Рейтинговые книги
Читем онлайн Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 95

 

Владимир Казаков. Мадлон. Проза, стихи, пьесы. М., «Гилея», 2012, 304 стр.

Один из самых ярких и «отдельно стоящих» авторов отечественной неподцензурной словесности — поэт, прозаик и драматург Владимир Васильевич Казаков (1938 — 1988). Получивший литературное благословенье от Алексея Елисеевича Крученых (крайне нехарактерный для того жест), Казаков издан весьма неплохо, но остается фигурой загадочной и не вполне прочитанной. Вслед за изданными в Германии несколькими прижизненными книгами, а затем отечественным трехтомником и томом неизданного, опубликованными «Гилеей», то же издательство предлагает новый том неизвестного Казакова. Ряд текстов печатается впервые или в неизвестных редакциях, другие перепечатываются из малодоступных источников. Казаков представлен в книге всеми характерными для него жанрами, которые при этом имеют явственную тенденцию переходить друг в дружку. Драматургия сочетает стихотворные и прозаические реплики, поэма «Прогулка» написана прозой… Удивительна пьеса «По одежке встречают, а по уму провожают» — авангардная травести Островского, однако очень яркой и важной для понимания казаковского творчества оказывается другая пьеса, «Мадлон», занимающая центральное место в сборнике:

 

скажу не вслух, но громко:

вино ночное при свете слов ночных

имеет некоторое сходство

с стальной перчаткою весны.

когда перчатку боевую

весна бросает на простор,

немое эхо раздается,

звеня в бокалах до сих пор

 

                         (Реплика Мадлон)

 

Казаков создает синтез алогизма, зауми, абсурдистского каламбура — и возвышенно-романтической интонации, лишь отчасти пародийной или автопародийной, но во многом «восстанавливающей» элемент пафоса в снявшем всякий пафос  поставангардном тексте.

Книгу завершает послесловие знаменитого поэта Александра Ерёменко — энергичное и даже яростное, но посвященное не столько Казакову, сколько гневно-язвительной отповеди филологическому подходу к поэзии.

 

Ю. В. Манн. «Память-счастье, как и память-боль…» Воспоминания, документы, письма. М., Издательство Российского государственного гуманитарного университета, 2011, 491 стр.

Многосоставный мемуарно-эпистолярный том, подготовленный знаменитым филологом, крупнейшим современным гоголеведом Юрием Владимировичем Манном, на редкость содержателен. То, что книга является авторским детищем, а не компиляцией, прибавляет ей дополнительную значимость: Манн выстраивает текст своей жизни, сталкивая собственные размышления с текстами многих иных людей. По сути дела, перед нами своеобразная хроника филологической, литературной да и общественной жизни второй половины минувшего века: хроника субъективная, но в то же время и опирающаяся на документальные источники. В этом смысле книга Юрия Манна предстает не просто как «сборник материалов», но как яркий образец так называемой «филологической прозы» — от «Записей и выписок» Гаспарова до «Виньеток» Жолковского (при всей структурной несопоставимости этих и некоторых других сочинений этого ряда).

Собственно воспоминания занимают около трети тома: это — повествование в эпизодах, порой забавных, порой печальных и даже трагических; находится здесь и место для своего рода эстетических мини-эссе, связанных с теми или иными творческими контактами повествователя (таковы, например, глубокие замечания о стиле режиссерской работы Анатолия Эфроса и Юрия Любимова). К воспоминаниям примыкают мемориальные очерки, посвященные Ефиму Эткинду, Зиновию Паперному, Галине Белой, Александру Чудакову, другим… Между этими «монологическими» частями книги — «эпистолярные циклы», целые жизненные истории в письмах к автору: их герои — филологи Татьяна Ускова, Юрий Янковский, Борис Корман. И — многочисленные письма других коллег и знакомцев, в диапазоне от Давида Самойлова, Лидии Гинзбург, Юрия Лотмана, Юнны Мориц — до сына одиозного советского академика М. Б. Храпченко. Книга, безусловно, пестрая, но тем ярче высвечивает привлекательную фигуру автора, каковой, кажется, этого эффекта не добивался, напротив, старался рассказывать о других больше, чем о себе.

 

Николай Байтов. Резоны. Книга стихов. М., «Книжное обозрение [арго-риск]», 2011, 64 стр. («Книжный проект журнала „Воздух”», вып. 57).

Новая книга стихов Николая Байтова появилась почти одновременно с собранием его рассказов «Думай, что говоришь» (М., «Новое литературное обозрение», 2011). Пространство творческой работы Байтова столь неуловимо, столь явственно соотносится с им предложенной (и впоследствии отвергнутой) «эстетикой не-Х», своего рода антиконцептуальной программой, с жестом отказа от четкости и, так сказать, проверяемости (математик Байтов знает, что это такое), что возникает искушение говорить о его стихах и прозе (эссе, коллажах, ассамбляжах, «присвоенных» текстах, перформансах, бук-артистских объектах…) как о некоей целостности. Она и впрямь есть, эта целостность, но книга «Резоны» составлена как сугубо поэтическая.

«Мне всегда кажется, что стихотворение, становясь законченным, определенным, теряет свободу дыхания — отсекая от себя альтернативные возможности…» — говорит Байтов в интервью журналу «Воздух» (2011, № 1, стр. 24). Это замечание в немалой степени объясняет эффект «произвольности» байтовских стихотворений, их парадоксальную прозрачную непостижимость (и, как следствие, кажущуюся «необработанность» байтовских текстов при их филигранности, видимой на более глубинном уровне). Перед нами тот самый знаменитый кот Шредингера (поминаемый, кстати, Байтовым в прозе), объект, находящийся в состоянии неопределенности. Не случайна в этом смысле вариативность некоторых текстов Байтова (примером может послужить цикл «Как обычно» из новой книги). Провала в убийственную философичность, впрочем, поэт избегает, будучи максимально самоироничным:

 

Потчевала тёщенька любезного зятька.

В зарослях шиповника запуталась пчела.

Рубрику открыла авантюрная статья.

Всё это случилось не сегодня, а вчера.

 

Выпуталась утром собирательница грёз.

Села пред компьютером, шлифует коготки.

Потчевала — да. Кого и чем — не разберёшь.

Форум изругался. Презентация в ОГИ.

 

Павел Лемберский. В пятьсот веселом эшелоне. Главы к роману. USA, «Franc-Tireur», 2011, 216 стр.

Проза живущего ныне в Нью-Йорке Павла Лемберского занимательна в первую очередь возрождением будто уже и не поддающейся возрождению традиции, точнее — даже тенденции, охватывающей несколько традиций, от Бабеля до Аксенова и Юза Алешковского: писатель с какой-то неимоверной свободой совмещает авантюрный сюжет с гипертрофированным стилистическим потоком; лексическое буйство и повествовательный напор не взаимоуничтожаются, но создают единый стилистическо-нарративный сплав.

Таков и новый роман Лемберского «В пятьсот веселом эшелоне». Сюжет его, со всей лихостью и подчеркнутой идиотичностью, не то чтоб прозрачен, но вполне пересказуем, однако пересказ этот совершенно не нужен, поскольку, изъятый из оригинального языкового тела, утрачивает значительную часть очарования, становится всего лишь занятной историей. Впрочем, если трансляция сюжета станет самостоятельным языковым жестом, это будет вполне в духе Лемберского: основа его письма конечно же сказ, вобравший все возможные грани одесского и эмигрантского дискурсов, но и остраняющий их, сообщающий пустой болтовне и анекдотцам то притчевый, то трагикомический пафос.

 

Александр Анашевич. Птички бабочки мертвячки. Тверь, «Kolonna Publications»; СПб., «Порядок слов», 2011, 104 стр.

Воронежский поэт предыдущую книгу выпустил десять лет назад, так что этот — шестой по счету — сборник Александра Анашевича был долгожданным во всех смыслах. Поэзию Анашевича определяли через сравнение с испанским барокко (О. Дарк), сомнамбулизм персонажей и прозрачность мира (Е. Фанайлова), карнавальность (Д. Кузьмин), «постморальность» и андрогинизм (М. Меклина), неосентиментализм (автор настоящих заметок) и т. д. Все эти свойства вполне присущи Анашевичу, и все они так или иначе соотносятся друг с другом, однако целостной картины, пожалуй, не составляют.

Важно и то, что, как мало кто из поэтов, Анашевич не изменяет своей манере, выработанной в 1990-е: это может вызвать даже и раздражение, совершенно не оправданное. Поэт не столько слепо верен своей картине мира, сколько постоянно ее уточняет: в этом смысле «Птички бабочки мертвячки», на редкость целостная книга, вбирая в себя узнаваемые черты анашевичевской манеры, оказывается максимально заостренной, постоянно балансирующей на грани провокации. Перед нами текучий и расщепленный мир, населенный бесконечно трансформирующимися ликами «плавающего», неуловимого субъекта, претендующего на принадлежность к трансценденции, но одновременно всегда готового превратиться в чистого, внепсихологического актанта:

1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 95
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир книги

Оставить комментарий