немцы – они с достоинством, солидные, все время на себя со стороны смотрят. Лучше пусть они тебя за спесивого дурака примут, чем проколют, кто ты есть. Нам тогда всем хана, и Семенову тоже. Понимаешь? Заржешь вот так в неудобный момент – и все, пиши пропало, касса закрыта, все билеты проданы!
– Да ладно вам! Это ж я здесь, там-то как себя держать, я понимаю! – начал отбрехиваться Леха.
– Ага, – сказал бурят с таким видом, что ясно было – не поверил.
– Да точно! Все, молчу и кроме «шване» и «шайзе», ничего не говорю, – обиделся потомок.
– Не дуйся! Шванн, к слову, – лебедь. А швайне – свинья; не путай. Нам надо, чтобы все было просто и быстро. А чтобы все было просто и быстро – надо хорошо подготовиться. Селяне быстро думать не умеют, ум у них неповоротливый. Зато память хорошая. Потому все неувязки запомнят, но проанализируют не сразу. Это надо использовать. Селянина надо грузить информацией, чтобы ему думать было некогда… – быстро заговорил Середа, облизывая сохнушие от волнения губы.
«…забивая маломощное ОЗУ. Но помнить, что кэш памяти у него безразмерный. Или правильно будет строго наоборот – крохотный кэш, но большой RAM», – перевел в более понятную ему терминологию менеджер; правда, не шибко уверенно, но поняв суть. А суть получалась такая – сразу весь объем инфы селянин усвоить не сможет, но все запомнит и потом обработает с очень точными выводами.
– В общем, должно получиться так: мы приходим, облапошиваем и уходим. А они там потом уже будут думать: «Слышь, Митрич, подь-ка сюды. Присядь. Вот смотри-кась, че-то я думаю, оно – не того. Не сходится». И пусть думают, мы уже ноги унесем – вот так надо сработать, – напористо и уверенно заявил артиллерист.
Лехе стало понятно в общих чертах, что да как с деревенскими. А вот городские, наоборот, сразу решают на лету. Но забывают, что было пять минут назад. И главное, потом сами могут и не вернуться к нестыковкам, пока их носом тыкать не начинают. И по Середе тоже видать, что горожанин, хотя из бывших деревенских вроде. И Леха тут же об этом сказал:
– Больно ты шустрый. Мне и поржать нельзя, а ты уже всех победил. Мысленно. Не, с таким настроением идти нельзя. Вдруг полдеревни говорит на немецком? Вдруг в доме старосты уже квартирует или там долечивается какой фашист? Вдруг покойные боксер и плешивый уже бывали в деревне и велосипеды их всем знакомы? Вдруг подъедут еще солдаты? А в любом этом варианте – только не по-хорошему выходит. И, естессно, такое надо просчитать тоже.
– Вот для такого поведения и надо быть убедительным. Чего я от тебя и добиваюсь, – вскипел самозваный режиссер деревенского хепенинга. – Какая еще отмазка перед рабами может требоваться господину? С ходу сунуть кому-то в рыло, построить всех, наорать для начала. Потребовать шнапса, жратвы, баб… и пленных – для пыток. Ты в курсе, что они говорили между собой? Когда нас гнали колонной? Я не я буду – они нас нелюдью называли! Унтерменшами! Понимаешь? Мы для них в лучшем случае – рабочая скотина, рабы. И потому надо себя барами вести.
– Ты серьезно? – обалдел Леха.
– Бис[99] его знает. По месту смотреть надо. Но робость будет в разы хуже любой наглости, это ты помни. Начнем проще. Совсем просто. Вопросы к патрулю «самообороны», или кто там нас первым встретит: «Шпрехен ли зи дойч?», «Наши зольдатен в деревне есть?» и «Кто в деревне есть говорит по-немецки?» – и сразу уже ясно будет. Врать немцам уже наверняка не хотят. Для селян картина привычная – начальник сам не лезет, ему докладывают. Ну и еще – селянин всегда боится начальников и всего городского, ибо оно непонятное. Даже если оно полезное – сначала идет опаска, извечное «как бы чего не вышло, как бы хуже не стало» – на подсознании. Рассиживаться нам нельзя, чем быстрее – тем безопаснее. Ты, главное, – щеки надувай. Тебе и не надо уважения. Это пусть передо мной пресмыкаются, а тебе важно не вляпаться, ты ведь штатский, даже подход-отход к начальнику не сможешь выполнить, даже честь толком не отдашь: вскинешь руку в пионерском салюте – и привет! Ты играй тыловика. Важного и надутого.
– Надо мной же смеяться будут!
– Если кто посмеет смеяться в лицо германскому солдату – прикладом в харю. Ты ж видал, как они это делают, так что повторить несложно. А за спиной – нехай смеются. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Бурят неодобрительно повертел головой. Ему наглядно привиделось, как заходят Леха и Середа в хату старосты, а там немец, да еще и в звании покруче этого труппенфюрера, и говорит Лехе: «Комм цу мир!»[100] А тот не готов: «Я-я, мир-мир!» Не развернется ведь потомок с винтовкой в тесной избе… А у артиллериста хоть и пистолет, да рука одна: по второй так настучали, что вон даже свежая кровь через повязку выступила.
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Дети Империи - Олег Измеров - Альтернативная история
- Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк - Альтернативная история
- Боец 4: лихие 90-е [СИ] - Валерий Александрович Гуров - Альтернативная история / Попаданцы / Периодические издания
- Страна городов - Дмитрий Щёкин - Альтернативная история
- Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) [СИ] (Прода от 28.01.2013) - Николай Берг - Альтернативная история
- В ожидании Олимпийцев - Фредерик Пол - Альтернативная история
- П 2 (СИ) - Калбанов Константин Георгиевич "Калбазов" - Альтернативная история
- Во имя Империи! - Виктория Гетто - Альтернативная история
- Место для битвы - Александр Мазин - Альтернативная история