Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сбросив одежду и надев длинную, в пол, ночную сорочку, расшитую французскими кружевами — подарок Дуськи из Парижа, — она расхаживала по своей огромной квартире из комнаты в комнату, меряя пространство шагами. Бедный Ефим, как же он испугался. Как его передернуло. Другой человек. Хайдер, что он за человек? Она с ним спит. Она сделала его своим постоянным любовником — небывалое для нее дело. Но она не знает его совсем. Вся загадка — в Хайдере. В Хайдере вся загадка. Не зря этот сумасшедший пацаненок привел ее тогда на их сумасшедшее сборище. Она разгадает эту загадку.
А может, разгадка проста? И все они — сумасшедшие?
«Ты переработала в своем диком госпитале, Ангелина. Тебе действительно пора смотаться в Камарг. На Кипр. В Египет. Куда угодно. Кстати, как там в Иерусалиме Витас?»
Она взяла со стола пульт дистанционного управления, бездумно нажала кнопку. На огромном экране возникла внутренность пустого храма. Она вздрогнула, подобралась. Она не могла не узнать храм Второго Пришествия в Иерусалиме. Камера оператора тщательно ползала в полутьме туда-сюда, запечатлевая сделанную Витасом фреску. Хм, почти доделал, неплохо…
Из ее рта вырвался короткий крик. Она прижала руку ко рту.
Камера наползла на качающееся в вышине, под куполом, тело. Длинные волосы свисали с бессильно упавшей на плечо мертвой головы. Длинные ноги торчали, как костыли. Быстрой скороговоркой закадровый голос тележурналиста объяснял: «Знаменитый художник Витас Сафонов, расписывающий в Иерусалиме вновь отстроенный храм Второго Пришествия, повесился сегодня ночью прямо в храме, в виду своей неоконченной великолепной фрески… Отчего художник наложил на себя руки, навсегда останется тайной… Витас не оставил ни предсмертного письма, ни записки, ничего… Драма художника — часто скрытая от посторонних глаз драма… Художественный мир потерял…»
Ангелина дальше не слушала. Резко нажала кнопку. Экран погас. Она швырнула пульт на паркет. Он заскользил по гладкому паркету, как черная лодка.
Покончил с собой?! Не такой уж он дурак, чтобы уходить из жизни в расцвете сил… в разгаре живописной работы, славы, больших гонораров. И других доходов, в орбиту которых его втянули те, с кем работает она сама. Его точно убрали. Убили! Сто процентов!..
Простая и жестокая мысль поразила ее. Так молния ударяет в угол деревенской избы, рассекая надвое зеркало, печь, кровать.
С НЕГО НАЧАЛИ.
Да, с него начали. И подберутся к ней. Если, конечно, будут вести себя умело, сочетая осторожность с наглостью.
Убийца всегда должен быть одновременно нагл и осторожен. Только тогда у него может получиться задуманное.
Она сгребла в кулак кружева на груди. Ее длинные хищные крашеные ногти зацепили, поцарапали нежную белую кожу. Красная прядь упала на плечо, стекла на грудь кровавым сгустком. Она не сразу поняла, что в дверь стучат. Не звонят — стучат условным стуком.
Заплетаясь в длинной, обнимающей щиколотки сорочке, она босиком пошла к двери. Так она велела стучать Хайдеру. Только ему одному. Нагнувшись к дверному глазку, она заглянула в него. Кто-то снаружи закрыл глазок ладонью. Она почувствовала противную дрожь в коленях, липкий пот на лопатках и пояснице.
Кто?..
Голос Хайдера отчеканил за дверью:
Открывай.
Она загремела замками. Ее руки дрожали.
Широкое скуластое лицо полетело в нее с порога — так сикхи в Индии, она видела, бросают в свою жертву остро отточенные смертельные диски.
Хайдер… Что случилось… Почему ты без звонка…
Он вошел быстро. Властно закрыл дверь за собой. Подпер спиной. Глядел на нее, прижавшись к двери, не двигаясь, не моргая.
Они глядели друг другу глаза в глаза.
И он разлепил сжатые губы и сказал:
Это ты убила всех моих. Ты, Ангелина.
Я ждала. Я знала, что ты мне это скажешь.
Они стояли друг против друга, как на дуэли. Желание волной поднялось в ней. Она протянула руку и положила руку ему на пояс. На черный кожаный пояс, затянувший черную рубаху. Почувствовала, как сильные мышцы напряглись. Ее рука скользнула ниже. Он схватил ее за запястье. Оторвал ее руку от себя.
Не надо. Я не за этим пришел.
Она сама крепко сжала рукой его руку.
Ты пришел, чтобы казнить палача? Мудро.
Вырвала руку из его руки. Повернулась. Пошла в комнаты быстрым шагом, и кружевная ночная сорочка летела, развевалась за ней. Хайдер шел за ней. Желваки на его скулах вздувались. Мышцы под черной рубахой бугрились. Она чувствовала, слышала спиной: он еле сдерживал ярость.
Она остановилась около старинной японской гравюры, оформленной под стекло, в стильном багете черного дерева, висящей у нее в гостиной. Она купила себе эту гравюру после того, как получила гонорар от банкира Дикова, излечив его от навязчивых ночных страхов. У банкира убили брата и жену, и он чувствовал себя обреченным. Хотел убежать из страны. Она посоветовала ему усилить охрану и провела с ним всего пять сеансов гипноза. Страхи как рукой сняло. Его никто не убил, и он благополучно женился на молоденькой. Он заплатил Ангелине чертову прорву денег. Она положила деньги на счет, часть отправила Дуське в Париж, часть вложила в дизайн жилья и купила старинную восточную гравюру по совету Цэцэг. Кажется, это был Утамаро.
Гравюра изображала акт. Неприкрытый, грубый, все наружу — чудовищно огромный темный, как у осла, уд мужчины, бесстыдно вывернутые срамные губы женщины. Лица любовников были на удивление бесстрастны и изящны, будто фарфоровые. Любовница тонко улыбалась; у мужчины углы рта были опущены вниз, будто он плакал. Женщина смеется, мужчина плачет. Вполне справедливый расклад.
Порнография, — раздался голос Хайдера. Она подняла голову.
Только тупоголовые бараны не могут отличить банальное порно от высокого Эроса.
Понял. Я тупоголовый баран. Только я люблю святость тайны. Я люблю красоту. Я не люблю безобразие.
Ты любишь тайны? Тогда люби и мою тайну тоже. Что тебя не устраивает в твоем нынешнем положении? Твой путь расчищен. Ступай по нему.
Она тяжело дышала. Он тоже. Они оба дышали так, будто бы пробежали стометровку меньше чем за десять секунд.
Ангелина!..
Я всю жизнь Ангелина. Что дальше?
Хайдер сделал шаг к ней. Она стояла не двигаясь. Он взял ее за плечи.
И только взял — как все, что было в нем огненного, взыграло и покатилось ярким колесом, срезая все живое на пути, сметая все, что запрещало, что мешало им принадлежать друг другу.
Схватить ее вот так, за талию, сильнее. Прижать, пьянея. Исцеловать ее лицо, ее щеки, ее шею, забраться губами под ее закинутый подбородок, приникнуть к ключице, и ниже, ниже… разорвать грубыми сильными пальцами кружева, найти вставший дыбом темно-вишневый сосок, впиться в него губами, зубами… всосать, вглотать, как ядовитую сладкую, волчью ягоду… И опять, подняв голову, найти губами ее губы, ее податливо размыкающийся, вожделенно раскрывающийся перед ним рот, сплести язык с ее языком, играющим, как рыба, в его жадном рту… Его руки скользили у нее по спине. Он рвал кружева, не сознавая, что делает. Он выпрастывал из белой пены кружев ее всю, голую, горячую, надменную, уже отдающуюся, уже раздвигающую ноги перед ним, перед его живым острием, что вот-вот порвет штаны, и он испытывал опять сильнейшее вожделение, какое посещало его когда-либо в жизни, и жадно целовал ее, закидывая ей голову, и сходил с ума.
Ангелина… я не могу…
Я тоже… Иди ко мне…
Они оба рухнули на пол. На навощенный паркет. Он сорвал уже с нее всю сорочку, разбросал лоскуты по углам. Она была вся голая. Сама раздвинула ноги. Его рука скользнула вниз, два пальца воткнулись в нее, ощупывая вечный жар ее узкого лона. Она стиснула бедрами его руку. Всасывала в себя его язык, кусала зубами, а ее руки быстро, умело расстегивали его черные джинсы, звенели пряжкой ремня, сдирали, стаскивали плавки. Он понял: она хотела его сразу и бесповоротно, отчаянно и гневно, без ласк и прелюдий. Он поднялся над ней, разбросавшей голые ноги по полу, на руках — и с напором, мощно, не сдержав стона, ударил в нее, прободал ее, как бык корову, влился в нее всем естеством — и застыл, замер.
И она, всаживая ногти в его спину, в его взбугренные лопатки под черной потной рубахой, простонала властно:
Скорее… скорее!..
И его как прорвало. Он задвигался в ней сильно, зло, мощно, резко, причиняя ей боль, унижая ее, мучая ее, разрезая ее, прокалывая собой, и от этого вожделение увеличивалось, росло, становилось невыносимым, и они оба, вцепившись друг в друга, сотряслись в страшной судороге мгновенного, острого наслаждения. Перед его глазами встала муть, черная стена. На несколько мгновений он потерял сознание, ослеп и оглох.
Радость, острая, страшная, как смерть…
Когда он очнулся, он понял — он все еще в ней. Она все еще держит его собой, своим жадным, хищным нутром. Ее губы горели, искусанные им. Совсем близко он увидел ее темно-желтые рысьи глаза. И утонул в них. И снова ее губы легли на его губы, вызывая в нем истому новой волны желания, способного извести, погубить его.
- Железный тюльпан - Елена Крюкова - Боевик
- Пепел победы - Анатолий Гончар - Боевик
- Разорванный берег - Сергей Иванович Зверев - Боевик / Военное / Шпионский детектив
- Красная кнопка - Максим Шахов - Боевик
- Турецкий транзит - Владимир Гриньков - Боевик
- Ювелирная операция - Иван Стрельцов - Боевик
- Мой желанный убийца - Михаил Рогожин - Боевик
- Брат, вспомни все! - Владимир Колычев - Боевик
- По прозвищу Викинг - Виктор Степанычев - Боевик
- Долг грабежом красен - Михаил Серегин - Боевик