Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они проговорили целых два часа, и все о делах общих, а не личных, будто виделись чуть ли не каждый месяц.
— Ну, мне пора в свой партком, — сказал, наконец, Захар.
— Так ты ничего и не поведал о себе, — упрекнул его Василий Александрович.
— Да ведь и ты хорош!
— С тебя беру пример.
— Ладно, теперь-то у нас будет время для семейных пресс-конференций.
Василий Александрович подвез брата до совхозной конторы, и они расстались до первого воскресенья.
4
А с Братчиковым Синев встретился в обкоме. Прямо в кабинете первого секретаря они обнялись и расцеловались. Они не защищали Брестскую крепость, не умирали долгой смертью в немецких лагерях, но смерть всегда стояла у них за плечами, у огневых позиций противотанковых батарей. Секретаря обкома тронула эта встреча, он сказал:
— Мои напутствия, видимо, излишни, сработаетесь, раз вместе воевали.
Когда-то они клятвенно обещали друг другу встретиться после войны при любых условиях, и уж, конечно, не потерять друг друга из виду, переписываться как можно чаще. Так оно и было сначала. Но потом связь их начала ослабевать, а в сорок седьмом году оборвалась совсем. Трудно сказать, кто виноват — Синев или Братчиков. Пожалуй, виноваты оба в равной степени. А впрочем, что значит переписка с ее житейскими пустяками в сравнении с молчаливой мужской дружбой, способной выдержать какую угодно проверку временем?
Всю дорогу от областного центра до строительной площадки они говорили о своих однополчанах. Спрашивал Алексей Викторович, отвечал Синев. «Где теперь наш весельчак капитан Астафьев?» — «Убит в Восточной Сербии, при взятии Ягодины». — «А начальник штаба старший лейтенант Мелехин?» — «Погиб под бомбежкой на Балатоне, во время третьего контрнаступления немцев». — «Был у меня в батарее сержант Коля Хаустов, ты его должен знать, стихи писал в дивизионную газету». — «Подорвался на мине, когда мы после победы совершали марш от Праги к Клужу. Сошел с дороги за цветами...»
Убит, погиб, подорвался на мине, умер в госпитале, сражен выстрелом из-за угла... А Братчиков целых пятнадцать лет числил их всех в живых.
— Как Витковский, узнал тебя? — спросил в свою очередь Синев.
— Нет, конечно. Пришлось напомнить ему о переправе через Кубань. Все-таки молодец Витковский. Не усидел и месяца без дела. Нравятся мне такие.
— Прошумел во всех газетах.
— Зато ты преподнес сюрприз в виде своей персоны. Даже брату, в совхоз, ничего не написал.
— Я звонил Захару — из Москвы и из обкома.
— Странно, он словом не обмолвился.
— Уговор был на сей счет. Не хотелось втягивать старых дружков в эту историю с моим назначением, чтобы обошлось, так сказать, без протекционизма!
— Когда мне сообщили, что нашелся какой-то там служака-рубака, то я было приготовился к схватке, — без меня меня женили!.. А тебя не смущает, что твой бывший подчиненный оказался теперь твоим начальником? Военные — люди честолюбивые.
— Могу служить под твоим началом хоть водовозом.
И остаток пути они проговорили о войне, о ее уроках.
Братчиков слушал Синева с жадным любопытством: запасники всегда наивно сомневаются, как бы там без них не забыли уроков прошлого...
* * *В июньский полдень в степи останавливается все: и солнце, и ветер, и облака. Сурки прячутся в своих норах-катакомбах; дремлют, раскрылившись, беркуты на каменистых горках; отлеживаются в зарослях чилиги, бобовника и вишенника матерые лисицы; даже трескотня кузнечиков в выжженной траве стихает. Природа знает свой мертвый час. И люди, повинуясь ей, устраиваются в тени передохнуть немного, пока не спадет жара и ветер не тронется с Уральских гор, подгоняя уставшие от долгих странствий сухие тучки, поторапливая солнце, изленившееся на летнем большом привале.
Синев застал Братчикова одного в пустом здании управления строительства (оно только что было сдано в эксплуатацию).
— Я уже решил, что ты тоже спишь, — сказал Братчиков. — Даже главный инженер избаловался.
— Чтобы не мешать тебе собраться с мыслями.
— Что мысли, надо собираться с силами. А нас вот все подводят и подводят: опять срезали заявку на цемент, недодали одиннадцать тяжелых самосвалов, задерживают рабочие чертежи котельной.
— Худо. Объясни мне, Алексей, это случайные заминки или так всегда бывает в начале стройки?
— И в начале и в середине, и в конце! Стройка, братец, не армия, где всего вдоволь, где все точно в срок. Мы здесь вечно мобилизуем внутренние резервы. Но что в этой степи можно мобилизовать? Сурков да сусликов!
— Цемент я достану. Поеду в облисполком и выпрошу.
— Давай, давай. Только не забудь нарядиться в парадную форму с полковничьими погонами, со всеми орденами и медалями, — и прямо к председателю. Жаль, что Витковский пошел в совхоз. Какой бы это был толкач!
— Ты, что же, сомневаешься в моей пробивной силе? Я же артиллерист.
— А самосвалы добудешь? Одиннадцать наших самосвалов завернули на медный рудник.
— Постараюсь выручить и самосвалы. Вот за чертежи котельной не берусь — не понимаю в теплофикации.
— С проектировщиками я сам воюю второй месяц.
— Выходит, что у нас с тобой полное разделение труда.
— Не разделение труда, а отделение от труда... Поедем-ка, посмотрим, что делается на трассе и на Сухой речке.
По всей строительной площадке разливался звон от гулких ударов по обрезку рельса, что был подвешен рядом с аркой палаточного городка. Алексей Викторович приостановился, взглянул на свои часы. Бригады выходили на работу ровно в 15.00. Опаленные июньским солнцем, — кто в комбинезонах нараспашку и с подвернутыми до локтя рукавами, кто в одних спортивных майках, — неунывающие парни с шутками и смехом шли к разбросанным вокруг кварталам недостроенных домов. Кое-где мелькали синие, белые косынки девушек, и почти за каждой из них, на приличном расстоянии, тянулся хвост первых ухажеров, еще скрывающих друг от друга свои симпатии к бригадным королевам. А ведь совсем недавно здесь, в междуозерье, немело сердце от безлюдья.
Вдоль черной ленты железнодорожного полотна, туго натянутого над ковыльной степью, шоферы проторили автомобильный шлях. «Газик» то и дело притормаживал, уступая дорогу встречным грузовикам: оттуда, с запада, двигались машины с кирпичом, сборным железобетоном, лесом-кругляком. Синев был настроен благодушно, ему нравились и этот дружный подъем демобилизованных солдат после обеденного перерыва, и это оживление в степи, напоминающее фронтовые будни. А Братчиков хмурился.
Свернув на проселок, ведущий к Сухой речке, они спустились к ее притоку и увидели на обочине трехтонку, груженную дверными и оконными коробками. Остановились, окликнули хозяина. Никто не отозвался.
— Давай поищем разгильдяя!... — Братчиков крепко выругался, для чего-то взял длинную палку, валявшуюся близ дороги, и пошел с ней по берегу ручья, как сапер с миноискателем.
Водитель, с виду совсем мальчик, был всецело поглощен своим занятием в тальнике: он доставал из-под коряги отличных раков и, не разгибаясь, наугад бросал в корзину.
— Полюбуйся-ка на работничка! — сказал Алексей Викторович Синеву.
Раколов испуганно выпрямился, застигнутый врасплох, выронил из рук добычу.
— Для кого же эти деликатесы, позволительно спросить?
Парень торопливо перевел взгляд на Синева, ища у него поддержки.
— Раки-то?.. Для себя.
— Врешь! Начальнику автотранспортной конторы решил угодить? Знаю я его, гурмана! Я ему покажу, где раки зимуют!
— Никакой он не дурман. И это не для Филимонова вовсе, — неловко оправдывался парень, выбираясь из воды.
— Там ждут столярку, а ты чем занимаешься? Знаешь, во что обходится каждый этот рак? Сто рублей, не меньше! Уволить тебя мало за эти штучки.
— Не увольняйте, больше не буду, даю слово... — взмолился раколов. — Ну, объявите выговор, самый строгий, удержите за простой машины.
— До чего доработался — рад строгому выговору! — на ходу уже бросил Братчиков.
— Не забудь корзинку, — вполголоса сказал Синев и пошел вслед за начальником строительства.
— Ты мне кадры не развращай, — сказал Братчиков, едва они тронулись дальше, к Сухой речке. — Тебе что, ты свой срок отслужил, а мне целых пять лет до срока, добрячком-то не дотянешь.
Лукавая улыбка не сходила с лица Синева. Хорошо, действительно, когда и в сорок пять чувствуешь себя комсомольцем. (Впрочем, в юности не замечают этого; но люди, пожившие на свете, умеют ценить и легкость шага, и непринужденную игру мускулов, и свежесть восприятия всего сущего.) Он пристально разглядывал степь: белесые зачесы ковыля на лобастых курганах, испещренных, словно оспой, лунками сурочьих нор; густо-зеленая кайма разнотравья в мокрых балках; непролазный вишенник в глубоких и глухих оврагах. Иногда дорогу перебегали сытые сурки, похожие на забавных медвежат. Синев так и подавался весь вперед, провожая их взглядом до норы.
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Плещут холодные волны - Василь Кучер - О войне
- Волчья стая - Валерий "Валико" - О войне
- Приказ: дойти до Амазонки - Игорь Берег - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Неповторимое. Книга 4 - Валентин Варенников - О войне
- В тени больших вишневых деревьев - Михаил Леонидович Прядухин - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Верность океану - Сергей Зонин - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне