Я не мог смотреть на мир иначе, как только сквозь дрожащее марево и клубящиеся вспарения своего пылающего рассудка. В подобном состоянии высокой эйфории, когда почва ушла из-под ног, и под тобою разверзся и взалкал черный зев всепожирающей бездны, – мир кажется неверной иллюзией, гротескным наваждением, сном. А люди, эти мелькающие, искривленные тени, эти пустоглазые маски, полоротые куклы, – люди видятся как скоротечные вспышки, излучения и миражи моего воспламенившегося сознания. Страсть, страсть во всем. Страсть, играющая миром, как младенец – золотыми шарами и листьями. Вещи не имеют своей температуры, формы и материала: это я создаю их. Это я нагреваю их, и плавлю, обжигаю предметный мир своей мятущейся мыслью. И все, к чему я прикасаюсь, оживает. А ведь было время, когда я мог только разрушать чуждый мне мир: его образы и идеалы, так тупо, так жестоко, и так наивно противопоставлявшие себя моей воле. Душа моя – вожделеющая материя. И я так мастерски овладел этой губительной техникой самосожжения, что вскоре остался в мире совершенно один. А павшее небо лежало у моих ног – остывающим, серым пепелищем. Нет мира, нет Бога, только комары и люди. Даже и людей давно уже нет, одни комары. И вот, теперь мне стоит больших трудов воскрешать реальность из пепла: душа моя – семя и кровь. Бывают мгновения, когда в мир сквозь человека смотрит его будущее. Дух вглядывается в реальность. Тесей бредет сквозь темный лабиринт. «Метафизическое окно», в него сквозит энергия, преобразующая мир. Сам человек в это время, или, вернее, в это отсутствие времени, – тоже отсутствует. Он превращается в полую куклу Голема, в модель, в тонкую болванку, отделяющую силовой поток его внутренней энергии от всеобщей энергии Космоса, – человек превращается в хрупкую капсулу, стенки которой утончаются предельно. От внутреннего давления «капсула» эта имеет опасность разорваться, лопнуть, подобно мыльному пузырю. Мгновения эти ценны еще тем, что от человека, в их протяженность, отделяется огромное количество всеразличных его жизненных мнимостей, масок. На секунду существование его обретает высокую степень правдивости. Случается подобное крайне редко. Форма этих записок – медитация через текст. Цель пока проглядывается смутно, но она есть. Наверное, цель – это движение в сторону своей глубинной сути. Да, скорее, даже не сама суть, но именно – движение к ней. Возможно, движение это и есть суть. Метод – это фиксирование в словах всего того, что различимо мною внутри моего сознания. Конечно, я попытаюсь отделять «зерна от плевел», и не выносить на свет весь свой ментальный мусор. Все-таки мотором этой медитации является рациональность, пусть иногда и принимающая вид инаковости. Своего рода – это такая умственная игра, которой я увлекся сам, и попытаюсь увлечь других: я набираю в легкие воздух и, как ребенок, опускающий лицо в ведро с водой, – заглядываю в некое «метафизическое окно». Буду пытаться держаться «внутри себя» как можно дольше, но как только мысль обрывается и воздуха в легких не хватает – выныриваю, т.е. сразу же обрываю эту запись, с тем, чтобы вернуться к ней уже в следующий раз. Не знаю, что может повстречаться мне в «сумрачном лесу» моей психики. Возможно, как Данте, я и встречу своего Вергилия, и он выведет меня к тонким сферам, а возможно и нет. Хотелось бы встретить, но гарантий никаких не вижу. Думаю, что и меня ведет вглубь этих «тесных кругов» любовь к своей сакральной Беатриче. Но это – поэзия, а меня же более всего интересует сейчас практика. Метод. Но, кажется, воздух в легких заканчивается. Выныриваю.

15. Намерение

Всю ночь я путешествовал внутри контролируемого сна, и отчетливо сознавал, то, что я нахожусь внутри пространства-времени сна. Много двигался, как герой компьютерной игры, по лабиринту сновидений, куда-то шел, вернее, куда-то меня вело: цели определенной поначалу у меня не было, – я просто исследовал территорию сна. Для того, чтобы удерживать фокус сознания внутри сна, я использовал прием Дона Хуана из книг Кастанеды: я вспоминал во сне о своих руках, находил их, и внимательно рассматривал. Эта техника помогает осознать себя во сне, не слиться с тягучим потоком сновидения. Находить руки мне сегодня было очень просто: я их много раз рассматривал, и меня поразила одна вещь, – это то, что руки мои принимали всякий раз разные очертания. То это были огромные лапы со множеством пальцев, то, напротив, какие-то большие клешни, – но это меня нисколько не пугало, ведь я понимал, что главное сейчас не то, как руки мои выглядят, а то, что я легко могу о них вспомнить, рассмотреть, и это помогает мне удерживать концентрацию внимания внутри потоков сна. Несколько раз, бывало, я почти выскальзывал, выпадал из сна контролируемого, проваливался в сон обычный, – но всякий раз возвращался к странному люсидному путешествию благодаря фокусированию на своих руках. Чей-то голос мне сказал (когда я задал себе вопрос, почему же мои руки так сильно деформируются), – чей-то голос мне ответил, что внутри сна всему свойственна текучесть, и это не страшно, что предметы меняют форму, во сне это нормально, предметы во сне всегда сложно «рассматривать». Долго, очень долго бродил я среди декораций сновидения. Я поднимался по какой-то металлической лестнице, и чем выше я поднимался, тем более шаткой она становилась, оказывался в узких двориках, напоминавших дворы бакинской крепости, проходил многолюдные базары, на которых кишело множество людей, заглянул даже в какой-то небольшой зал, где была сцена, и на ней шла лекция о театре. Но я не стал задерживаться и здесь, и пошел дальше, – правда, я успел заметить, что свет в зале выключили, когда я почти уже затворил дверь, и в нем начинался кинопоказ. Был соблазн пройти в этот зал, сесть на свободное место и присоединиться к просмотру: ведь любопытно же, какое кино можно увидеть по ту сторону яви. Но я не стал этого делать, и пошел своей дорогой: исследовать ландшафт сновидения, – что может быть увлекательнее, тут и кинофильмов никаких не нужно… Очень много необычных мест прошел я, пока наконец не вышел из какого-то здания на улицу: у входа сидела группа людей, я прошел мимо них, посмотрел на небо, но неба не увидел (был только черный бархатный навес, истыканный светящимися отверстиями, что-то вроде театрального занавеса), – теперь я не знал, куда мне идти, что мне дальше делать?! И тут я вспомнил, что в монгольском шаманстве внутри потустороннего мира (как, впрочем, и в мире обычном) существует определенная система ориентиров: названия направлений переводятся как – «вперед», «назад», «вправо», «влево». Вспомнил я также, что монголы двигались внутри юрты только по часовой стрелке. «Если юрта – это образ мироздания, – думал я во сне, – то возможно и в потустороннем мире шаманы также перемещаются только по часовой стрелке…» Тут я развернулся по часовой стрелке, и увидел вдалеке среди деревьев привлекший мое внимание просвет. Тут же я ощутил, что именно туда-то мне и нужно бежать. И, сделав несколько движений, я вбежал в наш бакинский дворик. Мне стало очень весело от того, что я имею возможность еще раз увидеть наш двор, в котором я вырос, где прошло мое детство, и где каждая пядь земли дышит дорогими моему сердцу воспоминаниями. Перед собой я увидел наш дом, и направился к нему. Дорога моя была очерчена какими-то ограничительными сетями, которые препятствовали мне отклониться от нужного курса, – т.е. свернуть я не мог, и двигался к дому почти по прямой. Не знаю, что символизировали собою эти сети, вероятно, мое намерение. Только что я сообразил, что ведь шел я с Востока на Запад, поскольку закат солнца, как я хорошо помню, всегда был виден с заднего балкона нашей квартиры, а я шел сейчас к дому с лицевой стороны, т.е., – я вышел к дому с Восточной стороны, и шел теперь на Запад. Запад – сторона мертвых. Глянув снизу на наш балкон, я вошел в подъезд, еще раз посмотрел на свои руки, чтобы сфокусировать внимание, и начал подниматься по лестнице. По пути я заглянул в почтовый ящик, и увидел в нем много газет (может быть, были и письма): я их достал, и пошел к нашей двери. Второй этаж, квартира 66. Подойдя к ней, я тихо постучался, и сразу же какая-то сила резко дернула меня за левую руку (в которой я держал стопку газет), – меня понесло куда-то вкось, и я проснулся. Я не был ни разбит, ни утомлен этими люсидным путешествием, но не было у меня и ощущения, что я хорошо выспался: было такое чувство, будто я и вовсе не ложился спать. Ментальные странствия, в них, конечно же, есть и что-то пугающее. Так, должно быть, призраки вновь и вновь возвращаются к тому месту, к которому они были привязаны при жизни. Ведь и я всей душой сцеплен со своим прошлым, привязан к тому бакинскому двору, к той двухкомнатной квартирке, где прошли лучшие годы моего детства. И кто знает, не буду ли и я вновь и вновь возвращаться в этот двор, в эту квартиру, когда покину мир людей? Гарантировать не берусь. Наверное, чтобы не превратиться в унылого местечкового призрака, пугающего новых жильцов этой квартиры, мне нужно попытаться еще при жизни перерасти свою инфантильную привязанность к прошлому. Нужно открыть новые горизонты, новые цели, к которым не стыдно было бы стремиться. Иными словами, мне нужно создать новое позитивное намерение. Освоение пространства-времени сна ставит передо мною очень важную проблему, которой в «реальной» жизни, в дневной, я, к сожалению, не уделял должного внимания. Это – проблема намерения. Действительно, в состоянии люсидного сна становится очевидно, что я лишен какого-либо устойчивого намерения, и мне, в принципе, абсолютно безразлично, куда направить во сне свое внимание, и чем себя занять. Потому я и брожу внутри пространства-времени сна бесцельно (как, впрочем, и в мире внешнем), – я просто не знаю, как мне лучше использовать это бесценный опыт контролируемого сновидения. Я зачарован его яркостью, его магичность, и, похоже, этого мне вполне достаточно. О том, чтобы реализовать в люсидном состоянии какие-то высшие смыслы, речи пока не идет. Это относится, к сожалению, и к дневному периоду моего существования, к яви. Я очень неразумно отношусь к расходованию своего времени. А ведь время – это и есть та энергия, что отпущена мне для пребывания в мире внешних объектов, и оно рано или поздно закончится. Временной механизм отработает, и пружина его остановится, – это надо помнить. Моим основным намерением все эти годы был, пожалуй, лишь исследовательский инстинкт: мир нашей психики исследовать, изучать так же любопытно, как и территорию мира проявленного, внешнего. Теперь же я понимаю, что как в раннем детстве я учился твердо стоять на ногах, ходить и бегать, так же точно и теперь предстоит мне учиться и взрослеть в просторах (или – границах) своей психики. А равно и внутри пространства-времени сна мне еще только предстоит сделать первые шаги. У меня нет устойчивого намерения, а внутри сна (как и внутри яви) все таки приходится чем-то себя занять, – и вот, я подчиняюсь основному своему чувству: скорби по утрате детства, скорби по ушедшему времени, по ушедшей матери. И меня захлестывает энергия прошлого. Душа моя, внутри люсидного сна, отыскивает дорогу к дому (она работает лишь на время ушедшее, утраченное), – ведь это то, чего так не хватает моему сердцу – прошедшего. Однако, эта эмоция не очень-то позитивна: она может навсегда захватить мое сердце в ловушку скорби, – возможно, поэтому и присутствовал в моем сновидении образ сетей. Мне нужно научиться использовать энергию тонкого мира для внутренней «работы». Нужно исследовать оба мира, и развить в себе позитивное сущностное намерение. Для исследования пространства-времени сна (как и для изучения мира материального), нет у меня никаких вспомогательных средств, кроме меня самого: это мои руки, ноги, моя память, мой опыт, вся моя биологическая «машина», – и именно ее мне следует использовать как компас внутри люсидного сна. Ориентиры тела – «лево», «право», «верх», «низ», ориентиры опыта – «прошлое», «будущее», «хорошо», «плохо» и т. п. Но для того, чтобы идти внутри психической среды, необходимо иметь, прежде всего, четко поставленную перед собой задачу. Нужно иметь устойчивое и ценное намерение, – это правило применимо для обоих миров… —

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 14

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Lucidity. Cны о режиссуре - Ильгар Сафат бесплатно.

Похожие на Lucidity. Cны о режиссуре - Ильгар Сафат книги

Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
Лисячьи сны. Часть 1 - Елена Коротаева - Биографии и Мемуары
Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары
Эта радуга, полная звука... Grateful Dead: Все годы - Блэр Джексон - Биографии и Мемуары
Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой - Аркадий Яковлевич Соснов - Биографии и Мемуары
Господин Пруст - Селеста Альбаре - Биографии и Мемуары
Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть II. Любовь - Беата Ардеева - Биографии и Мемуары
Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары

Оставить комментарий