Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Покажите, Василий Васильевич.
— Не могу, Иван Сергеевич, не могу, — повторил Верещагин. — Ничего не вышло, извините, не покажу. Видимо, Иван Сергеевич, мне понадобился отдых. Устал. Нынче мне исполнится сорок лет, а я уже устал. Стыдно об этом говорить.
— Отдохните, побывайте у хороших докторов. А лучше всего провести вам лето у себя на Шексне. Своя русская земля, свой воздух, свои не подстриженные под гребенку деревья, целые леса, а в них зверей-то сколько! Не унывайте, Василий Васильевич, отдохните, — и снова за дело. Вы еще своей кистью наделаете чудес. Этакий вы Тарас Бульба! Вот так и кажется, что отдохнете вы — и сорвется у вас с языка: «Гей, хлопцы! Не посрамим искусство русское — есть ещё краски на палитре, да какие! Не засохли кисти волшебные! Не выветрились из головы мысли свежие! Поработаем себе на славу и добрым людям на пользу!..»
— А вы, видно, любите Гоголя…
— Ах, милый мой! Это такой писатель, которого может полюбить и академик, и читающий по складам Петрушка. Ну, Василий Васильевич, будьте здоровы! Заезжайте в Буживаль, не забывайте старика, не забывайте!..
Три казни
Мысль художника была направлена на поиски новых тем и сюжетов, но все время останавливалась на ранее принятом решении — написать три казни. Он окончательно продумал картину «Казнь через повешение в России» и поехал в Петербург, чтобы побывать на Семеновском плацу, на том месте, где были казнены народовольцы. Место ничем не было примечательно пустынное, вдали дома и какие-то постройки. Падал и таял мокрый снежок. На плацу в тот весенний день никого не было, за исключением одного городового, неизвестно зачем охранявшего пустующий плац. На расспросы Верещагина городовой со всеми подробностями рассказал ему, где и как были поставлены пять виселиц, похожих на деревенские качели, как были расположены войска вокруг эшафота и как конная жандармерия сдерживала толпу народа, пришедшего смотреть казнь цареубийц. Большего Верещагин при посещении плаца не узнал. Сделав зарисовки места, художник на некоторое время отложил работу над картиной. Он неожиданно собрался поехать из Петербурга вторично в Индию. Никто об этом намерении Верещагина не знал, лишь с пути он написал Третьякову: «Я еду ненадолго, на три месяца, в Индию… Сегодня мне стукнуло сорок лет. Отныне буду производить четверть того, что производил до сих пор — довольно лихорадок! На случай, если я подохну в Индии и у Вас будут несколько из моих новых картин, не забудьте, что перед каждой надобно, иметь три или четыре метра расстояния, так как они писались в громадной мастерской…»
Стасову он также написал, что в эту, вторую поездку его интересует один сюжет, для которого он главным образом и поехал. Художник имел в виду работу над картиной «Английская казнь в Индии», или «Подавление восстания индусов англичанами»… Вторая, очень кратковременная, поездка в Индию не обогатила Верещагина множеством впечатлений. Он не предпринимал тогда трудных путешествий в глубь страны, не перегружал себя работой над новыми этюдами, не собирал и не скупал редкостных предметов, которые служили бы ему материалом в работе над картинами. Но Верещагин не мог начать работу над картиной «Английская казнь в Индии», пока вторично не поехал в Индию и не представил себе со всей ясностью обстановку и место, где англичане чинили жестокую расправу над индийцами. Будучи в Индии, он перечитал английские и американские газеты с описанием восстания индийцев и подавления его. Узнал от очевидцев подробности расстрела сипаев из пушек. Когда все это было изучено, собрано и зарисовано, Верещагин мог возвратиться в Мезон-Лаффитт и приступить к работе. Римский крест, английские пушки и виселица российского самодержавия стали темой художника-разоблачителя.
Всяческое насилие над слабыми и безоружными людьми он считал самым позорным проявлением варварства «цивилизованных» государств, захватывающих колонии. Верещагин своими взглядами на этот вопрос сходился с известным путешественником и исследователем Миклухо-Маклаем, снискавшим себе широкую славу. Деятельность Маклая высоко оценил и Лев Николаевич Толстой, однажды писавший ему: «Меня умиляет и приводит в восхищение в Вашей деятельности то, что, насколько мне известно, Вы первый, несомненно, опытом доказали, что человек — везде человек, то есть доброе, общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пушками и водкой, и Вы доказали это подвигами истинного мужества…»
Как-то, еще до второй своей поездки в Индию, будучи в Петербурге, Верещагин посетил в Академии наук выставку этнографической и антропологической коллекции, собранной Миклухо-Маклаем в Новой Гвинее и на островах Индо-Малайского архипелага. Коллекция, состоявшая из огромного количества научных экспонатов, представляла необычайную ценность. Верещагину удалось тогда встретиться с знаменитым путешественником. В благодарность художник не замедлил послать ему свою фотографию и альбом рисунков. Миклухо-Маклай ответил художнику:
«Многоуважаемый Василий Васильевич! Спасибо Вам большое за присылку мне Вашей фотографии и альбома, который был для меня крайне интересен. Рассматривая его, мне только пришлось пожалеть, что Вам не вздумалось из Индии перебраться постепенно дальше на Восток и острова Тихого океана, вернуться в Европу с антрополого-этнологическим альбомом посещенных местностей. Это было бы действительно важным приобретением для антропологии. К тому же разновидности людские, которые ходят еще как мать их родила, остаются интересней для изучения естествоиспытателю, и вероятно, и художнику, чем те, которые выдумали носить халаты, фраки и турнюры и т. п.?..»
К письму была приложена фотография Миклухо-Маклая, обросшего густой бородой, в широкой соломенной шляпе и изношенной одежде, которая не была предметом зависти даже для папуасов.
— Настоящий Робинзон! Вот это герой! — с восхищением говорил Верещагин, любуясь фотографией, на обороте которой он написал: «Хранить вечно».
После второй, кратковременной поездки в Индию Верещагин
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза
- Аттила. Предводитель гуннов - Эдвард Хаттон - Историческая проза
- Гоголь - Иван Тургенев - Биографии и Мемуары
- Наполеон глазами генерала и дипломата - Арман де Коленкур - Биографии и Мемуары
- Танки и люди. Дневник главного конструктора - Александр Морозов - Биографии и Мемуары
- Пушкин и финансы - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Культурология
- Джон Рид - Теодор Гладков - Биографии и Мемуары
- Заметки парашютиста-испытателя - Василий Романюк - Биографии и Мемуары
- Государыня и епископ - Олег Ждан - Историческая проза