Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7 июля 1942-го наша рота получила задание прикрыть открытый левый фланг острия наступления нашей дивизии. Мы стояли на обратном скате холма так, чтобы хорошо видеть местность перед нами. Неожиданно с неприкрытого и неразведанного направления появились примерно 20 русских танков. Это были Т-34 и тяжелые КВ-1. Все произошло очень быстро. Мы с 500 метров открыли по ним огонь. Я попал по первому Т-34, который сразу загорелся, но и наш танк получил попадание в нижнюю часть башни. Башню заклинило, и она больше не поворачивалась. Пока я ковырялся в механизме башни, КВ-1 на полной скорости подъехал к нам и врезался в наш борт. Потом он отъехал на 10 метров назад и снова в нас врезался. Потом опять. После третьего удара он опять отъехал назад и выстрелил. Вероятно, русский наводчик нервничал, поэтому он попал в моторное отделение. Танк вспыхнул, и мы из него выскочили. Зепп Лакнер побежал к русскому танку и попытался ручной гранатой его подбить, но из этого ничего не вышло. Мы рванули в большое поле подсолнухов, чтобы там спрятаться. Там, примерно через 50 метров, перед нами неожиданно возник высокий русский с винтовкой и закричал нам: «Stoi!» Зепп схватился за винтовку и попытался вырвать ее у него из рук. Они некоторое время боролись, потом Зепп ударил его между ног. Русский закричал, выпустил винтовку из рук и упал на землю. Мы помчались дальше по полю подсолнухов и неожиданно заметили, что там везде были русские. Мы остановились и попытались понять, куда нам бежать. Осторожно проползли мимо русских. Трое суток мы блуждали в поисках нашей части. Снова вместе с Зеппом Лакнером я попал в новый танк, потому что командир роты знал, что мы хотим быть вместе.
– Если танк подбили, что потом делали безлошадные танкисты?
– Безлошадных танкистов брали в другие танки. Они также составляли резерв, были в готовности заменить раненого или убитого члена экипажа другого танка. Если танков не было, то они ничего не делали. В пехоту нас не отправляли.
Через короткое время после этого дивизия отметила 1000-й подбитый нами танк – это был английский Марк II. Нам, 33-му танковому полку, было разрешено наименоваться «Принц Ойген».
– Какое было самое опасное русское оружие?
– Русскую артиллерию калибра 15,2 мы ненавидели, как черта. «Врууумм!» – и облако черного дыма. Они хорошо по нам стреляли. Потом ратш-бум 7,62, его танкисты не очень любили, но кто из нас любит противотанковую артиллерию? В моей жизни был важный цвет – фиолетовый, цвет ракеты, которую запускали немецкие пехотинцы, когда они видели вражеские танки. Долгое время после войны, как только я его видел, так сразу вспоминал войну. Когда я впервые увидел эти новые фары на автомобилях, за которые надо доплачивать 900 евро, я сразу вспомнил войну.
– Как относились к Сталинскому органу?
– Сталинский орган был для нас, танкистов, в основном средством запугивания. Я не помню случая, чтобы им был подбит танк. Но взрывалась ракета громко и страшно. Пехота, конечно, страдала, им больше всего доставалось, бедные «свинские собаки» (швайнехунден), их было очень жалко. Еще в отличие от обычной артиллерии осколки от снаряда Сталинского органа были очень большие. Сотен осколков, как у нормального снаряда, у него не было, но если его большой осколок в кого-то попадал, то он или отрывал конечности, или разрывал тело на части.
– У русских были противотанковые ружья, вы их видели?
– Да, противотанковые ружья, такие длинные. Они могли пробить Pz-III. Еще они стреляли по смотровым щелям. Если они попадали точно в смотровую щель, то пробивали многослойное бронестекло. У нас были раненые. Я помню двух раненых, один наводчик получил ранение в шею из противотанкового ружья. Один раз мой танк получил семь попаданий из противотанкового ружья, но ни одна пуля броню не пробила.
– Какое у вас было личное оружие?
– Был пистолет калибра 7,65, но мы все его поменяли на «Вальтер» П-389 миллиметров. Я его ни разу не использовал. Однажды когда выскочил из подбитого танка, то спрыгнул в окоп и оказался между двумя русскими. Они сидели скрючившись, пережидая артобстрел, с винтовками, в разных углах окопа, я упал прямо между ними. Думаю, они меня не видели. Тут разорвался артиллерийский снаряд, и я выпрыгнул из окопа. Я успел достать пистолет, но применить его не пришлось.
– Какое оружие было в танке?
– Был пистолет-пулемет, один на танк, и ракетница.
– Какие отношения были с Ваффен СС?
– Хорошие, очень хорошие. Они были такие же солдаты, как мы, между нами не было никакой разницы. Возможно, офицеры Ваффен СС иногда были слишком заносчивыми. Но в целом никаких проблем у нас не было. Мы очень часто воевали с Ваффен СС, проблем никогда вообще никаких не было и зависти тоже.
– Русские ветераны говорят, что тогда, во время войны, они испытывали ненависть к противнику. Какие вы испытывали эмоции по отношению к противнику?
– Если бы мы не видели трупы наших солдат, над которыми надругались, то я бы сказал, что мы воевали без эмоций. Но иногда, когда мы видели, что взятого в плен немецкого солдата мучили или изувечили, тогда рождалась ненависть. Как-то осенью 1943-го мы должны были идти в ночную атаку. Ночные атаки были чрезвычайно напряженными. Дневные бои уже были очень напряженные и требовали нервов, но ночные бои были бесконечно тяжелыми. Ночные бои были только в чрезвычайных ситуациях, я в них участвовал не более десяти раз, и они никогда не были для нас успешными. Для русских, конечно, они были такими же неприятными, как и для нас, но для них они всегда были успешными. У нас была трофейная русская рация. Мы одного русскоговорящего немца (фольксдойче, видимо) посадили в танк с этой рацией. Началась атака, и он перехватил русские переговоры по рации. Русские говорили, что они взяли в плен пять немцев, и спрашивали, застрелить ли их сразу или везти в тыл. Это, конечно, немного подействовало нам на нервы. Мы атаковали на пяти танках, атака была успешной. Русские до этого прорвались, а теперь мы отогнали их назад. В два часа ночи, когда атака уже закончилась, было тихо. Пришел посыльный от пехотинцев. Он мне сказал: «Господин лейтенант, вас вызывает капитан, я должен вас к нему привести». Я спросил: «Что ему надо? Я не могу оставить танки». Посыльный сказал, что я непременно должен прийти. Я сказал, что я не могу отходить далеко от танков, он ответил, что это всего в 300 метрах отсюда, там бункер, куда я должен пойти. Я пошел с ним. В атаке участвовало довольно много пехоты, и перед бункером кругом стояло 20–30 солдат. Я зашел в бункер, это был русский бункер. Там внутри лежал пехотный лейтенант, с которым я разговаривал всего час назад. Ему в лоб молотком была вбита гильза от патрона, и еще две гильзы были вбиты в оба колена. Скорее всего, ему сначала выстрелили в оба колена, а потом забили туда гильзы. Потом я услышал громкий крик, там, в бункере, были пленные русские. Немецкий капитан хотел у них узнать, кто это сделал, он орал на них и выстрелил в потолок. Тогда один русский показал пальцем в угол. Там был комиссар. Его вытащили на середину бункера, и тогда русские сказали, что это сделал он. Наш капитан через переводчика сказал, что он всех расстреляет, если они не расскажут, как это произошло. Тогда русские сказали, что они должны были держать немецкого офицера, а русский комиссар это сделал. На меня это все очень сильно подействовало, я вышел из этого бункера и пошел обратно. Какие тут эмоции можно испытывать? Что там дальше было, я не знаю, но, если бы мы в этот момент атаковали дальше, я бы не был без эмоций. Я это сейчас рассказываю без эмоций и плохих слов, но на войне были очень тяжелые ситуации… Представьте себе, как это – забивать гильзу от патрона в живого человека?
Эту ночь я так быстро не забуду, я ее никогда не забуду. Но я всегда говорю, что русские были точно такие же бедные свиньи, как и мы. Тех людей, которые начали войну, там не было, а мы должны были все это расхлебывать.
– Вы брали пехоту к себе на танки?
– Много и часто. Бывало мы просто куда-то подвозили пехотинцев. Кроме того, мы атаковали вместе с пехотой. Тогда они тоже были на танке, а потом спешивались. Мы говорили пехотному офицеру, который отвечал за взаимодействие с нами: «Скажите вашим людям, что они не должны толпиться возле танка, танк притягивает к себе огонь». Но пехотинцы обычно бежали за или рядом с танком, хотя танк притягивает к себе весь огонь, и они должны держаться на расстоянии. Тем не менее они этого никогда не делали. Еще мы брали на танк раненых. Я один раз взял в танк раненого русского офицера. Он хотел убежать от танка, но не смог. Когда он был у нас в танке, кто-то, или наводчик, или заряжающий, вытащил свой пистолет, просто чтобы его куда-то переложить, но он подумал, что его прямо сейчас застрелят, и очень испугался. Его было невозможно убедить в том, что он пленный в униформе и что его не застрелят. Потом была напряженная ситуация, я ему сказал, чтобы он вышел из танка, все равно, куда он пойдет, к нам или к русским, мне он в танке только мешал.
- Танкисты. «Мы погибали, сгорали…» - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Адмирал Советского Союза - Николай Кузнецов - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Дитрих Отто - пресс-секретарь Третьего рейха - Владимир Левченко - Биографии и Мемуары
- С русскими не играют - Отто Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Здравствуйте, Эмиль Золя! - Арман Лану - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Альфред Тирпиц - Биографии и Мемуары
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Нашу Победу не отдадим! Последний маршал империи - Дмитрий Язов - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары