Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это Кирыча самого мысль, — перебил гость.
— Чья?
— Товарища Марата Кирова. А что вас в Вагнере не устраивает? Слабый, считаете, сочинитель?
— Так нельзя, конечно, сказать, но… Все же чужд! И прочие обстоятельства…
— Вы имеете, что его Гитлерос любит? Кирыч так и сказал: мало ли что этот…… — тут посетитель охарактеризовал Гитлера матерно, — любит! Не запачкать ему своей грязной любовью шедевра мирового масштаба. А нам самое в раз проявить всемирную отзывчивость. Так что, за работу, герр Дирижер. Завтра же начать репетиции! — приду слушать. А товарищ Рацкевич хотел бы через пару недель послушать вчерне целиком.
— Но там же 20 часов музыки!
— Вы коммунист?
— Нет, но…
— Оно и видно, что нет. А где вы были бы, если солдаты в окопах так же мыслили, как вот вы? Дескать, у немцев больше танков, мы не справимся…
В голосе пришельца звучало искреннее возмущение.
Но история странная, не укладывается! Не фальшивый ли у него документ? Товарища Кирова Кирычем называет! Сумасшедший, возможно.
— У нас, собственно, и нот нет.
— Есть ноты! — гость вытащил из недр шинели роскошный фолиант «Вечного Льда». Резким движением, и потерял равновесие, чуть со стула не загремел, коснулся рукой пола.
«Да он пьян!», — понял Дирижер. Странно, запаха нет, но точно, пьян, и сильно. Как сразу-то не заметил…
— Чо примолкли? — грубо спросил пришелец. — Или боитесь не справиться? Вы же немец. Поработайте уж, будьте добры, с темой национального характера, чтобы мало не показалось. Какая помощь, потребности, лично товарищ Рацкевич зуб дает, что все обеспечим. Связь через меня. Но чтоб репетиции — завтра!
Голос пришельца как-то помутнился, стал недобрым. Глаза тускло сверкнули. Вытащил флягу, глотнул чего-то. Избавиться бы от него.
— Конечно, конечно… Если существует указание руководства, приложим все ресурсы и… а как, простите, на связь выходить?
— Два-двенадцать, и просите телефонистку со мной сочленить… соединить, в смысле. У вас ведь домашний телефон работает?
— Да-да!
— Ну и звоните! Но завтра в 12 встречаемся в филармонии, я буду!
Пришелец достал пистолет, посмотрел в жерло, как в микроскоп. Еще выпил из фляги.
— Понял, понял…
— Еще б не понял! И смотрите — тему девушки так полиричнее, а про лед — поплотней, помощнее! Лично буду следить!
— Непременно…
Пришелец встал, быстро протянул четырехпалую руку, молча простился, стремительно вышел, зацепившись за косяк.
Дирижер вцепился в волосы. Примстилось? Музыка навеяла? Нет, том с готическими буквами — вот, на столе.
Выждал, кинулся к телефону.
— Два-двенадцать? Говорит Дирижер! А нет ли на месте товарища Рацкевича?
Шорох сзади. Дирижер дернулся: гость вернулся, стоял в дверях, подбоченясь боксерской перчаткой.
— Зачем тебе Рацкевич, крыса немецкая? Сказал, связь через меня!
258
«С начала войны предприятия Ленинграда сдали Красной Армии 702 танка, а с учетом ритмов текущего производства к Новому году их число составит 713. Бронемашин — 470 и 480 соответственно, бронепоездов 58 и 58, полковых пушек 2200 и минимум 2400 до конца года, минометов порядка 10 000, снарядов и минн более 3 000 000, реактивных снарядов 70 000 и в динамике до 80-ти…»
Киров вычеркнул лишнюю букву «н» из «минн», отложил справку. Сталину не цыфры нужны, а чучелы.
Или не лететь?
259
Она ожидала его, Варенька, а он все не шел, и времени было поздно.
Как же так! Что же он там себе предполагает, что вот так не идет!
Он предполагает немыслимое! Нет-нет-нет! Но он предполагает, это подлинный факт! И где же он? Было тревожно. Он слишком много себе позволяет. Как же так?! Она бы не допустила. Не идет, не движется! Где-где-где?! Домой все равно не пойти. Там умерла мамушка, там ее теперь нет. Там будет немыслимо. И с ним тоже немыслимо. Это нет-нет-нет! Как же жить?
260
Вокруг собора в Рылеева ограда из турецких пушек, отобранных на войне.
Если ставить «Вечного Льда» всерьез, к этим пушкам привинтить что по музыке положено, и поставить по пассажиру, чтоб дули, и чтобы ограда звучала на манер органа.
Еще есть во фляге, но уже на дне, маловато.
А вот, говорят, что человечье тело — это как музыкальный инструмент для вокала. В дудочках же просверливают отверстия, чтобы каждая дудочка звучала по-своему. Странно, что не было такого тирана, который бы в живых певцах просверливал отверстия. В грудной клетке или еще где для особого свойства звука. Делали же кастратов! — почему не сверлить певцов? Певец выходил бы одноразовый, исполнил и сдох, но тиран на то и тиран, чтобы не жалеть человечков!
Вагнера бы попросить дописать в «Лед» фрагменты для таких просверленных исполнителей. Да умер старик. Не с кем поделиться идеей. И Дирижер умер. И музыковеда в стационаре повар удушил.
Ладно!
Музыка — она прежде всего в душе! Она, как таковая, идея! Совершенных исполнителей нет, а великая музыка звучит во вселенских сферах, и еще вот в душе. Максим носился вокруг собора, выдирал из книги с оперой страницу за страницей, подбрасывал в воздух, и ноты словно текли через его сердце, как полноводная величественная река.
В экстазе выхватил пистолет, палить в небо! Сообразил, что пуль мало. И был некомплект, еще две ушли в Дирижера, сейчас вот… Прикинул: пожалуй, последний патрон. Сегодня, кажется, без надобности, но один пусть будет. На выстрелы примчался патруль. Знакомый.
— Максим Александрович, Максим Александрович, что же это у вас? Ведь не положено! Максим Александрович, сами-то вы как? Вас проводить, может?
— Дойду, — махнул Максим, сунул патрулю остатки книги. — Держите вот, с картинками!
261
…………………………………..
…………………………………..
…………………………………..
262
По дороге, маршрут удачно совпав, Максим заскочил в кабинет на Литейный, помнил, что там было 0,5. Во флягу влазило 300, остальное выпил стаканом, глотком. Глотку переоценил, захлебнулся, коротко блеванул. Ладно! Там-то есть, в ЭЛДЭУ, если что? Есть, полная, целая! Вкусная! И Варенька отхлебнет, она позволяет теперь, по 10 грамм, по 15. Да, пьян, и что? Такой будет ей романтизм, не маленькая. Грубоват сейчас, но и ладно! Пусть впечатляется. Барышням в таком возрасте оно и страдать, жир нравственности накапливается, слой культурного опыта!
От кабинета Рацкевича раздались голоса. Пустой коридор, дверь открыта, порученца нет, а там голоса! Притормозил прислушаться.
— У нас была, сука?! — голос Рацкевича.
— У нас, Михаил Михайлович, на складе, — голос Паши, оправдывающийся. — Мы же забираем пишмашины из закрывшихся учреждений. Ну вот еле пришло в голову их проверить, виноват. А там совпало! Тот шрифт, где письмо для Гитлера! Учреждение из Безымянного переулка! Ликвидировано как три недели!
Вот и раз тебе! — вздернулся всем телом Максим. Не погибла Варина пишмашина в бомбежке. Провал. И какой! Смертельный.
— А в ходе сплошной проверки, сука? Проверял ты это учреждение?
— Так точно, товарищ генерал! В деле оба экземпляра, и присланный, и сделанный при сотруднике. Не совпадают! Не иначе, подмена. Ума не приложу! Но выясню! Завтра сверю сверялыцика, разберусь!
— Да уж разберись! А то тебе отпилю по самые уши.
— Так точно, товарищ генерал!
— А чего-то фамилия машинистки знакомая?
— Не случайно, Михаил Михайлович, — Арбузов вступил в разговор. — Помните, был такой, зам по району? Из старых большевичков. Дочь его.
— А! Был такой, сука. Отсидел, а потом реабилитировали? Так, хрен, зря реабилитировали…… дочка…. от яблони не далеко упала, подсоска гитлеровская! Где она сейчас?
— Она у Максима Александровича в Доме ученых машинисткой работает, — сообщил Паша.
— …..!!! — ошеломился Рацкевич.
— Это не все, Михал Михалыч, — поспешил добавить Арбузов. — Я своего людишку сегодня поддудонил в ЭЛДЭУ, на всякий, как и чего…
— Ну! Не тяни!
— Он там с директором по понятиям пробалакал. И, знаете, они там подземный ход нашли, выяснилось, от ЭЛДЭУ — в Эрмитажный театр…
…….?!!!
— И ключ у Максима был. От подземного хода.
Суставы щелкали, как петарды.
— Так и я вспомнил, — вспомнил Паша. — Максим Александрович у меня дело по пишмашинам по этому району брал помогать, сличал час!
— За такое расстреливают, — заметил Арбузов.
— Так он…
— Так не он! — крикнул Арбузов. — Тебя расстреливают! Секретное дело — запрещено другим показывать!
— Так я…
— Отставить, сука, — вступил Рацкевич. — Нашли чего спорить. Ты, Арбузняк, выше крыши не возгудай. Вот масквич так масквич! Где они оба, известно?
— Девка там, на работе, — сказал Арбузов. — Мой людишка стережет внизу. Его, что ли, ждет-дожидается, не уходит. У них неоднозначные отношения. А где москвич, шут знает. Но по всему, придет к ней, в ЭЛДЭУ.
- 500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора - Александр Коц - Военная документалистика / Военное / Прочая документальная литература / О войне / Публицистика
- Легенда советской разведки - Н. Кузнецов - Теодор Гладков - О войне
- За правое дело - Василий Гроссман - О войне
- За правое дело - Василий Гроссман - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Военные рассказы - Юрий Олиферович Збанацкий - Военная история / О войне
- Украинский легион - Сергей Чуев - О войне
- Господствующая высота (сборник) - Андрей Хуснутдинов - О войне
- Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов - О войне
- Домашний очаг. Как это было - Елена Ржевская - О войне