Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, ты здесь загораешь?
— Конечно. Ведь Хильда в кустах со своим часовым. Наша работа ее мало заботит. Ты же слышала, она сказала: «Не спешите».
— Ты — права, пойду-ка и я погуляю.
Я направилась к реке. В ракитнике звенел голос Эльзы, она пела какую-то трогательную, сентиментальную песенку. Один вот такой день, и уже возвращается желание жить!
Я огляделась вокруг. Человек на противоположном берегу подавал какие-то знаки.
«Можно было бы бежать, — подумала я, — стоит только переплыть реку, и если согласятся спрятать…»
Я вернулась к Зосе. Конечно, она думала о том же.
— Ну хорошо, — рассуждала я вслух, отвечая и на ее мысли, — а что дальше? Ты с клеймом на руке, в полосатом халате, обрита, без документов, и если откажутся тебя спрятать… Не забывай, что люди вблизи лагеря живут в паническом страхе, захочет ли кто-нибудь рисковать?
— Может, какой-нибудь храбрец и нашелся бы. Если бы дать знать в Варшаву, уж приехали бы за нами и заплатили.
— Но ведь наш побег подверг бы опасности остальных девушек и Хильду, а она уже четыре года в лагере.
— А что мне Хильда? Немка и только.
— Немка?.. Ну и что из этого? Натерпелась по лагерям уже давно, дольше, чем мы. С гитлеровцами боролась еще до войны. Это они говорят: «еврейка», «полька» и уничтожают другие народы. Мы не должны говорить так: «немка»…
— Если на все это обращать, внимание, то нечего и думать о спасении.
— Если бы мы не обращали внимания на «все это», то не попали бы сюда.
Для приличия мы нарезали немного ракитника.
Я снова подошла к берегу.
Из-за моста выплыла баржа. С углем и людьми. В первую минуту я хотела бежать. Но сделала над собой усилие и осталась на месте. Баржа остановилась. Мужчина в штатском обратился ко мне:
— Полька?
— Да.
— Давно в лагере?
— Месяц. А вы кто?
— Не бойся, свои. Хильда здесь?
— Наша анвайзерка? Здесь.
— Постой, отнесешь ей кое-что.
Они вынули из баржи две бутылки водки, колбасу и белые булки.
— Иди так, чтобы тебя не видели.
— А часовой?
— Часового не бойся. И возвращайся побыстрее.
Я побежала туда, где надеялась застать Хильду. Я поняла, что контрабанда здесь не новость. Отыскала Хильду. Она лежала, опершись на плечо часового. Винтовка — рядом. Оба вскочили.
— Вот, Хильда, никто не видел.
Я подала ей продукты.
— О, хорошо. Они еще здесь?
— Здесь.
— Я пойду с тобой, на вот, возьми.
Она протянула мне кусок булки и колбасу. Взявшись за руки, мы побежали к барже.
Я допущена к великой тайне, у меня есть хлеб, колбаса, и никто на меня не кричит. А часовой еще и улыбался. Невероятно!
Я вернулась к Зосе. Она взглянула на меня, протерла глаза от удивления.
— Откуда это у тебя?
— От друга.
— Давай, ты не представляешь себе, как я голодна. Боже мой, белый хлеб, колбаса!
— Наконец-то ты призналась, что голодна.
Мы ели хлеб, вскрикивая от восторга. Внезапная мысль озарила меня.
— Подожди здесь.
И я побежала к берегу.
Баржа была на прежнем месте. Хильда разговаривала со штатским.
— Слушай, Хильда, — начала я, и все во мне дрожало, — разреши мне попросить их, чтобы они известили мою семью, где я. Я напишу записку.
Мужчина с баржи протянул мне записную книжку и карандаш.
— Быстрее пиши.
«Мы с Зосей в Освенциме, мой номер 55 908, пришлите поскорее посылку, остальное расскажет этот человек».
Хильда оглядывалась, не идет ли кто-нибудь.
— Постарайтесь сами зайти по этому адресу в Варшаве, скажите, что мы долго не выдержим тут, пусть пришлют посылки или договорятся с вами, а вы нас в этой барже довезете до Кракова.
— Хорошо, письмо передадим и обо всем расскажем, не падайте духом.
Зося напряженно ждала меня.
— Ну, Зося, наконец какой-то луч надежды. Я написала домой. Если наши что-нибудь придумают и мы будем ходить сюда на работу, то недели через две сможем этой баржей поехать домой.
— Все это слишком прекрасно и вряд ли осуществится.
— Посылку уж, во всяком случае, получим.
— Это возможно.
Я лежала в густом ракитнике взволнованная впечатлениями. Было, вероятно, около часу. Солнце сильно пригревало. Я закрыла глаза. Мне казалось, что я нахожусь на берегу моря, вместо ужасного полосатого халата, на мне купальный костюм, на голове — вместо ежика длинные волосы. Как сквозь сон я услышала шелест раздвигаемых кустов. Я не шевельнулась, не открыла глаз.
— Женщина? — услышала я мужской голос. Вопрос был задан по-польски.
— Когда-то была женщина, — неохотно ответила я.
Стоящий в кустах громко и весело рассмеялся.
Я приоткрыла один глаз. Что еще там? Наверное, все это мне только кажется. Все, что здесь со мной происходит, нереально.
— Тебе разве не любопытно, как я выгляжу? — услыхала я ближе, совсем над головой.
— Если бы вы посмотрели на меня вблизи, наверно, вам стало бы очень грустно.
Я говорила это медленно, как бы себе самой, не открывая глаз уже из упрямства.
— Я вижу, вы «интеллигентка». Разрешите представиться?
— Не надо.
— Меня зовут Анджей, а вас?
— Разве это не все равно?
— Прикройте голову.
— Я не вижу, где платок.
Он нашел платок и набросил его мне на голову. «Если бы хоть чуть отросли волосы», — огорчилась я и вспомнила, что при ярком свете дня видно, какая я грязная. Я отвернулась, спрятала лицо. Странный незнакомец обхватил мою голову и повернул к себе. Я не открывала глаз.
— Прошу вас не дотрагиваться до меня, уходите. Разве вы не знаете, что нам нельзя разговаривать с мужчинами?
Он опять стал смеяться. Вдруг произошло что-то неожиданное. Он наклонился и поцеловал меня в губы. У меня потемнело в глазах. Я вскочила.
— Вы с ума сошли, месяц у меня не мыто лицо, зубы. Вы что, слепой, как можно меня целовать, у вас нет ни капли эстетического чувства.
Он смотрел на меня очень серьезно и очень грустно. Мне хотелось плакать.
— Зачем вы сюда пришли? Мне было так хорошо, я совсем уже забыла, что может быть иначе, что можно…
— Я тоже все забыл, — проговорил он медленно, — впервые за три года я так близко вижу женщину. Прошу вас, поймите меня.
Я взглянула на него. Голос его странно дрожал. В глазах были слезы.,
— Я ведь молодой, знаешь ли ты, что это значит три года в лагере, эта проклятая беспомощность! Я не хотел тебя обидеть.
— Знаю и совсем не сержусь, только удивилась. Я здесь всего лишь месяц, но мне кажется, что прошла вечность, что никогда ничего другого не было.
— Не огорчайся, волосы отрастут, наденешь когда-нибудь красивое платье, вымоешься и снова станешь сама собой. А тогда ты меня поцелуешь? — добавил он, немного подумав.
— Может быть, — улыбнулась я.
— Дай мне руку в знак того, что не сердишься. Ты очень мила, несмотря на то, что такая грязная.
Я настороженно подала ему руку. Он снова хотел притянуть меня к себе.
Вдруг раздался свисток, послышались крики:
— Убежала, убежала, ищите!
Появилась Ганка. Окинула нас удивленным взглядом. Анджей поклонился.
— Мы приехали сюда за ракитником. Из мужского. Что случилось?
— Убежала, кажется, одна из наших.
— Кто же это?
— Какая-то пожилая женщина, не припомню ее.
— Наверное, спит где-нибудь в кустах.
Ганка пошла искать.
— Ты голодна? — спросил меня Анджей.
— Нет.
— Сегодня у меня нет хлеба, завтра тебе принесу, вы, вероятно, опять будете здесь.
— Не знаю, мы сегодня случайно здесь, в этой команде, замещаем других, а так — мы в карантине. Если же та действительно убежала, то, наверно, и не придем сюда больше.
— Попробуем ее поискать.
Я искала в кустах, звала, но все безрезультатно. Я не помнила, как выглядела та, что убежала.
Анджей снова подошел ко мне.
— Я не знаю твоего имени. Как мне тебя найти?
— Кристя.
— Красивое имя. Завтра приду сюда и принесу тебе хлеба. Раз ты в карантине, ты не можешь не быть голодной. Ну, выше голову, Кристя, будь здорова. Приходи непременно.
Он еще раз обернулся, уходя.
Какой чудак! Уславливается о встрече, будто в Варшаве. Будто это от нас зависит.
Хорошо бы быть в этой команде постоянно и приходить сюда за ракитником. Необходимо держать связь с баржей. Мы оказались в исключительных условиях, у нас возможности, о каких во всем лагере и мечтать нельзя. И вот тебе — этот побег…
Я отыскала Хильду. Она была в отчаянии. Часовой сказал мне:
— Вот видите, какие вы, оказали вам доверие, а теперь что будет? Меня в бункер или сразу на фронт. Хильду в штрафкоманду, если не хуже.
Конечно, они чувствуют себя виноватыми, они ведь не следили за нами. Мозг мой работал, как во время допроса. Женщина эта, конечно, сбежала, что же придумать, чтобы можно было и дальше приходить сюда?
- Я пережила Освенцим - Кристина Живульская - О войне
- Записки разведчика - Василий Пипчук - О войне
- В списках спасенных нет - Александр Пак - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. - Владимир Богомолов - О войне
- Дневник расстрелянного - Герман Занадворов - О войне
- «Илы» атакуют - Талгат Бегельдинов - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне