Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако заметим напоследок, что Терехов среди трех героев этой статьи самый неоднозначный. Все же он циник отчасти поневоле – и без радости. У него есть тоска. А это немало. Вот еще фрагмент из его интервью: «Вы знаете, я, к сожалению, давно уже умер как гражданин, и это, мне кажется, распространенное ощущение. У меня нет политических убеждений. <...> Никому не нравится жизнь, в которой мы живем. Просторы, природа, история, покойная великая русская литература, домашние животные, семья – это да. А жизнь – нет, никому не нравится. „Суровые, сударь, нравы в нашем городе“. Но никто при этом не видел России, которая была бы другой. Реальная Россия всегда – это всего лишь несколько жестоких слов, которые мы говорим друг другу»[30]. Но это, как замечает Слотердайк, с которого начата эта статья, есть пока только состояние несовершеннолетия, так как человек смиряется с положением дел, это позиция безучастного наблюдателя. Задача заключается в том, чтоб из такого состояния выйти.
5. Где граница цинизма?
Обречены ли мы жить в эпоху триумфально торжествующего цинизма?
В масштабе истории ситуация не выглядит однозначной. К примеру, Дмитрий Травин производит такое историософское обобщение: «Циничные эпохи в истории не раз следовали за эпохами радикальных перемен. А стремление к простым, хотя весьма дорогостоящим, радостям жизни возникало после того, как отмирало стремление к кардинальному переустройству общества. В Англии такой эпохой цинизма было, по всей видимости, время веселого короля Карла II (60-е – 80-е гг. XVII века), который сам жил и жить давал другим. Отгремели революционные войны, ушли в прошлое связанные с ними бедствия, появилась возможность делать бизнес и наслаждаться жизнью. И то поколение, которое помнило страшные дни казней и сражений, готово было забыть про религиозные распри ради торжества жизни, как таковой.
Во Франции такой эпохой цинизма и вседозволенности могла бы стать послереволюционная эпоха Директории, однако длилась она слишком недолго по причине полного развала экономики. Наполеон быстро навел порядок, однако затем вновь увлек общество великими идеями, которые к 1815 г. обратили страну в пепелище. И вот тогда-то поколение, сформировавшееся на этом пепелище, возлюбило жизнь значительно больше, чем Свободу, Равенство и Братство, вместе взятые. Что обеспечило Франции относительно стабильное, мирное, циничное и абсолютно коррупционное развитие более чем на три десятилетия (эпохи Реставрации и Июльской монархии). Лишь к концу 40-х гг. французы вспомнили о великих идеях, связанных в их сознании с Наполеоном, и привели к власти Луи Бонапарта.
То, что мы видим в сегодня нашей стране, не является чисто российским феноменом, Это – нормальный этап на длительном пути модернизации любой страны. Сегодня в России живет, правит и наслаждается жизнью поколение, прекрасно помнящее нескончаемый, „эротический“ советский сериал под названием „Голый прилавок“. И что бы там не говорилось время от времени о прекрасной эпохе Леонида Ильича, семидесятники по-настоящему ценят лишь сегодняшний, мир, в котором они находятся около рубля, на который все можно купить».
Травин связывает эти комплексы с мировоззрением, проблемами и психологическими комплексами лишь одного нашего поколения. И, вероятно, сильно упрощает. Феномен современного цинизма не сводится к празднику потребления.
Что же касается литературы, то цинизм ее просто убивает.
Как выход из цинического тупика, из состояния несовершеннолетия Слотердайк предлагает кинический смех. Об этом позитивном посыле философа не просто осмысленно, но и едва ли не с восторгом писал Игорь Ефременков: «...бросая вызов цинизму, Слотердайк противопоставляет ему кинизм, то есть дерзкое игнорирование серьезности и власти, интеллектуальную независимость и радостную “биофилию“ вопреки всему. <...> Слотердайк предпочитает живой взгляд и широкую добродушную улыбку. Посреди и вопреки сумеркам цинизма конца века. А вот уже собственно кинические жесты, с помощью которых философ предлагает зажатому со всех сторон цинику сопротивляться тяжеловесной Власти и собственной интеллектуальной серьезности. Эти жесты – „Да, но...“, „Ну и?...“, „А почему бы и нет?..“ – работают как самый последний, дерзкий и даже агрессивный аргумент в любой ситуации, где нас собираются „водить за нос“ и навязывать нам идеологические программы поведения и мышления. <...> За всем этим стоит экзистенциальное credo самого Слотердайка: трезво считаться с любыми данностями, которые подсовывает нам мир, без тени морализма и рационализации срывать с истины любые покровы. То же и с кинизмом философа: „культурный“ читатель рискует понять его как самоцельную грубость, пошлость, аморализм. Но ведь аморализм, отрицая мораль, сам еще принадлежит этой оппозиции – автор „Критики“ же ничего и не собирается отрицать, он предлагает мыслить по ту сторону всех и всяческих дуализмов. <...> И как бы ни обещал Слотердайк не выдвигать никаких „новых ценностей“, но в книге они говорят сами за себя: экстаз и самоуглубленная медитация, сексуальное опьянение и любовь, ирония и смех. Одним словом, оставаться на своем месте, как и раньше, делать свое дело, но – осознанно, отдавая себе в этом полный отчет»[31].
Стоит напомнить, что Татьяна Горичева в этой связи предпочитала апеллировать к традиции высокого юродства как своего рода практики христианского кинизма, собственно уже не раз испытанной не только в теории, но и в жизни и творчестве русских интеллигентов, художников, философов, литераторов ХХ века.
Возможно, настанут день и час, когда ничего другого не останется.
Марина Палей
Марина Анатольевна Палей родилась 1 февраля 1955 года в Ленинграде. Окончила Ленинградский медицинский институт (1978) и Литинститут (1991; семинар критики Е.Ю. Сидорова).
Печатается как критик с 1987, как прозаик с 1989 года. Стала известна после журнальных публикаций: повести «Евгеша и Аннушка» («Знамя», 1990, № 7; предисл. Е. Сидорова), «Кабирия с Обводного канала» («Новый мир», 1991, № 3), рассказы («Литературное обозрение», 1991, № 3; «Звезда», 1993, № 7; «Новый мир», 1994, № 12). Перевела с итальянского языка книгу стихов Л. Салмон «Веер» (СПб., 1992). Печаталась как критик в журналах «Новый мир», «Литературное обозрение».
Если, по оценке Николая Александрова, «петербургские повести Марины Палей <...> вполне обыкновенны и легко укладываются в общее русло современной „женской“ прозы: бытовой фон, немного лиризма, немного психологии», то в произведениях эмигрантского периода «лиричности больше и больше многословия, сюжетность запрятана в стилистические выкрутасы и само повествование, поставленное на псевдо-интеллектуальные котурны, силится соответствовать европейским стандартам» («Старое литературное обозрение», 2001, № 2). Объясняя причины, по которым ее проза, на которую когда-то возлагали так много надежд, никак не может завоевать современную русскую читательскую аудиторию, Палей говорит: «Со времени „евгеш-и-аннушек“ прошло шестнадцать лет – и, для меня, тысячи других жизней. Тысячи разнообразных ролей в различных точках нашего небесного тела; тысячи каскадерских обстоятельств (кстати, напрочь не понятных россиянину). Желательно, чтобы читатель (который никогда не догонит художника в интенсивности обобщений) все-таки постарался увидеть автора в ином свете – проходящем сквозь принципиально иную оптику – а не только сквозь призму его ранних работ» («Литературная Россия», 19.01.2007).
Произведения Палей переведены на английский, голландский, испанский, итальянский, немецкий, словацкий, французский, шведский языки.
Член Союза российских писателей, Русского ПЕН-центра, Союза писателей Нидерландов.
Лауреат Международного конкурса на лучший женский рассказ (1992). Роман «Ланч» входил в шорт-лист Букеровской премии (2000), повесть «Хутор» – в шорт-лист премии Ивана Петровича Белкина (2005), роман «Клеменс» – в шорт-лист премии «Большая книга» (2006).
С 1993 года живет в Голландии.
ХУТОР
Моим детям – Мише и Полине
«Чайник находится здесь», – помогла себе голосом Эсмеральда Леонардовна (далее – Э. Л.) и аккуратно вписала произносимое в маленький прямоугольник. Затем, непосредственно под прямоугольником, четкими печатными буквами вывела: «Медный сундук». «Теперь смотри, – она указала на общую схему «ПЛАН ПОДВАЛА». – Запасные электропробки хранятся здесь... стеариновые свечи – здесь...» – Она ткнула концом ручки в два других прямоугольника с письменно обозначенным содержимым и, соответственно, подписанные внизу: «Голубой деревянный ящик» и «Старый пражский чемодан». Рядом с ее правой рукой, унизанной тяжкими серебряными перстнями, уже лежала солидная стопка листков машинописного формата – на них чернели аккуратные надписи: «Где найти таз для стирки», или: «Где найти веник» или: «Если не будет электричества – вот, где ты найдешь охотничье топливо». Схемы именовались: «ПЛАН ДВОРА», «ПЛАН ЛЕСА», «ПЛАН ВЕРАНДЫ», «ПЛАН СПАЛЬНИ» – и т. п.
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Зато ты очень красивый (сборник) - Кетро Марта - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Песни китов - Владимир Шпаков - Современная проза
- Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас - Современная проза
- Подкидыши для Генерального - Марго Лаванда - Проза / Современная проза
- Учитель пения - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
- Сто семьдесят третий - Сергей Бабаян - Современная проза