Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сынок, Алексей пьет?
— Не знаю, а что? Что за вопросы ты задаешь?
— Да, видела сегодня его. Шел с какими–то ребятами по улице, пьян, в руках бутылки. Подумала — неужели вот так и мой сын где–то бродит?
— Что ты, мам? Перестань, ты же меня знаешь.
— Смотри Володя! Сам должен понимать, оступиться легко, а вот потом…
— Мама! — возвысив голос, оборвал разговор Володька. Натянутая тишина воцарилась в комнате, поздний осенний дождь из темноты стучал в окно.
На ноябрьские праздники школа выступала с концертом у шефов. Подготавливая совместно с Алексеем номер — балладу о не вернувшемся солдате, Володька вдруг поразился открывшейся в Куницыне особой артистичности исполнения, и когда под щемящий аккомпонимент гитары читал стихи, а Алексей не мог сдержать слез, как не могли не плакать сидевшие в зале растроганные женщины–матери, проводившие сыновей в опаленный огнем и зноем Афганистан, Яковлев понял, что сильный телом, кое–где грубоватый Алексей вместе с тем чуткий, легко ранимый парень. А может казалось? Может это тонкая игра, искусно устроенная Алексеем? Для чего тогда? Но Яковлев, возражая и соглашаясь, чувствовал, что в Алексее, в этом странном парне, молодецкая удаль, переходящая в опасное лиходейство, легкомыслие никак не уживаются с небывалой душевностью, словно непримиримые враждебные люди в нем ведут беспрерывное соперничество, и если побеждает первый, Лешка пакостит, если второй — Лешка готов ради другого разбиться в лепешку. Так оно и получалось.
После концерта ребята сели на рейсовый автобус. Плавно покачиваясь, он нудно тянулся по скользким улочкам: неповоротливо вылазил из цепочки юрких, омытых дождем, автомобилей, подползал осторожно к остановке, гремел дверьми, набирал пассажиров, затем так же осторожно пристраивался к основному потоку и, не торопясь, плыл дальше в гулком течении дороги. Что–то сонное, расслабляющее было в этом ровном движении, и Леха, поначалу нервничавший от невыносимой медлительности, перестал раздраженно вздувать желваки, успокоился, разомлел, почувствовал себя необыкновенно легко, как когда–то в речном трамвайчике, подплывая к пристани за городом в дождливую погоду, когда совсем не хотелось покидать сухого, теплого места, приятно пахнущего перегретым машинным маслом, бежать по безлесому берегу к ближайшему укрытию, чтобы до нитки промокшим бесполезно дрожать под дырявым навесом, и он, щурясь в запотевшее окно с прилипшими снаружи водяными горошинами, лишь наблюдал, как закрываясь зонтами, портфелями, целлофановыми кульками, горе–грибники мчались к избушке лесника на опушке, и прислушивался к звучному шлепанью сочных капель на железной крыше.
А Володька после бессонной — мучил больной зуб — ночи, духоты прокуренной комнаты, где он почти безвылазно находился с того момента, как в командировку уехала мать, а вслед за ней по путевке в Пицунду отправился отец, после двух утомительных дней одиночества, после концерта, изнемогал от усталости.
— Володь, мелочь есть? — подал голос Леха и прервал раздумья Яковлева.
— Да, рубля полтора найдется. А что?
— И у меня рваный. Пивка трахнем у «Трех поросят»? Заманчивое предложение для повышенного воображения Яковлева было настольно неожиданным, что представив на минуту картину — себя с кружкой пива — юноша растерялся, промычал неопределенно, хотел было тотчас отказаться, отговорить заодно и Леху, но, подумав, что так, должно быть, не поступают истинные мужчины, поколебавшись, согласился.
Они слезли напротив бара, у рынка, купили пустую трехлитровую банку, (Леха пояснил, что кружек в толчее не хватает), потом пересекли улицу и вошли в широкие, дубовые, под зазывной вывеской двери, недовольно заскрипевшие, и по скользкой, винтообразной лестнице, скрипучей, дощатой, спустились в слабоосвещенный Од нависающими сводами подвал, пахнущий сыростью, кислятиной, спертым воздухом, и с раздраженным сопротивлением окунаясь в сплошной гул голосов, этот полумрак, затхлость, Владимир, (пять, сделав тупое насилие над собой, встал вслед за довольным «Видимо, ему здесь все знакомо»), улыбающимся Алексеем у липкой стойки.
Банка с подступившей к горлышку пеной, которую Алексей через минуту с королевскими замашками изящно поставил перед Володькой, казалась ведерной, и еще казалось, что выпить ее чисто физически невозможно, но Леха пил, с напускной веселостью, и не желая отставать пил Володька, прямо так, из банки, пока не было кружек.
Оказалось, что здесь у Лехи много знакомых, друзей: окружающие знали его, подходили, здоровались, целовали в щеку, шутили, некоторым он кивал с величайшим удовольствием, а Володька, доверчиво подняв лицо, из вежливости молчал.
С юмором, иногда скептически ухмыляясь, Лешка без умолку рассказывал о том, что пережил. И шумные гулянки, о которых он поведал опять таки с неожиданным воодушевлением, и бесконечные безобразные драки, и переделки — о–го–го какие! — в которых побывал, друзья, о которых отзывался с некоторой бесшабашностью и развязанностью, невольно заставляли уважать Леху, поднимали его в глазах простодушного Яковлева. Конечно, это были ребята с улицы, привод в милицию они считали чуть ли не геройством, кое–кто из них побывал в колонии, некоторым она угрожала.
Из диалога между Лехой и его товарищами, услышанного Володькой, ничего ясно не было: ни то, о чем речь, ни то, что хотят эти таинственные люди, чего он хочет от них; ясно было только то, вернее это было предположением, что кого–то поймали, кто–то боится как бы его не «застучали», кто–то решился на безумный шаг.
Язык заплетался, а пиво за разговором незаметно исчезло. Оставили это место, ставшее родным за проведенный час, и с головокружением, спотыкаясь, сосредоточенно глядя себе под ноги, побрели домой к Лехе. Тетя, у которой он жил, была на работе. Неумело сварили обед, без аппетита поели, поиграли в карты.
— Леха, у меня предки в командировке. Давай завтра вместо уроков у меня посидим, послушаем Высоцкого, главное, доставай бабки, — предложил Володька и испытывающе посмотрел на Куницына.
— Хорошо, утром я у тебя.
Последний день каникул Яковлев провел на диване.
Леха позвонил часов в десять. Володька вздрогнул, с кровати поднялся медленно и двери пошел открывать в предвкушении чего–то приятного. «Вот Леха, — думал Володька, — молодец, знает, как чудно провести время». И когда через полчаса зашел, довольно обычной наружности лехин знакомый, и втроем они с шуршанием и звоном вывалили на круглый полированный стол все деньги, и дружок сходил и приволок в сетке пиво, две банки, чтобы сразу побольше (с утра пиво шло хорошо), и потом, когда пришел еще один друг, насмешливый, заносчивый, а за ним и две болтливые, щегольски одетые, смелые девчонки, — Володька так и не понял, откуда они взялись, — и комната наполнилась шумом, и когда громкий смех, визги, голоса неистово зазвенели в ушах, — Яковлев почувствовал, что неповторимо, близко и так остро прежде никогда не испытывал радости «настоящей» жизни, и все это было пугающе, но настолько ошеломительно, красиво, как драгоценный подарок, что он, закидывая ногу за ногу, развалился в кресле и, врываясь в разговоры, порою начинал тоном рачительного хозяина с сожалением кричать: «Братья, где же раньше вы были?!»
Но банки между тем опорожнили, девчонки ушли, пригласив вечером к себе, и делать стало нечего, и было тоскливо и одиноко: хмель только набирал силу, а веселиться хотелось и хотелось. И тогда один из незнакомых ребят сказал облегченно:
— Есть выход. Рулим в школу, там наскребем мелочишки.
И все тотчас вскочили и непослушными руками стали натягивать на разгоряченные тела снятые свитера, потом куртки. Леха помогал одеваться Володьке, и второму, и третьему товарищам.
Мерзли руки. Колючий ноябрьский дождь безжалостно хлестал по лицу, по плитам тротуара, по кучам листьев, по зонтам прохожих, пронизывающий ветер гнал над куполом цирка за Волгу нижний ряд грязных облаков, а верхний, подгоняемый другим ветром, в вышине, плыл в обратную сторону — признак глубокой осени.
На перемене они нашли каких–то ребят, достали деньги и, минут через десять путь их, как из разговора понял Володька, лежал к утренним посетительницам.
По дороге внутренние карманы курток разбухли, отвисли, отяжеленные поллитровыми сосудами. Поежившись, отогревая дыханием покрывшиеся красными крапинками руки, пиная ворохи Листьев, они быстро шли по безлюдным серым кварталам, холод подгонял, и все погасло в Яковлеве — и возбуждение, и приятное утро, и радость от встречи с Лехой, и почудилось, что нескончаем путь этот, что тех девчонок как будто никогда не было, как не было и восторга, и умиления жизнью, и что мир уныл и однообразен. Потом в темном сыром подъезде, усыпанном шкурками семечек, прислонившись к лестничным перилам, они очень долго стояли в ожидании, а Леха настойчиво звонил в квартиру, стучал даже, но никто не открывал.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Вспоминая моих грустных шлюх - Габриэль Маркес - Современная проза
- Стоя под радугой - Фэнни Флэгг - Современная проза
- 17 м/с - Аглая Дюрсо - Современная проза
- Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы - Поль Фурнель - Современная проза
- Болтушка - Моррис Глейцман - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет - Современная проза
- Гладь озера в пасмурной мгле (авторский сборник) - Дина Рубина - Современная проза