Форма входа
Читем онлайн Из Автобиографии - Марк Твен
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
В течение двадцати пяти - тридцати лет я тратил очень много - пожалуй, даже слишком много - времени на догадки о том, каков будет процесс, который превратит нашу республику в монархию, и скоро ли наступит это событие. Каждый человек - господин, но одновременно слуга, вассал. Всегда есть кто-то, кто взирает на него с почтением, кто восхищается им и завидует ему; всегда есть кто-то, на кого взирает с почтением он, кем он восхищается и кому завидует. Такова природа человека, таков его характер, - он нерушим и неизменен; и потому республики и демократии не годятся для человека: они не могут удовлетворить его потребностей. Его свойства всегда будут порождать такие условия и обстоятельства, которые в конце концов дадут ему короля и аристократию, коим он мог бы почтительно поклоняться. При демократическом режиме человек будет пытаться - причем самым искренним образом - не допускать к власти корону, но обстоятельства обладают огромной силой и в конечном счете заставят его покориться.
Республики жили подолгу, монархия живет вечно. Еще в школе мы узнаем, что огромное материальное благосостояние влечет за собою условия, которые развращают народ и лишают его мужества. Вслед за этим гражданские свободы выносят на рынок; их продают, покупают, расточают, выбрасывают вон, и ликующая толпа на щитах и плечах поднимает своего кумира и навсегда водворяет его на трон. Нас всегда учат, - то есть прежде всегда учили, - не забывать о примере Рима! Учитель рассказывал нам о суровой добродетели Рима, об его неподкупности, любви к свободе, о безграничном патриотизме, всеми этими свойствами Рим отличался во времена своей молодости и бедности; затем учитель рассказывал, как позже народ, ликуя, приветствовал расцвет материального благосостояния и могущества Римской республики, не ведая о том, что это не благодатные дары, а смертельный недуг.
Учитель напоминал нам о том, что гражданские свободы Рима были проданы с молотка не за один день, - наоборот, их покупали медленно, постепенно, понемножку, из-под полы; сначала за них давали немного зерна и масла самым бедным и обездоленным, потом зерно и масло раздавали избирателям, которые были уже не столь бедны, а потом все то же зерно и масло раздавали направо и налево - всем, кто мог продать свой избирательный голос. Словом, было то же самое, что происходит и в нашей истории. Вначале мы - по справедливости и с честными намерениями - давали пенсии тем, кто этого заслужил, инвалидам Гражданской войны. С этого честные намерения начались, и на этом они окончились. Мы внесли множество самых неожиданных добавлений в пенсионный список, причем наши цели опозорили военный мундир и законодательные органы, которые голосовали за эти добавления: ведь единственной причиной этих дополнительных списков была покупка избирательных голосов. Опять все то же самое: зерно и масло за обещание содействовать окончательному ниспровержению республики и замене ее монархией. Монархия победит так или иначе, даже и без этого, но это представляет для нас особый интерес в том смысле, что в огромной степени приближает день ее победы. У нас имеются два условия, которые были в Риме баснословное богатство с неизбежно следующей за ним коррупцией и моральным разложением, а также состоящие из зерна и масла пенсии, - то есть, иными словами, подкуп избирателей. Все это лишило гордости тысячи не устоявших перед соблазном людей и превратило их в нищих, охотно и без зазрения совести принимающих подаяния.
Достойно удивления, что физическая храбрость встречается на свете так часто, а моральная храбрость так редко. Года два назад один ветеран Гражданской войны спросил меня, не хочется ли мне когда-нибудь выступить с речью на ежегодном съезде Великой Армии Республики. Я вынужден был признаться, что у меня не хватит духу отважиться на такое предприятие, ведь мне пришлось бы упрекать старых солдат, что они не возмущаются нашим правительством, которое покупает голоса избирателей за места в пенсионном списке, тем самым превращая остаток их доблестной жизни в одно сплошное позорище. Я мог бы попытаться произнести эти слова, но у меня не хватило бы смелости, и я потерпел бы полное фиаско. Я бы являл собою жалкого морального труса, который пытается осуждать толпу существ той же породы людей почти столь же робких, как он сам, и ничуть не хуже его.
Да, так оно и есть - морально я так же труслив, как и все прочие, и все же мне кажется удивительным, что из сотен тысяч бесстрашных людей, не раз встречавшихся лицом к лицу со смертью на кровавых полях сражений, не нашлось ни одного человека, у которого хватило бы смелости открыто предать анафеме законодателей, низведших его до уровня жалкого прихлебателя, выпрашивающего подачки, а также изданные ими ублюдочные законы. Все смеются над нелепыми дополнениями к пенсионному списку, все смеются над самым нелепым, самым бесстыдным, самым откровенным из всех этих законов, над единственным открыто беззаконным из всех этих законов - над бессмертным приказом № 78. Все смеются - втихомолку, все глумятся - втихомолку, все возмущаются - втихомолку; всем стыдно смотреть в глаза настоящим солдатам, - но никто не выражает своих чувств открыто. Это вполне естественно и совершенно неизбежно, ибо человек вообще не любит говорить неприятности. Таков его характер, такова его природа; так было всегда. Природа человека не может измениться: до тех пор пока человек существует, она никогда не изменится ни на йоту.
25 января 1907 г.
[КЛАРК, СЕНАТОР ОТ МОНТАНЫ]
Третьего дня под вечер один из моих близких друзей - назовем его Джонс - позвонил мне и сказал, что заедет за мной в половине восьмого и повезет меня обедать в Юнион-Лиг Клуб. Он сказал, что отвезет меня обратно домой, как только я пожелаю. Он знал, что, начиная с этого года - и до конца моих дней - я взял за правило отклонять вечерние приглашения, во всяком случае, те, которые связаны с поздним бдением и застольными речами. Но Джонс близкий друг, и потому я без особого неудовольствия согласился нарушить для него свое правило и принять приглашение. Впрочем, это не так: я испытал неудовольствие, и к тому же немалое. Сообщая, что обед будет иметь приватный характер, Джонс назвал в числе десяти приглашенных Кларка, сенатора от Монтаны.
Дело в том, что я имею слабость считать себя порядочным человеком, с установившимися моральными правилами, и не привык общаться с животными той породы, к которой принадлежит мистер Кларк. Тщеславным быть очень стыдно (тем более в этом признаваться), и тем не менее я вынужден сделать такое признание. Я горд, что моя дружба к Джонсу столь велика, что ради нее я согласился сесть за стол с сенатором Кларком. И дело не в том, что он состоит в нашем Сенате - другими словами, занимает сомнительное положение в обществе. Вернее, не только в том, потому что имеется немало сенаторов, которых я до некоторой степени почитаю и даже готов с ними встретиться на каком-нибудь званом обеде, если уж будет на то воля божья. Недавно мы отправили одного сенатора в каторжную тюрьму, но я допускаю, что среди тех, кто пока избежал этого продвижения по службе, могут встретиться и некоторые неповинные люди, - я не хочу сказать, разумеется, полностью неповинные люди, потому что таких сенаторов у нас не найдешь, - я имею в виду неповинные в некоторых из наказуемых преступлений. Все они грабят казну, голосуя за бесчестные законы о пенсиях, потому что хотят быть приятелями с Великой Армией Республики, с сыновьями солдат этой Армии, с внуками их и праправнуками. А голосование за эти законы - прямое преступление и измена присяге, которую они принесли, вступая в Сенат.
Итак, хотя я готов до известных пределов пренебрегать моральными правилами и встречаться с сенаторами средней преступности, даже с Платтом или Чонси Депью, - это не касается сенатора от Монтаны. Мы знаем, что он покупает законодательные собрания и судей, как люди покупают еду и питье. Он сделал коррупцию столь привычной в Монтане, так ее подсластил, что она уже там никого не шокирует. Каждый знает его историю. Едва ли можно найти в стране человека, стоящего в нравственном отношении ниже его. Думаю, что среди тех, кто выбрал его в сенаторы, не было ни одного, кто не знал бы, наверное, что истинное место ему на каторге с цепью и чугунным ядром на ногах. Со времен самого Туида{322} наша республика не производила более гнусной твари.
Обед был сервирован в одной из малых гостиных клуба. Пианист и скрипач, как обычно, делали все, чтобы помешать мирной беседе. Вскоре я выяснил, что гражданин штата Монтана был не просто одним из числа приглашенных: обед был дан в его честь. Пока шел обед, мои соседи справа и слева сообщили мне о причинах подобного торжества. Для выставки в клубе мистер Кларк предоставил Юнион-Лиг (самому влиятельному и, вероятно, самому богатому клубу в нашей стране) принадлежащее ему собрание картин европейских художников стоимостью в миллион долларов. Было ясно, что мой собеседник рассматривает этот поступок как проявление почти сверхчеловеческой щедрости. Мой другой собеседник почтительным шепотом сказал, что если сложить все пожертвования мистера Кларка, внесенные в кассу клуба, включая расходы, связанные с названной выставкой, то получится сумма не менее ста тысяч долларов. Он ожидал, что я подскочу и буду кричать от восторга, но я воздержался, так как пятью минутами ранее он успел мне сообщить, что доход мистера Кларка равен тридцати миллионам долларов в год.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Из Автобиографии - Марк Твен бесплатно.
Похожие на Из Автобиографии - Марк Твен книги
- Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина - А. Клименко - История
- Христианская наука - Марк Твен - История
- Когда я служил секретарем - Марк Твен - История
- В защиту генерала Фанстона - Марк Твен - История
- Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго - Марк Твен - История
- Рассказ собаки - Марк Твен - История
- Когда кончаешь книгу - Марк Твен - История
- С.М. КИРOB Избранные статьи и речи 1916 - 1934 - Д. Чугаева и Л. Петерсон. - История
- Английские корни немецкого фашизма - Мануэль Саркисянц - История
- Авторы жизнеописаний Августов - Элий Спартиан - История
