Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе ведь не нравится, что Генрих выдал себя за другого человека, желая обманным путем что-то выведать, – сказала я. – Вернее, ты бы осудил его, если бы он потом наказал простодушного солдата. А как совместить это с тем, чем занимаешься ты сам, Томас? Как оправдать?
Он вскочил и быстро, в сильном гневе шагнул к балкону, словно ему было тошно находиться рядом со мной, прикасаться ко мне после моих слов. Он открыл балконную дверь, вышел, закурил и дважды затянулся, прежде чем ответить:
– Ты опять позволяешь себе недопустимые и ничем не оправданные сравнения, Берта. Плохо, что король, как ты выразилась, “внедрился” в ряды своих солдат, плохо именно потому, что это были его люди, его солдаты. Нельзя терять доверие к тем, кто готов отдать за тебя жизнь, кто тебе верен, нельзя подстраивать им ловушки. Король в душе и сам это знает, вот почему он не наказал Уильямса за дерзкие речи. Еще бы ему не знать! Ведь в той же пьесе он произносит перед боем свою знаменитую речь. Разве не там Генрих говорит солдатам, которые в численности уступают врагу: “Чем меньше нас, тем больше будет славы… Сохранится память и о нас – о нас, о горсточке счастливцев, братьев”?
– Да, – быстро ответила я. – В Криспианов день[34]. И добавляет: “Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, мне станет братом”. А сколько человек наверняка считали братом тебя, чтобы вечером, или наутро, или через месяц обнаружить, что рядом был Иуда? С их точки зрения, конечно.
Его голос еще больше изменился, но теперь в нем звучал не столько гнев, сколько отчаяние, отчаяние человека, которого не понимают и который вынужден объяснять более чем очевидные вещи:
– Какое все это имеет отношение к моей службе, о которой ты, повторяю, не имеешь ни малейшего понятия. Ты что-то себе воображаешь, строишь какие-то догадки…
– Я и вправду точно ничего не знаю. Мы ведь твердо соблюдали наш договор. И мне не остается ничего другого, как строить догадки. Или ты хочешь, чтобы я отгоняла от себя вообще любые вопросы? Чтобы не думала, где ты, чем занимаешься, каким опасностям подвергаешься, кому и какие беды приносишь? И мне не нравятся, совсем не нравятся эти мои догадки. Но раз сам ты ничего мне не рассказываешь, я цепляюсь за домыслы. И поверь: выбор тут невелик. Что пришло в голову, то и пришло. То же самое можно сказать про любые мои страхи и тревоги. И про ревность – а ведь я ревную, хоть и знаю, да, знаю, что в теории для ревности нет повода, поскольку тебе приходится играть разные роли… – На самом деле я не нашла, что еще сказать, поэтому не закончила фразу. – Мои фантазии, они такие, какие есть, и ничего тут не попишешь. Дай мне зацепку, помоги избавиться от них, и у меня, возможно, что-нибудь получится. Но ведь я уже много лет живу в полном неведении, в одиночестве и пустоте.
– Если предположить, что я куда-то “внедряюсь”, как ты выражаешься, – ответил Томас с рассчитанной неспешностью, желая проявить уступчивость, но и почти наставительным тоном, – если предположить, что я куда-то “внедряюсь”, как это описывается в романах, то сей факт не имеет никакого отношения к тому, как я оцениваю спор короля Генриха с Уильямсом. Одно дело – внедряться в ряды врагов, и совсем другое – в ряды своих братьев, своих подданных. Никто же не станет упрекать солдата за то, что он в бою убивает противника, который, в свою очередь, пытается убить его самого – убить любым способом.
– Нет, тут нет ничего общего. Шпион, то есть внедренный человек, завязывает отношения с врагом, втирается к нему в доверие, прикидывается другом, а потом, если удается, наносит удар в спину. Любой солдат ведет себя совсем иначе – он не скрывает своей цели. Он ничего не выпытывает, никого не соблазняет, не предает. В нем нет коварства.
Томас рассмеялся, но сарказм в его смехе прозвучал как форма защиты. И смех получился слегка искусственным:
– Я никак не могу понять, Берта, против чего ты выступаешь. Против шпионажа? И что тебе в нем так уж не нравится? Не нравятся попытки разведать планы тех, кто намерен нам навредить или нас уничтожить? Не нравится, что срываются тщательно подготовленные теракты и убийства? Что мы не позволяем совершить их? Это часть защитных мер…
– Чтобы защитить кого и что? Королевство? – Наверное, он уже не помнил, что именно так сформулировал свою позицию какое-то время назад. Рассуждая про королевства, которые никогда не нападают сами, а всегда только защищаются.
– Да, это защита… – Он осекся, поскольку боялся впасть в излишний пафос. – Абсолютно то же самое, что сражение в открытом поле, или морской бой, или бомбежки, которых никто не ждал и не предвидел. Ты думаешь, там дело обходится без обманов и хитрых уловок? Есть вещь под названием “стратегия”, и другая – под названием “тактика”, и в обеих главную роль играют фактор неожиданности и внезапности, разные ловушки, диверсионные вылазки, маскировка, обманные маневры, строгая секретность и столь ненавистное тебе коварство. Сейчас мало кто использует это слово, может, уже успели и позабыть, что оно значит. Как ты считаешь, зачем нужны подводные лодки, господи боже мой? Их ведь никто не видит, правда? Зачем-то они нужны, тебе не кажется? Так оно есть, и так было с начала времен. Даже в бою при Фермопилах имелся некто внедренный – или шпион, называй как хочешь. А Троянская война? Как была одержана победа? Чем был знаменитый конь, если не хитрой ловушкой, отравленным подарком, чистым обманом? И вина лежала не на тех, кто оставил его у стен Трои, а на тех, кто втащил коня в город. Вина лежит на тех, кто повелся на обман, а не на тех, кто обманывает в силу обстоятельств, то есть вынужден обманывать. Оба лагеря это отлично знают, и ни тот ни другой никогда не станет пренебрегать подобными средствами. Во время войны нужно
- Номер Два. Роман о человеке, который не стал Гарри Поттером - Давид Фонкинос - Русская классическая проза
- Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Стройотряд уходит в небо - Алэн Акоб - Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Лекарство против морщин - Александр Афанасьев - Криминальный детектив / Русская классическая проза / Триллер
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Две сестры - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Между небом и землей - Марк Кляйн - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Смерть в живых образах - Mortemer - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика / Науки: разное