Форма входа
Читем онлайн Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Сунуть его в карман брюк было для меня делом одного мгновенья; еще одно мгновенье ушло на то, чтобы вновь очутиться у распахнутой двери на террасу. И я уже готов был так же мгновенно выскочить наружу, когда заметил ту крепкую, атлетическую девицу, возвращающуюся с белым песиком на руках, и понял, что произошло. У этих белых лохматых собачек совершенно никакой выносливости. Быстро рвануть с места на короткое расстояние — это они могут, но бег по пересеченной местности им совсем не по зубам. Данный песик утратил охотничий азарт на пятидесятом ярде, остановился, отдышался и был без сопротивления подобран хозяйкой.
В минуту опасности мы, Вустеры, действуем молниеносно. Поскольку выход на террасу был перекрыт, я сразу решил воспользоваться другим, ведущим внутрь дома. Выскочив в противоположную дверь, перебежал через коридор и временно укрылся в комнате напротив.
ГЛАВА 16
Комната, в которой я очутился, оказалась светлой и жизнерадостной, чем существенно отличалась в данную минуту от Бертрама Вустера. Она была похожа на жилище женщины со склонностью к спорту и играм на открытом воздухе, и я заключил, что это — уютное гнездышко плотной атлетической приятельницы Мадлен Бассет.
Над камином висело весло, над книжной полкой — бадминтонная ракетка, и по стенам были приколоты групповые фотографии — теннисные и хоккейные команды, как я без труда определил с первого взгляда.
Второго взгляда я кинуть не успел, так как, едва войдя, сразу заметил в противоположной стене удачно расположенную стеклянную дверь в сад и бросился к ней, как пеший турист бросается в придорожную пивную в последнюю минуту перед закрытием. От стеклянной двери несколько ступенек вели вниз, в цветник вдоль боковой стены дома, и далее открывался превосходнейший путь к бегству, какого только может пожелать человек, чья цель в жизни — поскорее вырваться из этого величавого уимблдонского жилища, и глаза бы мои его больше не видели.
Я сказал «открывался путь к бегству», но правильнее будет сказать «открывался бы», если бы тут же за порогом не стоял, лениво опираясь на лопату, коренастый садовник в вельветовых штанах и красно-желтой фуражке, так что его можно было принять — по ошибке, понятное дело — за члена Мэрилебонского Крикетного клуба. Рубаха его была коричневая, сапоги — черные, лицо — свекольное, усы — сивые.
Приведенную здесь гамму цветов я хорошо запомнил, так как некоторое время стоял и внимательно разглядывал этого работника физического труда с самого близкого расстояния. И чем дольше разглядывал, тем меньше он мне нравился. Точно так же, как раньше я ощутил духовную дисгармонию с горничной, курившей дешевые сигареты, я теперь с подозрением смотрел на здешнего садовника, все больше проникаясь ощущением, что хорошо бы подложить полтора фунта динамита под его жирное вельветовое седалище.
Наконец, не в силах больше терпеть его вид, я повернулся и начал ходить туда-сюда по комнате, как дикий зверь в клетке, с той только разницей, что дикий зверь в клетке не налетел бы при этом на столик, на котором помещались серебряный кубок, мяч для гольфа в стеклянном ящичке и большая фотография в рамке, а я налетел и чуть было его не опрокинул. Просто чудо ловкости, что мне удалось поймать соскользнувшую фотографию и предотвратить ее падение на пол, иначе все домочадцы немедленно сбежались бы на звон разбитого стекла. Когда она очутилась у меня в руках, я увидел, что это Мадлен Бассет, ну прямо как живая.
Она была снята анфас. На меня, ну прямо как живые, смотрели большие, будто блюдца, печальные глаза, и губы, как живые, чуть трепетали, сложенные в странную, укоризненную гримасу. Глядя на эти печальные глаза и еще пристальнее присмотревшись к трепещущим губам, я вдруг ощутил, что в голове у меня словно сработала какая-то пружинка. Блеснуло озарение.
Последующие события показали, что блеснувшая у меня в голове мысль, подобно девяноста четырем процентам мыслей, озаряющих Китекэта, только поначалу могла показаться ценной, но факт таков, что в тот момент я решил, что достаточно выкрасть этот художественный фотопортрет и потом поставить перед Гасси Финк-Ноттлом, дабы он пригляделся хорошенько и прислушался к голосу собственной совести, и все благополучно утрясется. Он ощутит раскаяние, все лучшее в его душе пробудится, и прежняя любовь и нежность возвратятся со страшной силой. По-моему, именно так обычно бывает. Домушники, чей взгляд случайно падает на фотографию матери, немедленно сдают свой инструмент и решают начать новую жизнь, и то же самое, мне кажется, происходит с уличными грабителями, мошенниками и людьми, которые уклоняются от оплаты лицензии на держание собаки. И я не видел основания предполагать, что Гасси отстанет от других.
В это мгновение я услышал в коридоре вой пылесоса и сообразил, что сейчас горничная войдет сюда убираться. Быть застигнутым горничной в комнате, где тебе не следовало бы находиться, — по-моему, нет другого положения, когда яснее ощущаешь себя оленем, загнанным в угол; а если есть, то мне оно неизвестно. Определив состояние Бертрама Вустера в данную минуту как крайне тревожное, вы не далеко уйдете от истины. Я метнулся к двери в сад. Там стоял садовник. Метнулся обратно — и снова чуть не опрокинул столик. Тогда, быстро сообразив, я подался вбок. Там в углу я еще раньше успел заметить здоровенный диван, за которым вполне можно было укрыться. В моем распоряжении оставались каких-нибудь две секунды, но я успел спрятаться за спинкой дивана.
Там я не то чтобы вздохнул с облегчением, этого сказать все-таки нельзя. До полного благополучия еще оставалось изрядно. Но все-таки в этом уютном уголке я ощутил себя в относительной безопасности. Одно из открытий, которые делаешь, повращавшись по белу свету, состоит в том, что горничные за диванами не подметают. Пройдясь пылесосом по открытым ковровым пространствам, они решают, что день прожит не зря, уходят пить чай и заедать куском хлеба с джемом.
Но в тот раз остались нетронутыми даже открытые ковровые пространства, ибо едва работница включила прибор, как была отозвана от работы высшей инстанцией.
— Доброе утро, Джейн, — раздался голос, сопровождаемый визгливым лаем, каким лают лишь белые мохнатые песики, в силу чего я счел, что голос принадлежит атлетической школьной подруге. — Отложим пока уборку этой комнаты.
— Хорошо, мисс, — ответила горничная, явно очень довольная таким оборотом, и удалилась, не иначе как побежала в буфетную выкурить еще сигаретку.
Затем послышался бумажный шелест — это атлетическая девица, усевшись на диван, занялась просматриванием утренней газеты. А потом она вдруг промолвила: «А-а, Мадлен!», — и я понял, что нас почтила своим присутствием Бассет, собственной персоной.
— Доброе утро, Хильда, — ответила Бассет тем умильно-сладостным тоном, за который ее терпеть не могут все нормально мыслящие мужчины. — Какое прелестное, божественное утро!
Атлетическая девица возразила, что утро как утро, ничего особенного, и добавила, что лично она вообще утра терпеть не может. Говорила она кислым тоном, сразу видно, что от неудачи в любви у нее, бедняжки, испортился характер. Я от души посочувствовал ей в ее горе, при других обстоятельствах я бы протянул руку из-за спинки дивана и погладил бы ее по голове.
— Я принесла тебе цветочки, — гнула свое Бассет. — Прелестные улыбающиеся цветочки. Смотри, какие они радостные, Хильда!
Атлетическая девица ответила, что, мол, чего бы им не радоваться, вроде бы нет у них причин охать, и после этого возникла пауза. Девица подкинула какое-то замечание насчет перспектив Крикетного клуба, но отзыва не последовало, мысли Мадлен Бассет, похоже, витали в другой сфере, что и подтвердила ее следующая реплика:
— Я сейчас была в столовой, — сказала она, и голос у нее заметно задрожал. — Письма от Гасси опять нет. Я так волнуюсь, Хильда. Я, пожалуй, поеду в Деверил ранним поездом.
— Дело хозяйское.
— У меня ужасное предчувствие, что он серьезно ранен. В письме говорилось, что у него лишь растяжение связок, но так ли это? — не перестаю я себя спрашивать. Что, если лошадь сбросила его, и он оказался под копытами?
— Он бы так и написал.
— Да нет же! Об этом я тебе и толкую. Гасси такой внимательный и самоотверженный! Первая его мысль будет — не волновать меня. О, Хильда, как ты думаешь, может быть, у него перелом позвоночника?
— Вздор! Какой там перелом позвоночника! Если от него нет писем, значит, просто этот его приятель, — как его? Вустер — отказался служить ему секретарем. И я не виню беднягу. Он же в тебя сам влюблен, кажется?
— Он меня любит страстно. Это трагедия. Я не могу описать тебе, Хильда, с каким душераздирающим страданием во взоре он смотрит на меня при встрече!
— Значит, все ясно. Когда ты влюблен, а кто-то перехватил у тебя с лету твой предмет, кому будет приятно сесть за стол и скрипучим пером строчить под диктовку удачливого соперника: «Моя дорогая, запятая, бесценная любовь, точка. Я обожаю тебя, запятая, преклоняюсь перед тобой, точка. Как бы мне сейчас хотелось, запятая, дорогая, запятая, прижать тебя к сердцу и покрыть твое прелестное личико жаркими поцелуями, восклицательный знак». Понятно, что Вустер взбунтовался.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз бесплатно.
Похожие на Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз книги
- Том 4. М-р Маллинер и другие - Пэлем Вудхауз - Классическая проза
- Том 4. М-р Маллинер и другие - Пэлем Вудхауз - Классическая проза
- Мерзкая плоть - Ивлин Во - Классическая проза
- Дядя Фред посещает свои угодья - Пэлем Вудхауз - Классическая проза
- Фамильная честь Вустеров - Пэлем Вудхауз - Классическая проза
- Путешествие с Чарли в поисках Америки - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель) - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Возвращение в Брайдсхед - Ивлин Во - Классическая проза
- Незабвенная - Ивлин Во - Классическая проза
