сделал несколько шагов вперед и остановился в футе от пленника.
– Доминик Грей. – Когда Данте заговорил, стало заметно, что резцы у него подточены. – Спасибо, что облегчил мне работу.
– Я думал, что твоя работа в Париже, – заметил Грей. – И заключается она в том, чтобы потрошить невинные жертвы в маленькой пещерной преисподней.
– Где Ева?
– Кто? – удивился Доминик.
Данте провел по резцам языком.
– Мы знаем, что она помогла тебе в катакомбах.
Грей не подал виду, но голова у него пошла кругом. Откуда сатанисты узнали, что в катакомбах ему помогли, и кто эта Ева? Это очередное имя Анки или совсем другая женщина? И почему ее зовут так же, как девушку из прошлого Виктора?
– В катакомбах, приятель, я был один. Уверен, те твои дружки, которым удалось выжить, за это поручатся.
Данте сжал челюсти.
– Ты до сих пор живой только потому, что она нам нужна. Спрошу еще раз: где Ева? Босс знает, что вы были вместе.
– Она не его кукла.
Данте лишь улыбнулся, и Грею это не понравилось. Совсем не понравилось.
– Ты говоришь о Саймоне, или, иначе, Дарии? – поспешил продолжить разговор Доминик. – Сколько вообще у него имен? Тебе не хочется побольше узнать о человеке, на которого ты работаешь, прежде чем убивать по его приказу?
– Зачем? – бросил Данте.
Бесстрастность, с которой прозвучал ответ, нервировала Грея, вызывая легкую дрожь; именно так люди с рациональным складом ума обычно реагируют на нелепую логику психопатов.
– Я ведь многое про тебя знаю, – заявил Доминик. – Знаю, что случилось с твоими родителями и сестрой. – Он запрокинул голову к спине, где шрамы от отцовских побоев и сигаретных ожогов были замаскированы японской татуировкой иэдзуми. – Ты не единственный, кому известно о боли.
Данте шагнул к Грею, выпучив глаза и явно с трудом сохраняя контроль над собой: это было заметно по тому, как подергивалось его лицо.
– Ты ничего не знаешь о боли. – Он достал лезвие в фут длиной и плашмя ударил им по левому боку пленника, по сломанным в драке ребрам.
Грей резко выдохнул и стиснул зубы.
– Я знаю, что она в голове. И управляет тобой только в том случае, если ты слаб.
– Она управляет тобой в любом случае. Все зависит от ее силы.
– Подчинение и управление – не одно и то же, Данте. В конце концов пытки заставляют сломаться любого, но это не значит, что боль управляет человеком. Это значит, что тело не справляется, а разум в шоке. А когда пытка закончится, человек придет в себя. Я никогда не видел человека, которым боль управляла бы так же успешно, как тобой. Ты все равно что покойник.
Данте взял клинок обеими руками и сделал выпад, словно собираясь пронзить Грея, но в последний момент изменил направление удара и плоской стороной лезвия ударил американца по щеке. Голова Доминика мотнулась в сторону, из поврежденных десен в рот заструилась кровь, а перед глазами замелькали разноцветные пятна.
– Я уже покойник, – согласился Данте, – да и ты тоже скоро сдохнешь. Но перед этим я научу тебя уважать боль.
Рука сатаниста дернулась, лезвие стремительно опустилось, и Грей почувствовал вспышку боли: нож вонзился в верхнюю части бедра. Доминик сжал кулаки, сопротивляясь рассекающим ногу электрическим разрядам. Пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть.
– Ты знаешь, что, будь моя воля, я уже убил бы тебя, – заявил Данте. – И еще знаешь, что ближайшие несколько дней ты будешь нужен нам живым, а потом, когда у меня будет время, я отвезу тебя в местечко потише и там спокойно помучаю. Ты сильный и потому принимаешь свою судьбу; ты готов к тому, что будет. Но чего ты, возможно, не знаешь, так это того, что́ мы приготовили для Виктора и Евы. И я уж постараюсь, чтобы ты поприсутствовал там. Oui, вижу по глазам: это как раз то, что тебе нужно. И еще вижу, что ты уже куда ближе ко мне, чем можешь себе представить. Тот, кто так хорошо знаком с болью, не сможет вечно сопротивляться желанию ее причинять.
Грей сквозь зубы процедил:
– Помнишь, я сказал, что многое о тебе знаю? Ты меня перебил. Я собирался сообщить, что не сочувствую тебе. Мне плевать, вот что я хотел добавить. Жизнь тяжела для всех, и некоторым достается больше, чем остальным. Но гадости, которые ты делаешь другим, остаются на твоей совести. Боль превратила тебя в монстра.
Губы Данте скривились.
– Увидим, кому и что известно о боли.
Он схватил за рукоятку нож, торчащий из бедра Грея, и крутанул его, еще сильнее взрезая мышцы. От разрывающей нервные окончания боли перед глазами у Доминика потемнело. Лишь тренировки, направленные на то, чтобы стойко сносить физические страдания, спасли его от шока.
Данте выдернул нож, а в другой его руке, словно по волшебству, появился второй клинок. Острия обоих сатанист поднес к глазам Грея:
– Когда ты увидишь, как я прикончу дорогих тебе людей, я оставлю тебя без глаз, чтобы ты страдал в темноте. À demain [23].
Движением запястья он снова перевернул нож и ударил рукояткой Грея в висок.
Глава 49
Виктор открыл глаза и увидел розовые солнечные лучи, пронизывавшие растительность на склоне холма. Во рту был вкус грязи, Радек сплюнул, вытер губы и со стоном сел.
Похоже, что переломов не было, хотя все тело ныло. Особенно сильно болела голова, хотя Виктор не знал, в чем тут дело: в падении или переизбытке абсента. Он осмотрелся и понял, что находится у подножия длинного склона, возле начала ведущей на Ла Рокка тропы. Слева, за сосновой рощицей, виднелась его вилла. Поглядев вверх, Виктор увидел отвесную скалу в пять футов высотой, с которой он, должно быть, сверзился. Ему смутно помнилось, как он скатился вниз по холму и в оцепенении валялся у подножия.
Двое выбравшихся с утра пораньше скалолазов косились на странного туриста. Радек встал и, отряхиваясь, вспомнил Евин голос, ее волосы и губы. Она казалась такой настоящей!
Обругав себя за слабость, Виктор направился к вилле.
Водитель пил кофе на балконе по соседству с балконом хозяина. Глаза мужчины широко раскрылись, когда он увидел бредущего от холмов профессора.
– Через пятнадцать минут выезжаем в Джерачи-Сикуло, – хрипло распорядился тот, чувствуя слабость после абсента.
– Могу я вам помочь? – осведомился водитель.
– Нет.
Виктор принял душ, переоделся, сделал себе эспрессо. Попробовал дозвониться до Грея, но тот не ответил. Как раз когда кофе забулькал, позвонил Жак Бертран.
– Да? – бросил в трубку Радек.
– Ты где?
Держа
