Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я все село обегала, искала тебя. Мне сказали, что тебе плохо. Что случилось, милый? Контузия?
— Нет, соскучился по тебе, поэтому…
— Перестань! Это у тебя рецидив зимней контузии!
Он обрадовался, что Васса ни о чем больше не спрашивала и только порывисто гладила его волосы. Он заглянул ей в глаза — ясные и прозрачные. Был в них и новый свет, сквозь этот свет он видел ее душу и понял: ей можно все рассказать, она поверит, как верила прежде.
Васса подавила вздох, молвила с укором:
— Как ты рисковал там, на площади, на глазах у немцев! Ведь и с тобой могло случиться то же, что с Мясевичем!
— Каждому свое. Отец ничего не говорил тебе о нем?
— Когда же, Юра? Я едва отпросилась у Кобзарева, все бегала по селу, тебя искала. А что Мясевич?
И тогда Юрась, чуть подумав, рассказал Вассе про то, чему был сегодня свидетелем и какой прочитал документ, заготовленный Мясевичем.
Глаза Вассы потемнели от горечи, переполнившей ее. Она быстро надела платье, и вместо бело-розовой богини перед Юрасем предстала суровая партизанка.
— Хорошо, что ты все рассказал мне. И что бумаги Мясевича отцу передал… Ты остался таким, как ты есть. А теперь пусть все узнают, кто есть кто.
Васса взяла Юрася за руку, повела к берегу. Сели, опустив ноги к воде, долго молчали, слушая переклик голосов на селе, и смотрели в серебристое зеркало реки, покрывавшееся синью заката. Прошло несколько минут, прежде чем Васса раздумчиво сказала:
— Юра, мне кажется, останься Мясевич в живых, он не пустил бы в ход приготовленную бумагу. Нет. После нынешнего вашего совместного боя напрасны были бы старания убедить его, что ты виновен в гибели группы. Он бы не поверил, как не могу и не хочу верить я в отсутствие человеческой совести. Иначе все теряет смысл: наш труд, борьба, жертвы, самоотречение… Ведь так? Или я не понимаю?
— Я не сумею сказать яснее и лучше, чем ты.
Они опять замолчали, прильнув друг к другу. Неподалеку заквакала лягушка. Юрась задумчиво грыз былинку. От нее исходив тонкий запах чего-то свежего, очень знакомого, но он не мог вспомнить, чем же она пахнет. У земли тысячи запахов. Все на свете чем-то пахнет: и труд, и сон, и радость, и даже горе! Все! Надо только разобраться, уметь чувствовать. На самом деле, разве не пахнет работа потом? Или когда горе гнет-корежит тебя, разве не кажется, что ты опускаешься в могильную сырость?
— А ты любишь детей? — спросила неожиданно Васса.
Раньше Юрасю как-то не приходил в голову этот вопрос. И он ответил:
— Кто же не любит детей? Конечно, ребятишки мне нравятся. Очень забавные они, эти мальчишки и девчушки… А почему ты завела речь о…
Васса глотнула воздуха, хотела сказать: «Потому, Юра, что у нас с тобой тоже кто-то будет…» Но в горле запершило, и она, внезапно оробев, прошептала с запинкой:
— Ты не замечаешь, какой я стала…
Юрась порывисто повернулся к Вассе.
— Так ты…
— Да… — выдохнула она, глядя в землю.
Юрась взъерошил свои нечесаные волосы, растерянно спросил:
— Тогда где же нам расписаться?
— Расписаться? — пристально посмотрела на него Васса.
Взгляд у Юрася твердый и нежный, в нем спокойная сила и уверенность.
— Тебя больше всего беспокоит отсутствие в наших лесах загсов-канцелярий? — спросила она с явно отцовскими интонациями в голосе.
Юрась смущенно кашлянул:
— Извини, я просто одурел от радости.
— Мне бы хотелось получить только одну-единственную бумажку-гарантию, — сказала Васса.
— Какую гарантию?
— Если родится у нас сын, чтобы он никогда не страдал, не воевал…
— Я бы тоже хотел, чтоб никогда не было войны, да только живем мы не на облаке… А мужчине положено отроду защищать родной очаг.
— Вас, нынешних мужчин, народ будет помнить всегда.
Грустная усмешка скользнула по лицу Юрася, он сказал в раздумье:
— Да! Будет помнить кровь, невзгоды, нелегкий труд и смерть, помноженную на смерть. Ну, еще генералов да маршалов — их мало, а нас…
Больше Юрась ничего не сказал. Принадлежа к военному поколению, которое видело муки и слышало предсмертные вздохи прежде вздохов любви, он не знал, останется ли сам или кто-то из его товарищей в живых хотя бы для того, чтобы вспомнить добром и пересчитать тех, кого уже не будет на свете…
ОВЕЧИЙ РЕЙС
После лихого взлета с немецкого аэродрома на трофейном «хеншеле» я наконец смог выполнить данное Афанасьеву слово приземлиться у него вместе с самолетом. Полгода прошло с тех пор, и вот я опять лечу в отряд «Три К». Ночь. Тяжело груженный «ЛИ-2», горстка зеленоватых вибрирующих стрелок и циферблатов перед глазами, над головой звезды, впереди нечеткая линия горизонта. Все смазано, все неопределенно, как и наша летная фронтовая жизнь. Когда внизу тьма, когда по тебе не стреляют — это беспокоит.
Подает голос штурман:
— Не нравится мне, командир, кухня небесная…
— Хе! Мало ли чего нам с тобой не нравится!
— Правда, пахнет серьезно грозой.
— Не выдумывай. Ночь посмотри какая!
— Ночь-то еще не кончилась… — вещает штурман многозначительно.
Летим еще минут двадцать, и я начинаю убеждаться, что штурман, пожалуй, прав: треск в наушниках все жестче, затем, словно от пожара, на горизонте начинает мигать голубым светом. Впереди действительно гроза, и никуда от нее не денешься, все перекрыто наглухо. Обойти? А сколько надо обходить? На войне никакая метеостанция не скажет тебе, как велик грозовой фронт. Вернуться назад?
Я посмотрел на второго пилота Николая Подстрекалова. Лицо его облито синеватым мерцающим светом — на консолях крыльев самолета непонятно что творится: как горящий газ, фантастическим свечением истекает из организма машины статическое электричество. Я зачарованно смотрю на редкое явление, не думаю о том, что ждет меня впереди.
А там стена облаков, она кажется бетонной. И мне предстоит в нее врубаться. Воздушные потоки достают до нас и принимаются трепать самолет, швыряют, как волны щепку. Конструкция потрескивает и, кажется, охает, а на борту важные грузы и пассажир, представитель партизанского центра Косяченко. Он появляется в кабине за моей спиной, кричит в ухо:
— Что происходит?
Я не отвечаю, спрашиваю по СПУ[26] второго пилота:
— Возвращаемся или попробуем обойти грозу?
Второй пилот впился неотрывно взглядом в приборы, думает. Самолет то и дело попадает в струйные потоки, в завихрения, резко проваливается и дрожит. Нас отрывает от сидений, привязные ремни врезаются в плечи, затем наступают секунды невесомости, отчего пыль и мусор из всех закоулков летит нам в лицо.
- Летние рассказы II - Александр Майский - Прочие приключения / Путешествия и география
- Колодец Дьявола - Михаил Орикс - LitRPG / Попаданцы / Прочие приключения
- Напиши обо мне песню. Ту, что с красивой лирикой - Алена Никифорова - Биографии и Мемуары / Прочие приключения / Путешествия и география
- На ничейной реке - Александр Владимирович Неверов - Альтернативная история / Космоопера / Прочие приключения / Повести
- Восход дальней звезды - Александр Родной - Прочие приключения / Периодические издания / Триллер
- В Курляндском котле - Павел Автомонов - Прочие приключения
- Сибирская одиссея - Александр Свешников - Прочие приключения
- Хранитель серого тумана - Родион Семенов - Прочие приключения
- Сын Петра. Том 1. Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов - Попаданцы / Прочие приключения
- Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино - Михаил Март - Прочие приключения