Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это понравилось Дебу, но он продолжал, как будто не замечая:
- Я слышал даже, что вся ссора генерала Кирьякова с князем Меншиковым началась из-за Хлапониной. Оба пустились за ней ухаживать, чуть только она появилась в Севастополе, и каждому из них показалось, что другой стоит у него поперек дороги. Ведь может же быть такое помрачение светлых умов!.. Недавно, говорят, Кирьяков выкинул такой фортель. Пил где-то в компании, за столом сидел генерал Бибиков, слепой и ограбленный: наши же солдаты во время отступления ограбили его имение на Бельбеке. Теперь перебрался сюда с женой, и жена все хлопочет, чтобы ей вернули убытки, а светлейший приказал дело ее бросить в корзину, ее же совсем не принимать... А Бибиков - участник Бородинского боя... А в дивизии Кирьякова как раз Бородинский полк. Поднимает Кирьяков бокал: "Предлагаю, господа, выпить за здоровье настоящего, подлинного бородинца, к великой скорби нашей лишенного зрения, старого ветеринара!"
- Ничего не поняла! Почему "ветеринара"? - Варя подняла тоненькие бровки.
- То-то и дело! Кое-кто за столом тоже не поняли и подсказывать пустились: "Ветерана!.. Ветерана!" Но наш Кирьяков еще отчетливее: "Ве-те-ри-на-ра!" - и сел. И сам же первый свой бокал выпил. А другие уж после догадались, что метил он совсем не в старца Бибикова, а в самого светлейшего, который и участник Бородинского боя, и ветеринар по диплому, и, по мнению Кирьякова, лишен зрения... Хотя ведь вот же Елизавету Михайловну разглядел, - значит, это просто клевета оскорбленного генеральского самолюбия.
- Мне можно рассказать это Елизавете Михайловне? - рассмеявшись, опросила Варя.
- Зачем же? Тем более что она это, наверное, и сама знает. Что-что, а такие вещи очень живо расходятся: на них большой спрос.
Маленькую Олю, которая застенчиво и врастяжку называла его теперь "солдатом", очевидно, вкладывая в это слово самое растяжимое значение, от немного как будто снисходительного до вполне почтительного, как к своему защитнику от каких-то несчастий, которых все кругом нее ждали, Дебу тоже спрашивал:
- Ну, а ты как? Тебе не страшно?
И беловолосая Оля, оглядываясь на сестру и приближая пухлые нетвердо еще очерченные губы к самому его уху, шептала доверчиво:
- Страшно!.. Очень бывает страшно!..
И от этого доверчивого детского шепота на ухо самому Дебу становилось страшно, что вот домчится сюда неприятельская бомба, и тут он вздрагивал, как от сильнейшего холодного ветра, резким движением головы отбрасывал то, что пыталось навязать воображение, отечески целовал ребенка в завиток волос на виске и бормотал:
- Ничего, ничего... Еще успеете уехать, пока подойдет самое страшное.
Команду юнкеров флота, которой ведал лейтенант Стеценко, уже распустили по приказу Корнилова, и Виктор Зарубин жил теперь дома, а не на корабле, но все его мысли были там, на рейде и фортах, охраняющих рейд.
Плечистый и плотный для своих пятнадцати лет, с открытым и упругим лицом, с привычкой самоуверенно вскидывать голову, когда он что-нибудь утверждал, и с тонкими и высокими, как у старшей сестры, бровями, Виктор подробно рассказывал Дебу, куда должны будут палить при ночном штурме какие суда:
- Пароходы "Крым", "Эльбрус" и "Владимир" будут громить Ушакову балку, а "Бессарабия", "Громоносец", "Одесса" - эти будут бить по той балке, какая идет мимо кладбища к Карантинной бухте... Ведь важны, конечно, балки... В балки они и напрутся, конечно, ночью, а тут их как раз и огреют как следует!
- Без порядочной бомбардировки они не пойдут на штурм, - замечал, любуясь им, Дебу.
- А что же такое бомбардировка? Они откроют, и мы откроем, - и прикроем!.. Они наткнутся, вот вы увидите!
И так лихо подбрасывал при этом голову пятнадцатилетний, что Дебу даже переставал замечать, как несколько смешно ломается у него голос.
- По нашим судам, должно быть, будут они калеными ядрами бить, чтобы вызвать пожары, - сказал он, но Виктор отозвался живо:
- Велика штука! Тоже невидаль - каленые ядра!.. Везде на судах стоят бочки с водою и шланги: чуть что, сейчас же зальют. А над крюйт-камерами мокрые паруса навалены... Наконец, если даже, допустим, загорелось какое судно, так что потушить нельзя, - потопят его, только и всего!.. Пожар, конечно, опасен, потому что крюйт-камера может взорваться, - так разве же моряки до этого допустят!
- Я думаю, что и неприятельский флот праздным свидетелем не останется, - заметил Дебу. - А флот у них силен.
- Ого! Пускай-ка, пускай их флот сунется к нашим фортам - ему пропишут ижицу!.. У нас только один Константиновский слабоват, ну, это уж девятого числа натворили в суматохе: посбрасывали бомбические орудия в море!
- Я что-то такое слышал, да не верил, признаться. Неужели правда? удивился Дебу.
- Конечно, правда!.. Тогда много кое-чего натворили. Что же, когда приказ был - ничего не оставлять неприятелю! "Ростислава" чуть не утопили, - насилу потом откачали воду.
- Как же так с Константиновским фортом? Должны же новые орудия поставить! - забеспокоился Дебу.
- Конечно, должны... Может, и поставили уже теперь. Форта без орудий не оставят. Корнилов и Нахимов не таковские!
И после этих весьма убежденных слов лихо вскидывается голова. Унтер-офицер Дебу видел, что перед ним настоящая военная косточка, которая ждет не дождется бомбардировки и штурма, и, уходя, он негодовал на "ветеринара", которому вверена забота о людях в явно уже для всех осажденном городе и который не догадается приказать просто выслать из него всех женщин, детей, инвалидов и таких воинственных подростков, как Витя Зарубин.
V
Расположив армию на Бельбекских высотах, Меншиков сказал своим адъютантам:
- Устраивайтесь здесь по-домашнему, господа. Нам здесь над флангом союзников придется висеть, кажется, долгонько. По крайней мере до тех пор, пока не подойдет двенадцатая дивизия. Скорого штурма я не ожидаю и вам не советую ждать.
И адъютанты принялись устраиваться.
Была выкопана канава, идущая прямоугольником. В канаву, если сесть на ее борт, можно было опустить ноги, а землю в середине принять за стол.
Адъютанты - их было человек пятнадцать - деятельно принялись натягивать над этим сооружением навес из хвороста и полотнищ палаток. Получалась обширная столовая - она же и главный штаб армии, - закурлыкал неугасимый ведерный самовар посредине прямоугольника на земле, наконец подвезли и установили столы для письменных работ и застрочили бойкие адъютантские перья.
Для самого Меншикова, как и для командира корпуса князя Петра Горчакова, который на бивуаке под Бахчисараем помещался под навесом кустов со связанными верхушками, натянули палатки. Начали даже думать о крупной разведке в сторону неприятельского лагеря, готовя для этого гусарские полки и бригаду пехоты.
Между тем Гектор* новой Трои - Корнилов - все еще одержим был мыслью, что союзники накапливают при устьях балок, скрытых от наблюдений из Севастополя холмами, крупные силы для ночной атаки, и все неутомимо сновал от одного укрепления к другому, добавляя траншей, орудий и штыков.
_______________
* Г е к т о р - сын троянского царя Приама, героический
защитник Трои, осажденной греками.
Контр-адмиралу Истомину, ведавшему тем участком обороны, в который входил Малахов курган, он приказал устроить примерное учение - штурм его укреплений двойными силами, и учение это было проведено, а потом Корнилов торжествующе говорил Истомину:
- Владимир Иваныч, хорошо, что своевременно мы проделали это. Теперь я вижу, что ваш участок надо усилить целым полком! По крайней мере полком, за неимением большего!
Против Малахова кургана расположен был хутор Дергачева, занятый отрядом союзников. В зрительную трубу Корнилов разглядел там, в ущелье, идущем от Южной бухты, девять больших осадных орудий и три мортиры.
- Осадные орудия, не правда ли? Вы видите? - обратился он весьма оживленно к Истомину. - Это отрадный признак того, что они, кажется, готовятся к бомбардировке, а не к ночному штурму! В таком случае мы их вспрыснем! Прикажите открыть стрельбу из шестидесятивосьмифунтовых!
Дальнобойные бомбические орудия Малахова кургана и третьего бастиона открыли стрельбу.
- Удачно!.. Еще удачнее!.. Молодцы! - радостно вскрикивал Корнилов, наблюдая разрыв бомб.
Союзники не отвечали, так как орудия их только еще устанавливались; подвоз ими новых орудий был прекращен, но ночью, конечно, они могли беспрепятственно выполнить свои планы.
Корнилов немедленно дал знать Меншикову, что четвертая дистанция обороны, в центре которой был Малахов курган, требует подкрепления, - и к вечеру того же дня в распоряжение Истомина был прислан Бутырский полк.
Окрестности Севастополя изобиловали хуторами; хутора эти являлись отличным прикрытием для союзников.
Особенно досаден был один, очень благоустроенный, с длинной каменной стеною, расположенный на балаклавской дороге, между пятым бастионом и французским лагерем. В нем скопилось до двух батальонов французов. Корнилов отрядил для вылазки против них один флотский батальон с двумя пушками, с несколькими казаками и саперами, и вылазка закончилась успешно: хутор сожгли, каменную стену разметали, далеко отогнали два батальона французов и вернулись почти без потерь.
- Конец света - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Убийство - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Капитан Коняев (Преображение России - 13) - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Верю ! - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Мелкий собственник - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Ближний - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Ленин в августе 1914 года (Преображение России - 12) - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Младенческая память - Сергей Сергеев-Ценский - История
- «Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова - Олег Смыслов - История
- Битва на Калке. 1223 г. - К. А. Аверьянов - История / Энциклопедии