Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова — Рига, Юрмала, певучие имена — Майори, Дзинтари, Булдури... Сосновым, пронизанным солнцем парком, кое-где поросшим кустами малины, мы бредем в сторону Булдури. Здесь почти безлюдно. И — поблизости от шоссе — полная иллюзия тишины и покоя. Маленькое кафе — "Кафейница" — притаилась в лесу, поджидая нас где-то на половине дороги. После высокого синего неба, после золотисторозовых стволов сосен, по которых словно пульсирует живая горячая кровь, после колючих кустов малины, дразнящих укрытыми в зеленой листве пурпурными ягодками, отчего-то приятно окунуться в темное, пещерное чрево "кафейницы"... Впрочем, здесь не так уж темно, сквозь прозрачную дымку занавесок пробивается достаточно света, чтобы увидеть, как лоснится, отливает серебром черный лак, покрывающий массивную деревянную стойку и грубо сколоченные столики, окруженные взамен стульев и табуреток толстыми пнями, которые будто бы только что спилили и прикатили из лесу... Чашечка кофе (впрочем, оно теперь здесь бывает не всегда) с булочкой, источающей аромат ванили и корицы, разноцветные фонарики под черными балками потолка, — все это, как и парк, расположенный вокруг, создает иллюзию тишины, отрешенности, отсюда не хочется уходить...
Мы возвращаемся по берегу моря. На пляже нет обычной для юга толчеи, месива красных, обгоревших на солнце тел, из-за чего пляж походит на мангал шашлычника, где расположились шампуры с ломтиками фыркающей, стреляющей жиром баранины... Места хватает всем — и счастливым семействам с косолапо ступающими малышами (когда-то я думал, что Сашка потопчется босыми ножками по этому песочку), и королевам красоты, съехавшимся со всех концов Союза и простодушно уверенным, что чем меньше скрытых от глаз участков тела, тем больше соблазна; и любителям покидать мяч; и старичкам в белых панамах, — стоя, чтобы не застудить простату и не пробудить геморрой, часами смотрят они водянисто-голубыми глазами в молочно-голубое море, в пустынную, без единого корабля даль залива, смотрят — будто чего-то ждут...
Мы возвращаемся, порядком уставшие, умиротворенные. По крайней мере — внешне. Поскольку нет-нет да и явится, откуда не возьмись, посреди эдакого блаженства, мерцающих на солнце красок, тугих ударов мяча и беспечных голосов, — явится вдруг черный-пречерный ворон и выкаркнет на весь пляж свое "Невермор-р-р!.." Кто его видит, кто слышит, кроме нас с женой?.. Вот деревянная лесенка, ведущая наверх, к Дому творчества, — поблизости от нее, справа. Маринка, бывало, загорала на песке... Играла в камушки... Мы поднимаемся по низким ступенькам, оглядываемся еще раз на берег — и вспоминаем, что купаться Маринка любила здесь, напротив лесенки — тут глубже мелкое дно, ближе раздевалка...
"Невермор-р!.." — ворон щелкает металическим клювом. "Невермор-р!.."
...Между тем жизнь у ребят понемногу налаживается... Мише пришло приглашение из Остина, штат Техас: там университет на пятьдесят тысяч студентов и в нем — лаборатория, которой руководит Вард, крупнейшая величина в науке, в области электрохимии... Сюда, в Дубулты, почта принесла письмо уже из Техаса. Нет, золотые яблоки в Америке не падают с неба, но Миша начал работать, уходит рано, возвращается в половине восьмого, все новое, непривычное — оборудование, взаимоотношения, люди, язык, но он доволен. И Марина чувствует себя вполне уверенно, И Сашка прислал письмо — просит книг "про пиратов и как построился мир..." Так откуда, с чего бы — ворон?.. Я объясняю жене, что все к лучшему, а как же? Сашеньке сделали операцию — разве это не главное? И вот — Миша начал работать... В Америке у него уже напечатано несколько специальных статей, ему предложена работа в престижной лаборатории, у него превосходная голова... И ему не придется постоянно иметь в виду свой "пятый пункт" и уступать дорогу тем, у кого этот "пункт" благонадежней, и зависеть от десятка других причин, каждая из которых перевесит любые знания, любой талант... И Мариша со временем сдаст свои медицинские экзамены, подтвердит врачебный диплом... Так или нет?.. Я очень, на удивление убедителен, хотя иногда, глядя на согласно кивающую жену, чувствую себя Панглосом; да, все к лучшему и только к лучшему в этом лучшем из миров...
В доме творчества много симпатичных нам, все с полуслова понимающих людей. Будь то известный поэт, чьи строки, натянутые, как тетива, звенят во мне, начиная с шестидесятых годов, или автор только что изданной книги о Михоэлсе, собиравший материалы для нее всю жизнь, или прежде знакомая нам только по статьям в "левой" периодике критик, неустрашимостью и какой-то внутренней озаренностью напоминающая Жанну д'Арк, но не французскую, а русскую, с отчаянными, дерзкими глазами и задорно вздернутым носом, — Жанну д'Арк времен перестройки... С нами за столом сидят молодые киевляне, к нам приезжают повидаться наши друзья из Йошкар-Олы, отдыхающие на взморье, мы встречаемся со знакомыми рижанами (среди них — мой товарищ по детским играм, ныне моряк, четверть века бороздящий моря и океаны на своем танкере-газовозе; и молодой ученый-биолог; и писательница, за принадлежность к коммунистической партии сидевшая при Ульманисе в тюрьме, потом всю войну оттрубившая в дивизионной газете, а недавно, после мучительных раздумий, подавшая заявление о выходе из нынешней компартии...). Вначале каждый говорит о своем, но спустя пять минут возникает и продолжается один и тот же бесконечный, будоражащий всех, перетекающий из компании в компанию, из газеты в газету, из журнала в журнал разговор — об Ираке и Кувейте, о пустых магазинных полках, о свободном рынке, о Ельцине, и Горбачеве, о партократах и мафии, о суверенитете и Союзе, о надвигающемся хаосе, об альтернативе гражданской войне — "сильной руке"... Мы больше слушаем, чем говорим, нам хочется, после нашей провинции, нашего "прекрасного (?) далека" услышать что-нибудь обнадеживающее, мы все еще надеемся на некие мудрые прозрения, светлые горизонты... Единственный вопрос, который задаю я всем подряд: почему демократы там, в Москве, в Ленинграде, не объединяются для противостояния фашизму? Ведь основное сейчас именно это: фашизм или демократия? Но если фашисты выступают сплоченным блоком, то демократы погрязли в дискуссиях, в амбициях, в спорах между собой... Почему же?.. Но никто не отвечает на мой вопрос. И от каждой встречи, от каждого разговора становится мрачнее на душе. Единственная отрада — что ты не один, вся страна — рядом, ты слышишь ее дыхание - тяжелое, прерывистое, больное — как у Сашки... Да, да, мальчик наш — спасен, но только сколько их, таких малышей, нуждающихся в помощи? Сколько их — обреченных, полуобреченных?.. А вся страна, больная, изнемогающая — ее надо лечить, лечить... Вот эта общая, соединяющая всех боль — не в ней ли залог исцеления и — после долгой ночи — рассвета?..
27И вдруг — в ежедневном, как завтрак, ворохе газет — снова:
"...Термин знаете — "расказачивание"?.. Директива исходила от Свердлова... Троцкий говорил, что казак — животное... Кубани больше всего досталось от Кагановича..."
Это писатель Гарий Немченко, только что избранный атаманом Московского казачьего землячества. Корреспондент, взявший у него интервью после завершения учредительного съезда Большого казачьего круга, рассказывает: "В ДК завода "Серп и молот" я пробирался бочком, а все ж и меня, и корреспондента "Родины" пару раз окликали бритоголовые мрачные люди: откуда, мол, братки? "Памятка русскому человеку"... Лобовая книжонка, для русского человека весьма оскорбительная — авторы его за кретина держат... Воинская атрибутика большинства участников. Боевые газыри, казачье форма, а главное — и наша, теперешняя. Преобладание военных. А рядом — продажа листка с цитатой из Военной энциклопедии 1912 года издания: статья "ЕВРЕИ". Суть в том, что евреи уклоняются от военной службы, сдаются в плен к неприятелю, физически мало годны к защите Отечества... Не глядя на солидные цены, продукцию эту охотно покупали участники круга".
Это — "Собеседник", № 32, за август 1990 г.
Или:
"Многих интересует процентное соотношение лиц еврейской национальности в правительстве Советской России..." Автор "Молодой гвардии" приводит целую таблицу — кто, где, когда... Помимо того, что таблица от начала до конца лжива, она и взята прямиком из геббельсовского издания антисемитской книжки Генри Форда, от которой тот отрекся еще в 1927 году и тогда же запретил любые перепечатки..."
Об этом рассказано в "Известиях״ за 11 августа 1990 г.
И еще:
"Телезритель задал Владимиру Александровичу Крючкову, председателю КГБ, вопрос об отношении возглавляемой им организации к деятельности общества "Память". И член Президентского совета объяснил, что, оказывается, "Память" бывает разная, в том числе и очень полезная, подлинно патриотическая, и вот ее-то деятельность он весьма приветствует... Так вот, мой вопрос будет очень простым. Нельзя ли наконец рассекретить это самое прогрессивное крыло общества "Память"? Кто эти замечательные люди? Где следы их патриотической деятельности, столь высоко оцененной председателем комитета?..״
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сердце-зверь - Герта Мюллер - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Солнце и кошка - Юрий Герт - Современная проза
- Человек в этом мире — большой фазан - Герта Мюллер - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Мираж - Юрий Герт - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие - Дан Родес - Современная проза