Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Старший следователь Знаменский слушает… Предисловия не нужны, здравствуйте, Шептунов… Естественно, узнал… Да никакого фокуса, память срабатывает автоматически… Ну что — что пять лет назад? Голос у вас тот же… А вы прикиньте, сколько я его наслушался, пока вы плели завиральные истории!.. Ну ладно, ладно… Значит, свобода. Поздравляю. И что будем делать дальше?.. Вот чего не советую! Зайдите-ка, потолкуем всерьез… Сейчас скажу… — Он полистал настольный календарь. — Давайте послезавтра в три сорок пять.
«Шептунов. Отрадно, что не пропал. Хоть кто-то когда-то не пропадает! Вообще день удачный — если б не Власов».
— Еще чаю?
— Нет, спасибо… С вами разговаривал преступник?
— Бывший преступник.
— Что он сделал?
— Много чего наворотил.
— И вы с ним так вот…
— Что вас удивляет?
— Тон.
— Пять лет назад тон был другой. Но и человек был другой. Я с ним бился несколько месяцев.
— И перевоспитали?
Знаменский разозлился, но смыл злые слова с языка остатками чая.
— Вы меня все подковыриваете, приписываете хвастливость и прочее. Ну какая мне корысть перед вами чваниться?.. Что до перевоспитания, то педагогическая польза от следствия чаще всего гомеопатическая. Корень в самом человеке. Хочет или не хочет вырваться из уголовной тины.
Шептунов захотел. Все.
— И он к вам придет советоваться. Почему?! Почему тот же Платонов держится так, словно вы ему — друг, а я — враг?
— Преувеличиваете. Просто мы с ним — каждый на своем месте. Он видит, что на меня в определенном смысле можно положиться — все честно и объективно. А ваша позиция ему непонятна. Непонятное среднего человека раздражает.
«Снова воды в рот набрал… А ведь он способен сейчас поблагодарить за угощение и откланяться. А я останусь ни с чем?»
— Игорь Сергеевич, давайте наконец откровенно. Вы пришли искать помощи себе, но неким образом это связано с делом Платонова… Ваш протестующий жест — только жест. Из упрямства. У меня от своих забот голова так пухнет, что к вечеру кепка не налезает. Но готов помочь — если буду в силах. Только вот мне, как и моему подследственному, многое непонятно. Вы не вмешались, чтобы защитить Риту или Алексея… но не ушли. Стояли, смотрели. Как-то туманно упрекнули Платонова… не попытались задержать…
Платонов захрустел пальцами:
— Вывод ясен: трусил, пока не собралась толпа, а тогда рискнул вякнуть. Так?
— Нет, гораздо сложнее… Вы, между прочим, не ответили на вопрос о кладбищенском деятеле.
— Он не стоит серьезного разговора.
— Не считаете Платонова опасным?
— Разумеется, нет. Не хотел же он убивать вашего Демина!
— Единственно, чего он хотел, это утвердить себя с помощью кулака. Что будет с Деминым, его не интересовало. Это — антисоциальность. Как она проявится, зависит у таких, как Платонов, скорее, от ситуации. Если бы всерьез обозлился — ударил крепче. Мог ударить и камнем и ножом — что попало под руку. Думаете, нет?
— Думаю, да, — с горечью согласился Власов. — Но, Пал Палыч, почему об интеллекте судят по максимально доступному для данного человека проявлению. О моральном же уровне — по минимальному. Это несправедливо! Гениальный ученый может в другой области изрекать глупости. Неважно. Но если кто хоть однажды сделал подлость — весь счет ведется от нее: вот на что способен!
— Занятная постановка вопроса. Выкрою время — размыслю. Пока же вернемся к вам. Что вас сюда привело? Откуда желание поговорить просто так?
— Допустим, мне нравится с вами беседовать.
— А серьезно?
— Ну, если хотите, я всегда должен четко понимать, в каком положении нахожусь. В данный момент не вижу, зачем вам нужен свидетель. Мне эта роль неприятна. У вас и так все имеется — и раскаявшийся злодей, и невинная жертва, и высоконаучный трактат, скромно именуемый экспертизой.
— А как насчет гражданского долга, Игорь Сергеевич?
— Не опускайтесь до уровня агитатора. Объясните свой интерес ко мне юридически.
— Вас излишне занимает процесс следствия.
— Интерес рассматривается как нездоровый?
— У каждого своя профессия. Зачем инженеру-энергетику углубляться в тонкости судебной психологии или теории доказательств?
— Красивые термины. Что осталось бы от вашей теории доказательств, если бы Платонов успел просто уйти? Пшик!
— А вы хотели бы, чтобы он ушел, а славный парень остался, как говорится, неотмщенным?
Тихо сделалось в кабинете. Власов пристально смотрел на эувфорбию.
То, что он произнес затем, было неожиданным и для Знаменского, и для него самого:
— Я… могу навестить этого Демина?
— Новая причуда. Чем вы маетесь, Игорь Сергеевич?.. И как давно?
— Не будем теперь!.. — отрицательно затряс тот головой.
— Завтра я собираюсь в клинику. Поедемте вместе.
Хуже всего, что Пал Палыч почти знал уже, чем мается Власов. Только отпихивался от своего знания в надежде, что ошибается.
* * *Власов был утомителен и в молчаливом, и в разговорчивом варианте. И, чтобы не ехать вдвоем через город, Пал Палыч назначил ему свидание на станции метро, откуда путь до клиники занял у них всего минут пять. Дождь зарядил, и передвигаться надлежало стремительно.
Клиника обдала специфическими запахами и звуками, и Пал Палыч с облегчением подумал: «Слава Богу, Саша уже дома!»
В кабинете врача они застали старшего Демина с авоськой на коленях: подкормка сыну. Пал Палыч справился о состоянии Алексея.
— Сейчас как раз на осмотре — еще одного специалиста вызвали. Сижу вот, жду, что скажут… — понурился Иван Федотович. — Приходили его друзья по институту, у него, говорят, было необыкновенное видение. Видение, понимаете?..
— Да. Мало сказать — обидно. Хочу вас познакомить — Игорь Сергеевич, тот самый свидетель происшествия.
— О, здравствуйте! Демин. — И долго тряс его руку. — Спасибо вам от души, товарищ… Власов, да?
Тот с неудовольствием отнекивался от благодарностей. Демин горячо твердил правильные газетные фразы о важности наказания всякого рода нарушителей общественного порядка.
Вошел врач, пропустив вперед Риту:
— Сюда, пожалуйста.
Рита сказала общее «здравствуйте» и повернулась к врачу:
— Что сказал профессор?
— Пока шансы пятьдесят к пятидесяти.
Она ахнула и отшатнулась.
— Радоваться надо! — урезонил врач. — Значит, есть основания надеяться! — И обернулся к отцу: — Сейчас его привезут сюда. В палате уборка.
— Неужели он может совсем ослепнуть?! — в три ручья залилась Рита.
Демин сердито комкал в руках авоську и сверлил ее осуждающим взором.
— Рита… вы… не годится вам тут плакать! — повысил он голос.
— При Алеше я не буду, Иван Федотыч! — прорыдала та и вдруг уткнулась в его плечо.
Доверчивый этот, родственный порыв смутил его и привел в растерянность, но не растопил льда.
— Ну-ну… вы скоро утешитесь…
— Как я утешусь, когда я его люблю!!
«Без посторонних папаша наговорил бы ей резкостей. По его убеждению, «эта девица» неспособна любить».
— У вас к Демину серьезные вопросы? — обратился к Пал Палычу врач.
— Нежелательно?
— Держится он молодцом, но лучше покороче.
— Ясно. Сокращусь.
Дверь открылась, и на каталке ввезли Алексея. Глаза его были скрыты повязкой. Рита бросилась к нему, вытерев слезы, поцеловала.
— Алешка, я так соскучилась!.. Ой, опять уже колючий… Голова больше не болит? — в тоне ни малейшей плаксивости.
— Да нет, пустяки… В каком ты платье?
— В брючном костюме. Синем. Чтобы не смущать здешнюю публику.
— Подумаешь, пусть завидуют!
Завязался тихий (но слышный в небольшом кабинете) разговор, перемежаемый поцелуями, при котором присутствие посторонних решительно ни к чему.
Врач деликатно вышел. Знаменский подал Власову знак, предлагая тоже пока удалиться. Тот сделал вид, что не заметил, и с жадным вниманием смотрел на Риту и Алексея. Тогда и Знаменский остался. Иван Федотович обиженно застыл, не желая соглашаться, что он лишний.
А молодые были поглощены друг другом и не обращали внимания на окружающих. Алексей — по слепоте, Рита — то ли забывшись, то ли из принципа пренебрегая старомодными нормами скромности.
С горя забросив парикмахерскую, она выглядела еще моложе и — на вкус Пал Палыча — красивее. Прижавшись к Алексею грудью, таяла от нежности, светилась радостью.
Но вот схлынул напор чувств, в их воркование вторглась действительность:
— Я была у тебя на кафедре, принесла замечания по диплому.
— Молоток, попозже прочтешь мне.
— Алеша, профессор сказан, что ты будешь в порядке.
Алексей чуть отстранил ее и произнес спокойным крепким голосом:
— В данном случае важнее не то, что сказал профессор, а то, что говорю я. А я говорю «да». Во-первых, не намерен отказываться от удовольствия смотреть на тебя. А во-вторых, я, черт возьми, архитектор и должен видеть свои проекты!
- До третьего выстрела - Ольга Лаврова - Полицейский детектив
- Любой ценой - Ольга Лаврова - Полицейский детектив
- Брачный аферист - Ольга Лаврова - Полицейский детектив
- Ушел и не вернулся - Ольга Лаврова - Полицейский детектив
- Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский - Полицейский детектив
- Первая пуля – последняя пуля - Алексей Макеев - Полицейский детектив
- Исповедь убийцы - Олег Гроза - Полицейский детектив
- Новогодний сюрприз - Рудольф Васильевич Ложнов - Полицейский детектив
- В жару - Ричард Касл - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив