Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава двенадцатая
Петруччио проснулся под утро от рези в мочевом пузыре. Спустил с кровати ноги в резиновых сапогах. Голая без абажура лампочка под потолком пронзила зрачки.
Сердце колотится. Рот раскрыть, наружу выпрыгнет, красной лягушкой по полу поскачет. Окочуриться бы за счастье, но рот ссохся, челюсти не разжимаются, сердце на волю не пущают. В ушах звон. И некому крикнуть: «Поднимите мне веки!»
Краснозадый волосатик в очередной раз с вечера утопился в стакане. Со стены таращится свинячье рыло. На башке у борова черный цилиндр, на шее бабочка, в зубах сигара. На пятаке следы губной помады. Тьфу! Хряк толстомордый, стрихнина на тебя нет.
«Пока я спал, он слез с плаката и все допил, — подумал Петруччио, испугался: — Уж не крыша у меня поехала? — Боров вроде бы вильнул глазами в бок, в угол, где белели молочные фляги. — Там,» — догадался Петруччио. Шагнул в угол. И точно, между флягами стояла недопитая бутылка. Обрадовался. Плеснул в стакан. Видели бы сослуживцы, на дно какой помойки скатился русский боевой офицер Петр Генералов.
— Что прошло, то теперь не вернется, а что будет, не надо тужить, — бодря себя, пропел Петруччио. Выпил, и сердце присмирело. Боров перестал играть глазками.
Вспомнив, Петручио побежал в родильное отделение. Пятнистая матка ночью опоросилась. Семеро поросяток лежали у материнского брюха, причмокивали. Восьмой, поджав желтоватые копытца, валялся у двери. Петруччио на вилах отнес мертвенького в клетку к оставшемуся в живых хряку: «На десерт тебе, Бульдозер!»
Запряг в сани Сивку, раскормленную широкозадую кобылу. Бросил в сани пару мешков дробленки, притрусил сверху соломой. Ну-ка предколхоза навстречу попадется. Дробленку завез по дороге тетке Шуре. Такса известная — бутылка. Сунул в сани пару пузырей и духом воспарил: «А-ап, и тигры у ног моих сели. А-ап, и в огненный обруч летят…» К дому подъехал, стишал. Не любит Наташа такого его веселья.
— Наташа, я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, что своим весенним светом на ветвях затрепетало, — с порога закричал Петруччио.
— Петь, ну когда это кончится. Опять с утра пьяный! — Наталья, уже одетая на работу, у зеркала стояла, пятнышко синенькое на шее пудрой маскировала.
— Как ты на меня ни ругаешься, а я тебя, Наташ, все равно люблю…
— Не паясничай, — крикнула Наталья так, что Петруччио вздрогнул. — Надоело!
— А я тебя все равно люблю, — с пьяным упорством повторил Петруччио. В зеркале ему было видно лицо жены. Запавшие глаза ее горели сухим упрямым огнем.
— Наташ, поедем с тобой в Париж? Мне колхоз двадцать одну тысячу должен. Получу, и поедем. Или ты одна поезжай. Елисейские поля. Лувр. Хочешь, Наташ? Увидеть Париж и умереть. Ты бы, Наташ, так согласилась: увидеть и умереть?
— Суп на плите. Разогрей, поешь, Париж.
По дороге на работу Наталья думала о ночной встрече с Венькой. Вспоминала его слова, лицо: «А я кто, донор?»… Обиделся… Не станет больше со мной встречаться… Может, правда, аборт надо было сделать?…»
В садике здоровалась, помогала ребятишкам раздеться. Ласкала, спрашивала, шутила, а сама все поглядывала в окно. Загадала: если он Вовку в садик заведет, все у них хорошо будет. Глядь, Вовка один от ворот шмурлит. Головенку угнул, вылитый Венька. Вздохнула: «Будь, как будет…»
Егерь подвез Вовку до садика на «Буране» и упылил за реку на ферму. Нашел там Подкрылка. Тот снимал шкуру с павшей коровы.
— Ты мне больше таких кренделей по ночам не привози, — насыпался на него егерь.
— Вень, бля буду, виноват. Жить-то охота. Из-за этого белого кобеля меня чуть не удавили. От вас из гостиницы пришел, задремал, менты примчались. Тоже, где белый, как его, штуцер, сеттер. Правда, штоль, в ем наркотики на мильон долларов зашиты?
— Крылан прищурил глаза. — Во-о, бля, распотрошить бы. Всю жизнь по курортам ездить хватит…
— Куда они убежали? — прервал егерь.
— Вон от старой фермы туда, к поганому огороду.
Следы вывели егеря в конце концов на поляну, где убили лосиху. Он заглушил «Буран». Отвязал притороченные сбоку широкие охотничьи лыжи. Пошел по следу. Километра через два наткнулся на изглоданного лося. Цепочка собачьих следов тянулась к оврагу. Сбоку в стороне егерь заметил еще один след. Пес ковылял на трех лапах. «Он и есть, белый сеттер. Не привык ходить след в след, — подумал егерь. — Найда… жалко, и ее застрелят… Выла под окном, когда Танчура разродиться не могла. Разбудила… Свинья Вовку бы загрызла, отбила… Этим кренделям сказать, чтобы в нее не стреляли. А как поймаешь? Заманить куда-нибудь…»
Розмыслы егеря спугнул рокот вертолета, низко летевшего над лесом. «Опять Кашезубов со своей бандой кабанов гоняет, — подумал егерь. — Сволочь, божился, что не будет…»
Вертолет, уходивший к сосновому лесу, вдруг развернулся в его сторону «Это не нефтянники, вояки…», — определил егерь, разглядев пятнистую окраску и звезды.
Вертолет завис над поляной и, гоняя белые вихри, приземлился. Из дверцы выпрыгнул не Рассохин, как ожидал егерь, а все тот же Подкрылок в развевающемся халате. За ним выскочили на снег знакомый военный охотовед и крепкий молодой полковник в камуфляжном костюме без шапки.
Подкрылок, широко разевая рот, кричал что-то, указывал на егеря. Полковник злыми глазами оглядел лес, показал пилоту перекрещенные руки. Рев стих, лопасти обвисли.
— Опять за тобой, — закричал Подкрылок. — Эти каких-то собак-людоедов ищут!..
Глава тринадцатая
По личному приказу командующего округом генерал-полковника Воробьева закружилась невиданная лесная свистопляска. Командовал всей этой канителью полковник — Игорь Инчерин, возглавлявший десантную группу. Можно сказать, боевой офицер отбивал кусок хлеба у ханыг, подрабатывавших отловом бродячих собак. Но личный приказ командующего: «Отстреляй этих б… людоедов и до девятнадцати ноль-ноль доложи!»…
Через полчаса после разговора с егерем вертолет со звездами елозил над сосняком, куда скрылась вспугнутая в овраге стая. У открытой дверцы на пронизывающем до печенок ветру «потели» два снайпера. Удивленно тыкали вниз рукавицами на табунки лосей. Разглядывали в оптические прицелы цепочки вспугнутых кабанов.
Внизу «от жилетки рукава» кроили полсотни десантников, два БМП, три вездехода. Солдаты прочесывали сосняк. Вязли в снегу. Один из первогодков, сопливый Рембо, полоснул очередью по выбежавшему из чащобника сироте-лосенку, чью мать убили накануне. Одна из пуль угодила в ногу такому же салажонку. После этого ЧП Инчерин приказан сдать автоматы и оставить на вооружении одни штык-ножи. Суета. Бестолковщина. По самые смотровые щели засадили в овраг БМПэшку. Щетинились рваные тросы. В райбольнице для раненого не оказалось запаса крови первой группы…
- Бродячие собаки - Жигалов Сергей Александрович - Природа и животные
- Разведение и выращивание лошадей - Илья Мельников - Природа и животные
- Рассказы о животных - Виталий Валентинович Бианки - Прочая детская литература / Природа и животные / Детская проза
- Воспоминания охотничьей собаки - М. Эльберд - Природа и животные
- Радость, гадость и обед - Хел Херцог - Природа и животные
- Мои друзья - Борис Рябинин - Природа и животные
- Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина - Зарубежная образовательная литература / Обществознание / Природа и животные
- Сказка про собачий хвост - Карел Чапек - Природа и животные
- Зверинец у крыльца - Станислав Старикович - Природа и животные
- Гончие Бафута. Зоопарк в моем багаже - Джеральд Даррелл - Природа и животные / Путешествия и география