Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Павел размышлял, как поступить и ждал, что Господь укажет ему путь, в Эфес приплыли на корабле трое старейшин коринфской церкви: Стефанас, Фортунат и Ахаик, горячо преданные апостолу. Им удалось развеять его горькие думы и убедить, что смута — не более, чем болезнь роста, усиленная беспокойным характером коринфян. Итак, в Грецию все же можно было не спешить, а сначала идти — как запланировано — через македонские земли. За это время безотказный Тимофей, со свойственными ему мягкостью и чуткостью, сможет подготовить его посещение Коринфа.
Павел хотел, чтобы Аполлос, которого коринфяне настойчиво звали к себе, принял их приглашение; это было бы жестом доброй воли. Но александриец, смущенный тем, что невольно подал повод к смуте, предпочел остаться в Эфесе.
Прощаясь с посланцами Коринфа, апостол вручил им письмо ко всей общине, в котором высказал свое отношение к расколу, а также ответил на недоуменные вопросы верующих. Коринфян волновало многое: каким должен быть евангельский взгляд на супружество? Допустимо ли есть пищу, взятую от трапезы в честь богов? Кто важней в Церкви — апостолы, пророки или учители? Действительно ли мертвые оживут в День Суда, или это надо понимать иначе?
Вместить все эти проблемы в одно послание было непросто; поэтому оно получилось очень длинным, почти целой книгой; в Новом Завете — это Первое послание к коринфянам.
Истинное основание ЦерквиПризывая в письме к единомыслию, апостол Павел отнюдь не желал сковывать свободу коринфян жестким догматизмом. «Ибо надлежит быть, — писал он, — и разномнениям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор 11: 19).
Не навязанные аргументы (будь то чудо или голос рассудка), а свободная любовь к Тому, Кто умер за людей, закладывает основу веры. В Иисусе, пригвожденном к позорному столбу, нет ничего, что влекло бы к себе людей принудительно; ведь человека обычно прельщают либо внешняя мощь, либо мощь разума, а на Голгофе мы видим предел унижения. Но именно так явил Себя озлобленному миру Сын Божий.
К тому же апостол не помышлял об изменении существующих порядков в мире. Его вообще мало волновало то, что совершалось среди неверных. Так или иначе, дни «века сего» сочтены. Каждому лучше оставаться в том положении, в каком он был. Еврей ли он, иноплеменник, свободный или раб — все это уже не имеет значения. Важно только одно: «пусть каждый пребывает перед Богом».
Читая Тацита, Светония или Иосифа Флавия, поражаешься, насколько древний мир был похож на наш, сколько в людях было злобы, цинизма, равнодушия, бесчеловечности. И на этом фоне Павел кажется вестником, пришедшим из иного мира. Даже рядом с писаниями просвещенных и гуманных литераторов и философов тех дней слова ремесленника из Тарса кажутся чудом. Не за «смягчение нравов» или изменение социальных установлений ратует он, а провозглашает истину, которая воспринималась как неуместная, почти безумная. Он называет любовь единственным выходом для заблудившегося мира. Любовь выше сверхъестественных знамений, выше подвигов и экстазов. Говоря о ней, Павел становится не только пророком, но и поэтом.
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, Любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает. Хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Но мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем;. Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится… Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу… А теперь пребывает сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». (1 Кор 13: 1 — 10, 12 — 13).
Этот гимн — вершина благовестия Павла. Он вылился из недр его существа на одном дыхании, как у человека, пораженного ослепительным светом. В его словах слышатся восторг открытия и удары молота, сокрушающего все, что заслоняет центр Благой Вести. Диктуя эти строки о любви, Павел, возможно, впервые поднялся на одну высоту с евангелистами.
Тернии пастырства (Малая Азия — Македония — Греция, 57 — 58 гг.)
Конфликт с коринфянамиЗаканчивая большое послание, ап. Павел просил коринфян позаботиться о сборе средств для бедных Иерусалима. Он советовал, чтобы они, по примеру галатов, откладывали, кто сколько сможет, каждый первый день недели. Эти деньги он намеревался отправить в Иудею вместе с сопроводительным письмом или же отвезти их лично.
Но все сложилось не так, как думал апостол. Побывав в Коринфе, Тимофей привез плохие вести. Ни его приход, ни послание Павла не утихомирили раздоры. Апостол понял, что придется ехать самому, и притом немедленно. Не дождавшись Пятидесятницы, он отправился морем прямо в Коринф.
Путешествие не было удачным: у архипелага корабль попал в бурю. Это казалось недобрым предзнаменованием. Действительно, встреча в Коринфе оказалась более тяжелой и мучительной, чем можно было предполагать. Лука вообще умалчивает о ней.
Еще раньше Павел спрашивал коринфян: «Чего вы хотите: с жезлом прийти к вам, или с любовью и духом кротости?» То, что он узнал от Тимофея и что сам увидел, заставило его высказаться со всей суровостью. Результат был плачевный. Община в целом осталась глухой к его упрекам, а один из братьев даже оскорбил апостола. Неизвестно, что больше всего послужило причиной ссоры, но Павел покинул город в самом мрачном состоянии духа, с чувством напрасно проделанного труда.
Вернувшись в Эфес, он написал коринфянам письмо, полное горечи, и попросил Тита отвезти его. Теперь он снова укрепился в первоначальном намерении — идти к македонцам. Тимофея и Эраста он послал впереди себя, а Титу назначил встречу в Троаде, в том самом городе, откуда в 49 г. начал путешествие в Европу.
Пятидесятницы — своего любимого праздника — он так и не смог провести в Эфесе. Новые события понудили его ускорить отъезд.
Бунт эфесских ремесленниковНаступило лето 57 г., и люди со всех концов провинции наводнили Эфес, привлеченные праздниками в честь Артемиды. В такое время легко было вызвать беспорядки, чем и воспользовались враги Павла.
По рассказу св. Луки, некто Димитрий, серебряных дел мастер, собрал своих товарищей на сходку и предостерег их от опасности, которая исходила из училища Тиранна, где проповедует некий иудей, который уже «совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги». А ведь они, мастера, только и живут Артемидой, изготовляя для паломников сувениры в виде храма или богини. Если так будет продолжаться дальше, они останутся без заработка.
Это было, конечно, преувеличением, причем смехотворным. В сравнении с сотнями тысяч язычников, христиан в Эфесе насчитывалась жалкая горстка. Очевидно, Димитрия подкупили или настроили люди, видевшие в Павле соперника, — целители и знахари, которые уже не раз пытались убрать его со своей дороги.
Речь Димитрия подействовала на его слушателей, как огонь на солому. Ремесленники шумной толпой высыпали на улицу, выкрикивая традиционный эфесский лозунг: «Велика Артемида Эфесская!» К ним мгновенно присоединились толпы горожан, всегда готовых к бурным демонстрациям. Кто–то пытался найти Павла, но дома его не оказалось. Тогда схватили Гая и Аристарха и потащили их силой в театр. Скамьи, рассчитанные на 20000 человек, сразу же заполнились: воцарился хаос. «Одни кричали одно, а другие другое; — пишет Лука, — ибо собрание было беспорядочное, и большая часть собравшихся не знали, зачем собрались».
Услышав рев толпы и узнав, что друзья подверглись опасности, Павел поспешил в театр, готовый отдать себя на самосуд черни. Однако по дороге его заметили члены городской управы, с которыми он был в дружбе, и уговорили не идти на верную смерть. Они обещали собственными мерами предотвратить мятеж и спасти Гая и Аристарха.
В театре тем временем творилось нечто невообразимое. Иудейская община, боясь, что ярость язычников, как это не раз бывало, обрушится на нее, отправила некоего Александра заявить, что Павел и его единоверцы не имеют к ней никакого отношения. Поднявшись на трибуну, Александр сделал знак рукой, желая говорить, но едва узнали, что это еврей, все снова стали оглушительно скандировать: «Велика Артемида Эфесская!» Крик этот продолжался почти два часа, и, когда люди уже выдохлись, на помост вышел эфесский «секретарь», своего рода греческий мэр города.
- Вопросы священнику - Сергей Шуляк - Религия
- История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие - Александр Мень - Религия
- Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны. Книга третья - Симеон Новый Богослов - Религия
- Тайна жизни и смерти - Александр Мень - Религия
- Магия, оккультизм, христианство: из книг, лекции и бесед - протоиерей Александр Мень - Религия
- Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский - Вениамин Федченков - Религия
- «Пастырь» - Герма (Ерм) - Религия
- Пастырь и община. Сборник интервью - Иона Епископ Черепанов - Религия
- Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться - Святитель Феофан Затворник - Религия
- Собрание проповедей протоиерея Валентина Амфитеатрова - Евгения Викторова - Религия