нельзя?
Степаша покачала головой:
— Надо же так: наш воронежский именно сегодня уезжает, я хотела с ним маме конфет передать, апельсинов кило, у меня братишка любит апельсины, и еще я купила импортный стиральный порошок, очень хороший…
— Жаль, — сказала Марина, — Алексей Петрович взял три билета, рассчитывая и на тебя тоже.
— И мне жаль, — вздохнула Степаша.
Вечером, возвращаясь из кино, Марина сказала Алексею:
— Наша Степаша, оказывается, к тому же еще и заботливая дочь, хоть любит покритиковать свою мать.
— Ты всегда и во всем ищешь хорошую сторону, — усмехнулся Алексей, впрочем, тут же согласился с Мариной: — Вообще-то это совсем неплохо.
— Что неплохо?
— То, что ты любишь искать хорошее. Но я не спорю, наверно, Степаша и вправду хорошая дочь, это на нее похоже…
А в кино они как-то пошли все вместе, на этот раз сама Степаша позаботилась, пришла к ним, объявила:
— Приглашаю вас завтра на французскую картину, все говорят, обалденная…
— Степаша, ну что за выражение, — сказала Марина, — ты же культурная девочка, а говоришь, словно…
Она замялась, Степаша подхватила, смеясь:
— Словно из глухой провинции, не правда ли?
— Я совсем не то хотела сказать, — смутилась Марина, но Степаша снова повторила:
— Словно из глухой провинции. А разве я не из провинции, если так подумать?
Она отличалась врожденным умом, была бесспорно тактична, умела не замечать того, чего не следовало, вовремя смолчать или же вовремя сказать нужное слово. Но больше всего в ней подкупала ее искренность, которой невозможно было не верить. И еще — абсолютная, так редко встречающаяся в наши дни правдивость. Она могла смолчать, но не солгать, сама признавалась:
— Мне все подруги всегда говорили: быть такой, как ты, невыгодно. Но себя не переделаешь…
— Чем же невыгодно? — спрашивала Марина, и Степаша поясняла подробно:
— Например, не выучу уроки в школе, надо бы сказать: я болела, мама болела, брат чуть не утонул, у нас там были такие девочки, каждую неделю кого-нибудь хоронили, и, представьте, учителя им верили. А я, если не выучу, так говорю как есть: «Не было времени… Очень устала, весь день пришлось стирать». Или прямо так и врежу: «Не хотелось учить, просто ни в какую…» А еще мама приведет домой нового хахаля, спросит меня потом:
— Как он тебе?
А я прямо так, в открытую:
— Мне не очень.
Она обижается и ему зачем-то передаст, мама у меня такая же: что на уме, то и на языке, не умеет ничего скрывать, вот и получается конфликт.
— Я тоже не дипломат, — говорила Марина, — но ты, Степаша, по-моему, чемпион по прямоте.
Степаша соглашалась с нею:
— И я тоже так считаю.
Марина ловила себя на том, что все больше привыкает к Степаше, непритворно скучая, когда ее нет. Однажды Алексей тоже признался, без Степаши в их доме как-то пустовато.
Вот тогда Марина решила: надо непременно ребенка. Во что бы то ни стало. Разумеется, ребенок осложнит их жизнь, может быть, даже придется на какое-то время уйти с работы и жить на одну лишь зарплату Алексея, но как бы там ни было, а ребенок нужен.
Пока что ребенком в доме стала Степаша.
Было так отрадно побаловать девочку какой-то обновкой, сводить ее в театр, достать для нее билеты в цирк.
Степаша умела радоваться каждому пустяку, новой кофточке, шарфику, тапочкам, даже пирожному, даже самому обыкновенному шоколадному батончику с кремовой начинкой.
— Это мне? — спрашивала и бежала к зеркалу примерить кофточку, приложить к лицу шарфик, обуть тапочки.
Бурно обнимала Марину:
— Марина Тимофеевна, родная вы моя, большое-пребольшое спасибо!
— Что, никак угодила? — довольно спрашивала Марина.
— Еще как! Лучше не придумаешь…
Обычно, быстро управившись со всеми домашними делами, Степаша начинала рассказывать о своих подругах из «Зари». О том, какой у кого характер, кто что любит, кто с кем дружит, из-за чего ссорится. Она была остроглаза, умела подметить наиболее характерное и смешное.
Марина и Алексей со смеха покатывались, когда она изображала какую-нибудь свою подругу, особенно доставалось ее соседке по общежитию, толстухе Инне, приехавшей из Чернигова.
— Вот такой ширины, вот такой вышины, — Степаша обводила вокруг себя руками, — килограммов на сто с лишком, честное слово, не меньше.
Инна была влюбчива, сентиментальна и необыкновенно разговорчива.
Влюбившись в очередной раз (она, как нарочно, выбирала все больше красивых и видных мужиков, которые на нее никак не обращали внимания), Инна начинала всем и каждому рассказывать, что сказал он, а что она, как он поглядел, улыбнулся, причем повторяла все это по нескольку раз, наворачивая все новые подробности.
— А я ее нарочно расспрашиваю, а она говорит, говорит, никак перестать не может, словно испорченный кран, — рассказывала Степаша.
— О чем же ты ее расспрашиваешь? — спросила Марина.
— Обо всем. Например, как он на нее поглядел или когда она поняла, что он в нее втрескался…
— А ты веришь тому, что она говорит? — спросила Марина.
— Конечно не верю. Да и кто поверит?
— В таком случае, это жестоко с твоей стороны. Не веришь ни одному слову, в душе смеешься над нею и продолжаешь расспрашивать. Просто странно слышать такое вот от тебя, ты же всегда говоришь правду, одну только правду.
— А разве я лгу? — спрашивала Степаша. — Я же не говорю ничего, ни единого слова, просто слушаю или спрашиваю.
— А если бы она спросила тебя, веришь ли ты ей, что бы ты сказала?
Степаша засмеялась:
— Она не спросит. Ей мое мнение до лампочки, лишь бы самой выговориться, пока сама не поверит.
— Ну, хорошо, а все-таки, если бы спросила?
— Я бы сказала, разумеется, то, что есть. Я бы сказала: не верю тебе, ни одному твоему слову, да и ты сама себе не веришь…
Однажды, когда все трое были на концерте в Колонном зале, им встретилась Ирена Шаховцева. Сузив прекрасные продолговатые глаза, о которых говорили «совершенно египетские», Ирена оглядела всех троих, чуть скривила рот:
— Чисто семейная вылазка?
— А что? — спросила Марина. — Что тебя удивляет?
— Меня? — Ирена пожала покатыми, словно на старинных гравюрах, плечами. — Меня уже давно и ничего ровным счетом не удивляет…
На следующий день в институте Ирена сказала:
— Как можете вы оба с Алексеем, интеллигентные люди, даже не во втором, а в третьем поколении, бывать на таких концертах!
— Разве это неприлично? — удивленно спросила Марина.
— Тут совсем не та категория, просто такая вот сборная солянка не для вас…
— Вот как, — не без ехидства парировала Марина. — А сама-то, сама-то? Тоже, гляжу, не в консерваторию, а на сборную солянку приперлась.
Ирена укоризненно сдвинула длинные, густые брови:
— И это ты
