в рот пасту с курицей по-каджунски.
Я выхожу из транса, и улыбаюсь, когда Картер облизывает вилку после того, как соскреб с контейнера оставшееся масло и приправу.
— Похоже, завтра я поем в столовой.
Он прекращает облизываться и смотрит на меня.
— Это твой обед? — он ставит контейнер на стол. — О, Лив. Почему ты мне об этом не сказала? — подхватив меня на руки, он сажает меня на стойку и переплетает мои ноги вокруг себя, уткнувшись лицом в мою шею. — Я съел твой обед. Мне так жаль. Но он был очень вкусным, так что мне не так уж и жаль. Но все равно, прости.
— Все в порядке, — я отталкиваю его назад, чтобы погладить его живот. — Ты большой парень. Тебе нужна еда.
— Мне нужна ты, — шепчет он, прижимая наши лбы. — И как бы я ни любил тебя в одежде… — его пальцы проникают под подол его худи, в котором я живу, и касаются моей кожи. — …от этого чертового худи надо избавиться.
Через секунду он уже на полу, и меня бросает в дрожь от ощущения его взгляда на моем обнаженном теле.
— Эта майка, — рычит Картер, просовывая один палец в дырку, которая находится в опасной близости от моего соска. Не спрашивайте меня, почему я не выбрасываю свою старую одежду. Для расслабления дома нет ничего лучше, чем дырявая, обжитая одежда. — Мне чертовски нравится эта майка. Но я собираюсь ее испортить.
— Картер…
Я замолкаю, когда Картер разрывает на части тонкий материал моей майки. Он довольно ухмыляется. Моя кожа покрывается мурашками, когда прохладный воздух окружает мою плоть, заставляя меня дрожать, а Картер наблюдает за этим. Он берет меня за руку и рассматривает мои ногти фиолетово-синего оттенка, хотя на них нет лака.
Он хмурится и смотрит на меня. Его плечи подрагивают, и он потирает своими руками мои.
— Здесь чертовски холодно, Ол. Можно я включу отопление?
Картер уходит, прежде чем я успеваю сказать ему, что не стоит беспокоиться. Я спрыгиваю со стойки и иду за ним в прихожую, останавливаясь, чтобы поднять с пола его худи и снова надеть его. Мои щеки краснеют от стыда, когда он находит термостат.
— Сорок девять? Олли, здесь всего сорок девять градусов16, мать твою!
Я опускаю взгляд на пол, когда он начинает нажимать на кнопки.
— Она не работает.
— Что значит не работает? Почему здесь написано, что отопление выключено? Он не дает мне… — он со стоном прерывается, и поворачивается в мою сторону.
— Моя печь сломалась.
Он в удивлении вскидывает брови.
— Сломалась? — когда я киваю, он проводит рукой по челюсти. — И как давно?
— Эм… — я почесываю висок. — Неделю или около того. — В этот раз я мысленно добавляю.
— Неделя? Оливия! Ты не можешь… это не… — он мотает головой, прижимаясь к моему лицу. — Черт. Это слишком холодно для тебя, Олли.
— Отсюда и мой наряд, — я показываю на свое обмотанное тело. — И одеяло, обернутое вокруг моей лодыжки.
— Где твоя печь? — он указывает на дверь, ведущую в подвал. — Хочешь, я посмотрю?
Я хватаю его за руку, чтобы остановить, потому что Картер никого не ждет, а это значит, что когда он только задавал вопрос, он уже был на полпути к двери.
— Ты не сможешь ее починить. Мой брат уже осмотрел ее. Она ломается с прошлой зимы. Мне нужна новая.
— О. Ты… ты сделаешь это? Заменишь ее?
Мои уши горят, я не могу смотреть на него. Я переминаюсь с ноги на ногу, и погружаю пальцы в пучок на макушке.
— Я коплю.
— Ты копишь?
Слезы смущения застилают мне глаза, и я отворачиваюсь, чтобы он их не видел.
— Сейчас я не могу себе этого позволить. Пожалуйста, давай закроем эту тему.
— Я…
— Если тебе холодно, Картер, у тебя дома пять каминов, которые тебя согреют.
Уголок его рта поднимается.
— Семь.
— Что?
— У меня семь каминов.
По моей шее поднимается жар, и скапливается в щеках.
— Мне жаль, что у меня нет ни одного, — шепчу я, проходя мимо него.
— Эй, — его пальцы смыкаются вокруг моего локтя, затем скользят вверх и обхватывают мой затылок, он мягко притягивает меня к себе. В его взгляде читается лишь забота. — Мне нужно, чтобы ты рассказала мне, почему ты так расстроилась.
— Потому что ты сказал…
— Я знаю, что я сказал. Я спросил тебя, собираешься ли ты заменить печь, — он смотрит, как я покусываю нижнюю губу. — Тебе стыдно, что ты не можешь себе этого позволить?
Я сосредотачиваюсь на его груди, на безупречной коже, которая выглядывает из-под расстегнутых пуговиц. Даже в середине зимы она идеального оттенка закатного солнца.
— Посмотри на меня, Олли, — он вынимает ноготь большого пальца, который я не заметила, как начала грызть, и обхватывает мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него. — Тебе никогда не нужно смущаться из-за этого. Я не осуждаю тебя. Я знаю, что ты много работаешь, и я знаю, что ты делаешь все, что можешь, — Картер проводит большим пальцем по моей нижней губе. — Я горжусь тобой.
Мое сердце тихо стучит в груди, и что-то в животе сжимается от этих ласковых слов и сострадания в его пристальном взгляде.
— Трудно не сравнивать себя с кем-то вроде тебя, — признаюсь я. — Я знаю, что мы на разных игровых полях, но все, что у тебя есть, так прекрасно, так невероятно, и…
— Включая тебя, Олли. Ты так прекрасна, так невероятна, вся ты. Неужели ты не понимаешь, что все остальное не идет ни в какое сравнение с тобой? Я бы все променял на тебя одну.
В моем животе порхают бабочки. Обхватив его за талию, я прижимаюсь щекой к его груди и глубоко дышу.
— Мне нравятся твои камины. Все семь.
Картер смеется, прижимая поцелуй к моей голове.
— Я хочу, чтобы тебе было тепло, Олли. Вот и все. Прости, что расстроил тебя, — он качает нас взад-вперед. — К тому же, я собираюсь прижаться к тебе сегодня ночью, а я горяч, так что тебе не понадобится вся эта одежда.
— Ты останешься у меня?
Его выражение лица говорит да, но его рот произносит:
— Все, что я хочу, это трахать тебя до самого утра и заснуть с моей девушкой в моих объятиях.
Проклятье, опять мое сердце скачет, переходя от тихого, ровного стука к диким ударам молота.
Судя по едва заметному розовому оттенку его скул, и по тому, как он прикусывает нижнюю губу, смею предположить, что этот невероятно большой мужчина передо мной, сейчас стесняется.
— Девушка?
Он кивает, почесывая голову.
— Ты
