Критик подчеркивает в романе Чернышевского необычайное «напряжение вдохновения», которого не знают многие современные произведения. Кроме того, в романе он видит некоторые черты, «верные действительности», видит «попытки на образы», то есть еще не полноценные художественные образы. Но Страхов не был бы Страховым, если бы не стал искать тот главный «заводной механизм», что двигал роман и держал его в столь напряженном «одушевительном» состоянии: «Источником этого воодушевления, главною его пружиною, был известный взгляд на мир, известное учение. Этот роман представляет наилучшее выражение того направления, в котором он писан; он выражает это направление гораздо полнее, яснее, отчетливее, чем все бесчисленные стихотворения, политико-экономические, философские, критические и всякие другие статьи, писанные в том же духе» (4, 315). Страхову была важна именно «фанатическая увлеченность» автора. Кроме того, он отмечает и искренность Чернышевского, свидетельством чего является безусловная вера во все, что он писал в своем романе.

Рассматривать идеологический роман Чернышевского, безусловно, стоило начать с вопросов, как и сделал Страхов: Какая главная мысль романа, какова его господствующая идея? Критик отвечает: «Она состоит в мысли о счастьи, в представлении благополучной жизни. Роман учит, как быть счастливым» (4, 318). Подзаголовком романа, данным Чернышевским является следующий текст — «из рассказов о новых людях». Но Страхов делает поправку — из рассказов о счастливых людях, «которые до того умны, что умеют всегда счастливо устроить свою жизнь».

Как и из чего складывается их счастье?

Человеческая жизнь на взгляд Страхова (а за этим взглядом стоит опыт тысячелетий) достаточно трудна, она наполнена страданиями и бедами. Новым же людям жизнь легка — это первое наблюдение Страхова. (Весь роман, говорит Страхов, изображает «как искусно они умеют избегать всякого рода неудобств и несчастий»). Главная сюжетная линия романа — жена Лопухова влюбляется в его приятеля Кирсанова — можно сказать вполне жизненна, точнее, обычна в жизни. Как совершенно ясно, что такое положение обыкновенно приносит много затруднений всем сторонам, а кому-то и даже горе. Но «у новых людей дело обходится благополучно в высочайшей степени» — все как нельзя удобнее устраивается благодаря ложному самоубийству Лопухова. Нет несчастий и неудач в этом романе. Второе наблюдение критика: «…Новые люди, счастливые люди, находятся в каком-то исключительном положении, очевидно, очень удобном для их благополучия. Именно, они не имеют детей и почти не имеют отцов и матерей. Во всем романе не упоминается ни разу рождение ребенка» (выделено мной — К.К. 4, 320). Да, в мастерской Веры Павловны было много девушек и, говорит писатель, случались и ними «истории» («обыкновенные, — пишет Чернышевский, — те, от которых девушкам бывают долгие слезы, а молодым или пожилым людям не долгое, но приятное развлечение», кроме того, «каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо более дела: иногда нужно было искать, чтобы помочь; чаще «искать» не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость…»). Таким образом, истории, требующие «восстановления гордости», случались, но воспитывать детей никому из девушек мастерской Веры Павловны не приходилось (я совершенно уверена, что все, читающие этот роман не обратили внимание на замеченные Страховым факты). Эти же самые девушки были, по словам самого писателя, «существа одинокие», то есть у половины не было отцов и матерей. Вера Павловна, очевидно, полагала это обстоятельство весьма удобным для дела (сам писатель говорит, что девушки для мастерской «были выбраны осмотрительно»). Страхов подчеркивает, что и у главных героев романа (Лопухова, Кирсанова, Рахметова) оборваны все семейные связи, а отец и мать Веры Павловны не имеют с ней ничего общего (да и сама Вера Павловна совсем не смотрит на свою мать как на мать). Новые счастливые люди и тут избежали многоразличных человеческих трудностей, связанных с преемственностью поколений, с ответственностью перед родом, чувствами родства, долга перед родителями, чувства дома.

Страхов не понаслышке знал, что такое бедность, и сколько от бедности человек терпит: «Борьба с бедностью часто бывает очень тяжела и оставляет тогда глубокие следы на человеке. Для новых людей все это очень легко». С одной стороны, герои романа все люди бедные и неимущие, но и все денежные затруднения решаются у них тут же, словно только затем и рисуются, чтобы быть тут же побежденными. Вера Павловна, например, спокойно говорит, что ее муж «может достать столько денег, сколько захочет» она. (Манера, скажем мы сегодня, жены «нового русского».) Вера Павловна с мужем — не богаты, но стоит ей пожелать больше денег, они тут же появятся, однако, при этом, муж занимается не теми делами, что выгодны, но теми, что ему нравятся. А поскольку он любит свою жену, то ему будет приятно выполнить ее просьбу о деньгах, к тому же он, по аттестации Веры Павловны «человек умный и оборотливый». Совершенно идиллическую ситуации обрисовал писатель: откуда берутся деньги, как их зарабатывает муж? Эти вопросы для Чернышевского не интересны.

От внешних обстоятельств жизни героев Страхов переходит к внутренним. Всем известно, что люди различны, говорит он, по душе, по уму, сердцу, способностям и страстям. Чем крепче и определеннее натура человека — тем резче заметны его способности. Следовательно, для человека совершенно неизбежна не только борьба с обстоятельствами, но борьба с другими людьми, наконец, борьба с самим собой. В этой борьбе, конечно же, скрыт «источник многих горестей и радостей человеческой жизни» (4, 324). Но Страхов заметил, что «у новых людей нет этого источника. Они все похожи друг на друга» (о чем прямо говорит и сам автор, подчеркивая, что рассказывая о Лопухове он затрудняется обособить его от его задушевного приятеля Кирсанова). Чернышевский пишет о таком типе людей, которые нравственность, комфорт, чувственность и добро понимают «на один лад… все это у них выходит как будто одно и тоже» по отношению к понятиям, например, китайцев, но между собой эти люди «находят очень большие разницы понимания…». Например, для Веры Павловны существует разница между Лопуховым и Кирсановым несмотря на то, что сам писатель затрудняется в ее выделении. Но, говорит Страхов, эта разница существует только для Веры Павловны, для читателя же нет никакой разницы, как нет ее вообще между всеми лицами романа и между «новыми людьми, которые в нем действуют». В романе нет ни ссор, ни разногласий, нет никакой борьбы.

Установив и эту особенность романа, Страхов идет дальше по пути своего исследования. «Дело в том, — говорит он, — что человек не вдруг узнает себя и других, что самопознание и понимание своих отношений проясняются только постепенно» (4, 327). Но в романе «Что делать» нет и этого внутреннего движения в героях. С ними ничего не происходит, они являются «совершенно готовыми, вполне окрепшими и установившимися» (4, 328). Они не колеблются, не делают ошибок, не разочаровываются, не проходят испытаний, следовательно, не извлекают уроков. Им нечему учиться, а потому остается только учить других. «Счастливые люди! Счастливые люди!» — восклицает Страхов.

Н. Н. Страхов никогда не был ленив и поверхностен в доказательствах, а потому в статье о Чернышевском он, казалось бы «вдруг», обращается к мыслям знаменитых натуралистов, физиологов, изучавших природу человека со своей стороны. Мы же можем предположить, что он совершенно сознательно избирает такой путь доказательств, дабы прекрасно понимал, что имеет дело с материалистами, а потому аргументы ищет в очевидном материальном мире — у физиолога Рудольфи, рассуждающего о природе мужчины и его теле, а также о физиологическом устройстве женщины. В цитате, что дает Страхов воссоздается достаточно сложная картина: например, физиолог пишет, что женщина «при хорошем воспитании… превосходит мужчину в благонравии, кротости, смирении, терпении и незлобии, и раскрывает душевные прелести, помрачающие всякую телесную красоту». Есть и темные глубины, есть много поводов к нарушению гармонии в человеке. Но, констатирует Страхов, ничего этого нет у писателя Чернышевского в его романе о «новых людях». Другой физиолог, которого цитирует Страхов — немец Иоганн Миллер — в своем труде говорит о человеческом развитии, описывая три возраста: незрелый, половой зрелости и бесплодный. И опять-таки даже физиологической картины движения (развития) человеческой жизни совершенно не соответствуют герои Чернышевского: «не живши уже знают жизнь и обладают трезвостью мужества чуть ли не с двенадцатилетнего возраста» (4, 332). Эта неестественная заданность, это отсутствие движения жизни в героях Страховым отмечается со всей определенностью: «перед ними никогда не лежит безграничного поприща деятельности и мышления; они с юных лет знают границы желаний и мыслей, знают, что и как ждет их впереди. Поэтому им никогда не случается горевать о том, к чему они не стремились, но что не достигнуто, жалеть о том, что не удалось, оплакивать то, в чем были сделаны жестокие ошибки; словом, им не приходится сознавать свои границы, видеть, что они такое, чем успели стать и чем не успели» (4, 332). Для самого Страхова это скорее трагично, так как он всю жизнь боролся за ясность и определенность личного самосознания и самосознания народного. Эти «новые люди», не знающие не только сомнений, но и собственной ограниченности, являются «готовыми» для жизни как Минерва из головы Юпитера. Они как-то ровно прокладывают себе дорогу — так ровно, что невозможны для них ни малейшие отклонения в сторону. Но для них невозможны и «избыток ощущений» и «порывы фантазии».

1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 121

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русская критика - Капитолина Кокшенева бесплатно.

Похожие на Русская критика - Капитолина Кокшенева книги

Оставить комментарий