Форма входа
Читем онлайн Россия и Европа-т.3 - Александр Янов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Там же. С. 493.
Там же. С. 498.
Там же.
Достоевский Ф.М. Собр.соч.: в 30 т. Т. ю. Л., 1947. С. 200.
Я не должен напоминать читателю, что все это писалось, конечно, до Берлинского конгресса, впрах развеявшего мечты о Константинополе и тем более о союзе с Германией. Иллюстрируют воинственные прогнозы Достоевского лишь то, до какой степени «национально ориентированные» интеллигенты 1870-х со всеми своими панславистскими и прогерманскими пристрастиями и впрямь оказались простыми марионетками в руках Бисмарка. Что до истории, как развивалась она в последующие десятилетия, то пророчества Достоевского имеют к ней примерно такое же отношение, какое детские мультипликации имеют к реальной жизни.
Глава седьмая Три пророчества
Где падение Европы, «повсеместное, общее и ужасное»? Где папство, которому выгодны «резня, кровь, грабеж и хотя бы даже антропофагия»? Где Франция, «разделившаяся навеки», которую «ожидает судьба Польши»? Где, наконец, православие, раздавившее «чудовище социализма»? Если что-нибудь все это и напоминает, то разве лишь пророчество Бакунина о «едином вольном восточном государстве со столицей в Константинополе».
Человек-миф
О Леонтьеве писали - и пишут, как мы видели, - много и разное. Либералы, конечно, ругали. Свои, однако, кусали больнее и ядовитее (мы скоро увидим, почему). В последнем за 1885 год номере Вестника Европы напечатали анонимную рецензию (впоследствии ее приписывали перу главного редактора этой штаб-квартиры либералов Михаила Стасюлевича) на книгу Леонтьева «Восток, Россия и Славянство». Рецензия была откровенно оскорбительная: «Г-н Леонтьев, бывший консул на Востоке, является горячим сторонником славянофильства, доведенного до абсурда ... он весь ушел в византийские бредни, от которых веет чем- то совершенно затхлым, беспощадно фантастическим ... мистик на грубой хищнической подкладке»41.
А вот для сравнения отзыв Сергея Шарапова, одного из вождей славянофильства третьего, предреволюционного, поколения и главного редактора Русского дела: «Как характеристику Леонтьева мы приведем следующие, нами лично услышанные удивительные положения: «Урядник тоже немножко помазанник божий», «Цензура должна стеснять литературу, а не помогать ей», «Я совершенно разделяю культ палки»42. Либеральный редактор, как видите, просто разбранил, а славянофильствующий, похоже, доносит. Конечно, Леонтьев тоже, как помнит читатель, не считал донос за грех. Доносить-то не грех, но ведь не на своих же!
И вдобавок еще Шарапов печатает в своей газете фельетон некоего П. Аристова, уже прямо выходящий за рамки приличия, даже относительного, «патриотического». «Любит ли г-н Леонтьев свою родину? Вот вопрос, который приходит на ум все чаще и чаще... Затрагивать все великое, священное и резонировать, резонировать без конца, да ведь это же кощунство! Сурово-несправедливая аттестация творчеству русского духа и славизма за целую тысячу лет - позор для русского писателя! Г-н Леонтьев читает отходную России, славянству и целому человечеству. Нам-то что из того, что одному из «любителей родины» не видно ее будущего? Страшен сон, да милостив Бог. Истомилась жизненность не в России, не в славянстве, а в старом честолюбце-неудачнике»43. Либералы, по крайней мере, на личности не переходили...
Впрочем, обливавшая, как мы только что видели, Леонтьева грязью при жизни черносотенная публика с тем же рвением бросилась на защиту репутации «великого патриота от грязных лап еврейской библиографии» после его смерти. Для нововременского публициста А.А. Бурнакина Леонтьев уже «великий христианин, великий славянин, великий совестивец, великий патриот» - в отличие от всяких Гершензонов или Струве, пытавшихся сварить «новый маргарин по рецептам еврейской ортодоксии»44. Да и Василий Васильевич Розанов, близко сошедшийся с Леонтьевым в последний год его
Русское дело. 1882. № 19.
Там же. 1888. №2.
жизни, вспоминал о нем с восторгом: «Это был Кромвель без меча- Был диктатор без диктатуры... Более Ницше, чем сам Ницше»*5.
Но поистине глубокую, серьезную и уважительную статью-некролог о Леонтьеве, свободную и от оскорблений и от восторгов, написал, конечно, Владимир Сергеевич Соловьев. А между тем за две недели до своей смерти Леонтьев был до такой степени раздражен его высказываниями, что говорил одному из своих друзей: «Надо бы, чтобы духовенство наше возвысило свой голос... Скажут, много чести? Я не согласен. Преосвященный Никанор удостоил же внимания своего Л.Н. Толстого. А что такое проповедь этого самодура и юрода сравнительно с логическою и связною проповедью сатаны Соловьева!»[100].Лучшей, однако, его характеристикой служит, пожалуй, то обстоятельство, что единственное, в чем когда-либо согласились такие антиподы, как марксист Михаил Покровский и экзистенциалист Николай Бердяев, была именно оценка Леонтьева. Покровский говорил о нем как «о самом талантливом и самом откровенно русском дворянине второй половины XIX века»[101], Бердяев как о «самом крупном, единственно крупном мыслителе из консервативного лагеря»[102].Поколение спустя после смерти Леонтьева, «он не просто оброс мифами в толкованиях и интерпретациях, - пишет в послесловии к первой книге «К.Н. Леонтьев: pro et contra» А.П. Козырев, - он сам стал мифом, одновременно манящим и устрашающим»[103]. Даже Осип Мандельштам, по авторитетному свидетельству Надежды Яковлевны, увлекся на «короткое время Леонтьевым, но к чести своей сумел быстро его разгадать: «Он считал Леонтьева значительным мыслителем, но причислял его к лжеучителям»[104].
В эпоху гражданской войны, представление о нем как о пророке, то самое, в котором отказали ему современники, становится общепринятым. В 1918 году вышла книга Сергия Булгакова «Тихие думы», где наряду с интересными замечаниями о «византийско-мусульман- ском православии Леонтьева» и об «идеале халифата, религиозной деспотии», который «явственно пробивается через его христианство», утверждалось уже как нечто положительно бесспорное: «по смелости, доходящей до дерзости, Леонтьев, этот вдохновенный проповедник реакции, есть самый независимый и свободный русский писатель, притом принадлежащий к числу самых передовых умов в Европе... События сделали нынче для каждого ясным, в какой мере он был историческим буревестником, зловещим и страшным»51.С возникновением евразийства, которое, по сути, было простым продолжением его идеи о «славяно-азиатской цивилизации», репутация пророка укрепилась за Леонтьевым окончательно. Сошлюсь лишь на статью одного из лидеров евразийства Петра Сувчинского: «Ведь в нынешней катастрофе нет ничего неожиданного; сбылось все писанное и предреченное (хотя бы страстные и упорные пророчества Константина Леонтьева)»52. А современный итальянский философ Е.Гаспарини вообще полагает, что «не существует предсказаний, кем бы они ни делались, от Нострадамуса до Мадзини, от Маркса до Ницше, Герцена и Бакунина, которые предсказали бы будущее с конкретностью и точностью хотя бы приближающимся к леонтьевским»53.
Как ни странно, профессор Гаспарини оказался единственным, сколько я знаю, из тех, кто писал о Леонтьеве, сфокусировавшим внимание читателей не столько на его религиозных или философских взглядах, сколько на политических пророчествах. Вкратце заключение Гаспарини (на которое я возражал в «Вопросах философии» еще во времена, когда там царил Мераб Константинович Мамардашвили) сводилось к тому, что Леонтьев «предвидел само направление международной советской политики»54.
Булгаков С.Н. Тихие думы. 1918. С. 128.
Евразийский временник. Кн. 3. Берлин, 1923. С. 40.
GaspariniE. Scritori Russi. Padova, 1966, P. 678.
Ibid. P. 679. См. в этой связи А. Янов «Славянофилы и Константин Лентьев», Вопросы
И хотя я совершенно не согласен с интерпретацией Гаспарини (просто потому, что конкретные политические прогнозы Леонтьева, как мы скоро увидим, не выходили за рамки той расстановки сил на международной арене, которая сложилась в 1880-е), в принципе иду я по его стопам. В том смысле, что интересует меня здесь вовсе не то, что занимало тех, кто писал о Леонтьеве (так же, как о Бакунине, Достоевском или Тютчеве), но главным образом политические его прогнозы.
Ревизионист славянофильства
Нет спора, Леонтьев смотрел на вещи куда трезвее Достоевского и Бакунина. Да и то сказать, восьмидесятые годы требовали трезвости. Сокрушительная неудача обоих крестовых походов на Константинополь, воспетых Погодиным и Иваном Аксаковым, Берлинский конгресс, цареубийство и «измена» Болгарии надолго (но, как мы еще увидим, отнюдь не навсегда) излечили «национально ориентированных» как от панславистских иллюзий, так и от мечтаний о спасении Европы посредством распространения на нее «русского духа». С наивным мессианизмом отцов- основателей было покончено. И самого даже Ивана Аксакова заподозрили уже в крамольном либерализме.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Россия и Европа-т.3 - Александр Янов бесплатно.
Похожие на Россия и Европа-т.3 - Александр Янов книги
- 100 величайших соборов Европы - Саймон Дженкинс - Искусство и Дизайн / Прочее / История / Архитектура
- Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
- Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Мето. Мир - Ив Греве - Прочее
- «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957) - Георгий Адамович - Прочее
- Псковская земля. Русь или Европа? - Юлия Игоревна Андреева - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Попаданец XIX века. Дилогия - Михаил Леккор - Прочее / Попаданцы
- Про Ленивую и Радивую - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Сказка / Прочее
- Постмодернизм в России - Михаил Наумович Эпштейн - Культурология / Литературоведение / Прочее
- Пустыня в цвету - Джон Голсуорси - Прочее
