Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дорогие друзья, родственники, почтенные отцы, я вынужден объяснить всем, что в этот, может быть, единственный день в нашей жизни, мы пригласили вас, чтобы вы благословили и проводили нас на неведомое для нас поприще. То, что требуют от нас некоторые из вас — это бессмысленный обычай, которого мы выполнить не можем, так как не хотим вас развлекать. Вы — наши друзья-христиане, и мы пригласили вас, проводить нас, по-христиански, в наше будущее, а не по-язычески.
Эти простые слова восстановили подлинно христианскую атмосферу, в которой отдохнул душой и Павел, и насладились общей любовью все присутствующие.
Когда окончился свадебный вечер, все заключили — своевременно.
Комнатка, в которую пришли новобрачные с родителями, была такая тесная, что в ней едва разместились четыре человека. Гавриил Федорович, обратившись к Павлу, сказал:
— Павел, я должен признаться тебе, что все наши мечты о Наташе, сводились к тому, что она для нас будет — дитя нашей старости, в нашей семье она последняя. Нам очень тяжело расставаться с вами, и если бы мы не полюбили тебя, мы на эту жертву не пошли бы. А теперь скажу: воспитав дочь для себя, отдаем ее в утешение тебе — одинокому скитальцу.
— Ну, а у меня свое, — вставила Екатерина Тимофеевна, — Я, преодолев одно невозможное (это то, что она с верой вымолила у Господа Павла), буду теперь преодолевать другое и, может быть, еще более невозможное. Мое сердце, Павел, откроюсь тебе, нашло в тебе друга. Я не хочу и не буду расставаться с вами. Провожая вас на Север, я оставляю дверь открытой, буду ждать вашего немедленного возвращения. Бог ничего не берет от нас малого, чтобы не наградить нас впереди большим; и почему я, другом моей старости, не могу получить тебя от Бога?
— Мама, я очень рад и глубоко тронут твоим искренним расположением ко мне, верю, что и на этот раз, руками веры, ты можешь вырвать нас из ледяной пустыни, но что тебе принесет дружба с таким отшельником и "вечным арестантом", как я? Все равно ты не удержишь меня при себе, ведь ты же знаешь, что я сам, не свой.
— Дитя мое, я и теперь радуюсь, довольствуясь полученными обрывками наших встреч; а впереди буду счастлива, может быть, подбирая крохи твоего внимания, какие могут помещаться в арестантском конверте.
— Мама, — прослезился Павел, — верь! Получишь и стол, полный нашего обоюдного благословения, от Бога; и как я счастлив, идя в открытый бой, иметь у себя в тылу такого дорогого, надежного друга — подвижника веры.
На этом трогательная их беседа была закончена родительской молитвой. Оставшись наедине, Павел осмотрел их убогую комнатушку, взял руку жены в свою и сказал:
— Наташа, жена моя, Бог свидетель, как я рад, после многолетних бездомных скитаний в одиночестве, получить от Господа как дар — тебя, наших дорогих старичков и, особенно, маму — таких друзей, каких не найдешь и во многих дворцах. Благодарен Господу и за этот маленький укромный уголок — ведь это первое, что мы имеем право, назвать своим. На этом месте, мы сейчас, первый раз в нашей обоюдной жизни, будем совершать совместную молитву. Здесь, в этом убогом уголке, суждено зарождаться нашему обоюдному счастью, счастью потерянной жизни, жизни, не раз погребенной в сердцах друзей и врагов — жизни в смерти.
Глава 11 Владыкин на родине, 11 лет спустя
"Сердце знает горе души своей, и в радость его не вмещается чужой"
Прит.14:10
Большое горе постигло вдову Владыкину после ареста мужа. Все знакомые сторонились ее, как заразную больную. Никто не знал: когда она спала, день и ночь добывая пропитание детям, как собирала грязное белье у "богатых" (как она выражалась) стирала да штопала на них, зарабатывая жалкие крохи. Первый же год, после ареста мужа, неоднократно бегала по тюрьмам да милициям, в надежде напасть на его след. Но все было напрасно; и вскоре ее силою стали отправлять домой. Всякая связь с верующими так же была потеряна из-за страха. Лишь изредка, встретившись где-либо в городе с подобными себе, подолгу изливали горе друг другу да делились, чем Бог пошлет. А тут надорвалась под тяжестью изнурительного труда, простудилась и слегла в постель. Болезнь, по свидетельству врача, была смертельной, и бабка Катерина, разрываясь между Лушиными да Федешкиными сиротами, из больницы привезла ее умирать домой.
Дети подняли страшный вопль, оставаясь без средств, около умирающей матери. В это время у них с Павлом и оборвалась всякая переписка, так как они от него не получали ни единого ответа, а писать было тоже некому; ребята хоть и учились в школе, но голод вынуждал детей, на самых низких и грязных работах, добывать пропитание и себе, и больной матери.
Господь же не оставил бедную вдову без помощи. Тогда, когда плачущие дети приготовились расставаться с матерью, которая была без сознания, кто-то о их горе сообщил старому городскому врачу. Он, увидев Лушу в безнадежном состоянии, осмотрел внимательно ее и с уверенностью заявил: "Бог даст, жива будет". И сам, проделав несколько сложных процедур с больной, лично привез лекарство и приступил к неотступному лечению. Луша, под неустанной заботой врача, стала быстро оживать и поправляться, а через десять дней поднялась на ноги.
Война 1941 года ворвалась в жизнь вдовы лютой вьюгой в раскрытые ворота. Ужасом сковало душу Луши, когда она своими ушами услышала отдаленные раскаты орудийных выстрелов. Как-то весной 1942 года, к вечеру, с узелком, держа в руках самого младшего внука, навестила свою горемычную дочь бабушка Катерина. С первой колхозной подводой (после половодья) она приехала из Починок в город, погоревать вместе с Лушей. После смерти снохи Катерина осталась с четырьмя внучатами, из которых самой старшей едва исполнилось двенадцать лет. Ее бы не придавило так горе от дважды вдовьей доли, если бы смерть снохи, да война не застали ее двор и сусеки пустыми, а занимать было не у кого. Единственной поддержкой остались несколько мешков картофеля да три-четыре ведра капусты в кадушке.
— Господь с тобой, горюшка ты мое. Бог на помощь! — поприветствовала Катерина Лушу, заходя в дверь и увидев, как та перебирала картофель на полу.
— Ох, Лушка, как жить-то будем, одна беда чище другой? — выкладывая на стол картофельные лепешки, испеченные с отрубями пополам, проговорила Катерина, вытирая концами платка слезы.
Луша, хотя и была занята теми же мыслями, но, увидев плачущую мать, ободрилась и ответила ей:
— Да что ж теперь, поделаешь-то, мамка, войну-то и японскую перенесли, германскую да революцию, а эта-то — не первый снег на голову, Бог не без милости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Счастье потерянной жизни т. 2 - Николай Храпов - Биографии и Мемуары
- Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары
- Полководцы Петра I. Борис Шереметев, Федор Апраксин, Родион Боур, Никита Репнин, Яков Брюс, Александр Меншиков, Михаил Голицын - Михаил Мягков - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Екатерина Великая. 3-е издание - Николай Павленко - Биографии и Мемуары
- Карамзин - Владимир Муравьев - Биографии и Мемуары
- Образы Италии - Павел Павлович Муратов - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Русская классическая проза
- Счастье в моменте. Японские секреты спокойствия в мире, где все идет не по плану - Джун Фудзивара - Биографии и Мемуары / Менеджмент и кадры / Психология
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика