5 ноября 1820
На смерть поэта Джона Китса
Перевод С. Маршака
[363]
— Кто убил Джона Китса?— Я, — ответил свирепый журнал,Выходящий однажды в квартал. —Я могу поручиться,Что убили мы Китса!
— Кто стрелял в него первый?— Я, — сказали в ответБэрро, Саути и Милмэн, священник-поэт. —Я из критиков первыйРастерзал ему нервы!
30 июля 1821
Стансы, написанные в дороге
между Флоренцией и Пизой
Перевод И. Озеровой
[364]
1
Молчи, что в веках имена величавы;Лишь дни нашей юности — дни нашей славы;Ведь мирт или плющ для меня драгоценнейВсех лавров, венчающих гибель мгновений.
2
К чему нам увенчивать старость короной?Цветок не воскреснет, росой окропленный!Венки уберите оттуда, где иней!В них слава — и только — с пустою гордыней.
3
О слава! Однажды тобой соблазненный,Тогда я прельстился не фразой стозвонной,А тем, что в глубинах любимого взглядаБезмолвно сияла любовь, как награда!
4
Искал я в глазах у любимой признанье;Мгновенным и вечным казалось сиянье;Оно освещало судьбы моей главы —Узнал я любовь — воплощение славы.
6 ноября 1821
На самоубийство британского министра Кэстелри
Перевод С. Маршака
[365]
1
О Кэстелри, ты — истый патриот.Герой Катон[366] погиб за свой народ,А ты отчизну спас не подвигом, не битвой —Ты злейшего ее врага зарезал бритвой!
2
Что? Перерезал глотку он намедни?Жаль, что свою он полоснул последней!
3
Зарезался он бритвой, но заранееОн перерезал глотку всей Британии.
Август 1822
Графине Блессингтон
Перевод З. Морозкиной
[367]
Вы стихов моих ждете, и яВам отказывать в них не привык.Но страстей оскудела струя,И заглох Ипокрены родник.
Будь я прежним, я пел бы в стихахТу, чей образ сам Лоуренс создал.Но угас мой напев на устах,Грудь мою словно панцирь сковал.
Стал я пеплом, а пламенем был;Не очнуться певцу ото сна;Лишь любуюсь я тем, что любил;На висках и в душе — седина.
Измеряют мой век не года,Но мгновенья, что режут, как плуг:На челе и в душе бороздаПосле них появляется вдруг.
Пусть горячая юность смелейУстремляется с песнями ввысь.Я бессилен: на лире моейСтруны лучшие оборвались.
1823
Песнь к сулиотам
Перевод А. Блока
[368]
Дети Сули[369]! Киньтесь в битву,Долг творите, как молитву!Через рвы, через ворота:Бауа, бауа[370], сулиоты!Есть красотки, есть добыча —В бой! Творите свой обычай!
Знамя вылазки святое,Разметавшей вражьи строи,Ваших гор родимых знамя —Знамя ваших жен над вами.В бой, на приступ, стратиоты[371],Бауа, бауа, сулиоты!
Плуг наш — меч: так дайте клятвуЗдесь собрать златую жатву;Там, где брешь в стене пробита,Там врагов богатство скрыто.Есть добыча, слава с нами —Так вперед, на спор с громами!
1823
Из дневника в Кефалонии
Перевод А. Блока
[372]
Встревожен мертвых сон, — могу ли спать?Тираны давят мир, — я ль уступлю?Созрела жатва, — мне ли медлить жать?На ложе — колкий терн; я не дремлю;В моих ушах, что день, поет труба,Ей вторит сердце…
19 июня 1823
Любовь и смерть
Перевод А. Блока
[373]
Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,Готов его сразить иль пасть с тобой в крови,И если б пробил час — делить с тобой, любимой,Все, верность сохранив свободе и любви.
Я на тебя взирал в морях, когда о скалыУдарился корабль в хаосе бурных волн,И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;Гробница — грудь моя, рука — спасенья челн.
Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,И ложе уступил, и, бденьем истомлен,Прильнул к ногам, готов земле отдаться мертвой,Когда б ты перешла так рано в смертный сон.
Землетрясенье шло и стены сотрясало,И все, как от вина, качалось предо мной.Кого я так искал среди пустого зала?Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.
И судорожный вздох спирало мне страданье,Уж погасала мысль, уже язык немел,Тебе, тебе даря последнее дыханье,Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.
О, многое прошло; но ты не полюбила,Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.Я не виню тебя, но мне судьба судила —Преступно, без надежд, — любить все вновь и вновь.
1824
В день, когда мне исполнилось
тридцать шесть лет
Перевод К. Павловой
[374]
Пора остыть душе гонимой,Когда остыли к ней давно;Но пусть любить и не любимойЕй суждено!
Погибло в цвете наслажденье,Поблекла жизнь, как дуб лесов;И червь остался мне и тленьеОт всех плодов.
Вулкану мрачному подобный,Горит огонь груди моей;Он не зажжет — костер надгробный —Других огней.
Нет силы чувств в душе усталой,Нет слез в сердечной глубине:Любви былой, любви завялойЛишь цепь на мне.
Но не теперь дано мне правоГрудь думой праздной волновать,Не здесь, где осеняет славаСвятую рать.
Гремит война, кипит Эллада,Настал свободы новый век;На щит, как древней Спарты чадо,Ложится грек.
Проснись! — не ты, уже так смелоПроснувшийся, бессмертный край! —Проснись, мой дух! живое делоИ ты свершай!
Во прах бессмысленные страсти!Созрелый муж! тот бред младойДавно бы должен уж без властиБыть над тобой.
Иль не жалей о прежнем боле,Иль умирай! — здесь смерть славна;Иди! да встретит же на полеТебя она!
Найти легко тебе средь бояСолдата гроб: взгляни кругом,И место выбери любое,И ляг на нем.
22 января 1824
ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ
АДОНАИС
Перевод В. Микушевича
Элегия на смерть Джона Китса, автора «Эндимиона», «Гипериона» и проч.
Plato[375]
ПРЕДИСЛОВИЕ
Moschus. Epitaph. Bion[376]
Я бы желал присовокупить к лондонскому изданию этой поэмы критические замечания по поводу места, которое достоин занять оплаканный герой среди писателей высочайшего гения, украсивших наш век. Моя заведомая неприязнь к стеснительным канонам вкуса, обусловившим некоторые ранние его сочинения, не оставляет, по крайней мере, сомнений в моем беспристрастии. На мой взгляд, фрагмент из «Гипериона» не имеет себе равных среди опытов, когда-либо произведенных писателем того же возраста.
Джон Китс умер в Риме от чахотки, не дожив и до двадцати пяти лет… 1821 года и погребен на уединенном романтическом протестантском кладбище этого города под пирамидой, увенчивающей гробницу Цестия, среди массивных стен и башен, разрушающихся теперь в запустении, некогда опоясывавших округ древнего Рима. Это кладбище — открытое поле среди руин, усеянное зимою фиалками и маргаритками. Можно влюбиться в смерть при мысли, что будешь похоронен в таком сладостном уголке.
