Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нельзя верить молве, люди выдают желаемое за действительное.
— Фелиция видела, как ты оживил птицу. Замёрзшую птицу! И потом ей подарил. И птица жила у нас до весны!
— Да я её просто отогрел!
— И Милю отогреешь!
— Человек не птица!
— У меня ключ от «шайбы», — вдруг сообщил Макс. — Сейчас я пойду, лягу рядом с Милей и умру.
— Хорошо, — почти сдался Ражный. — Но если, воскреснув, она снова захочет умереть?
— Не захочет.
— Допустим, я поверил… Но запомни: со второй смертью умрёт и её душа. Так устроено… Все, кого вытаскивают с того света, реанимируют, выводят из клинической смерти, вливают чужую кровь, чтоб спасти, пересаживают внутренние органы — все потом гибнут вместе с душой. Они как утопленники или самоубийцы… Ведь Миля все равно когда-нибудь умрёт, например, от старости… Ты не пожалеешь об этом?
— Люблю её! — клятвенно воскликнул он. — И Макс любит!
— И ты такой же… Боже, почему в этом чувстве так много эгоизма?
Он ничего не слышал, поскольку, чувствуя, как Ражный соглашается, уже дрожал от нетерпения.
А возможно, слышал и не понял ничего…
— Помоги, дядя Слава! Подними её! Ты ведь умеешь, я вижу!
Ему показалось на миг, что глаза у парня стали по-волчьи пристальными, а взгляд пронзительным; он в в самом деле что-то видел…
— Послушай меня, Максим…
— Я не Максим!
— Ну, хорошо, Максимилиан. Не сходи с ума, возьми себя в руки, ты взрослый парень…
— Не хочу ничего слушать! Оживи её! На улице вдруг залаяли гончаки в вольере, однако сторожевая и чуткая Люта отчего-то помалкивала. Кто-то взволновал их, встревожил, но судя по голосам, лаяли они не на человека. Мало того, обычно визгливая Гейша, словно откашлявшись, завыла баском.
— Ладно, пошли! — послушав этот хор, согласился Ражный. — И ты увидишь, что это невозможно. Поскольку она мертва, понимаешь? И нет такой силы у меня, чтобы снова вдохнуть жизнь.
На улице младший Трапезников не отставал, двигался тенью и, кажется, тихо смеялся от предвкушения счастья. Люта сидела там же, где была привязана — у «шайбы», и помалкивала, пугливо забившись в чертополох под стеной.
Что это с тобой? — спросил он насторожённо и осмотрелся.
Овчарка заскулила и по-волчьи спрятала голову в траву.
Отомкнув «шайбу», но ещё не открывая дверей, Ражный услышал тихий, утробный вой и потому, обернувшись назад, сказал в темноту:
— Стой здесь…
Плотно притворив за собой дверь, он зажёг спичку и, шагнув вперёд, увидел зеленое свечение глаз. Милю вносили, как и положено, вперёд ногами, и потому она лежала сейчас головой к выходу, тело её пульсировало, а над ним стоял волк и, вскинув морду, пел торжественную песню.
Видение длилось столько, сколько горела спичка…
2
Покойное блаженство и состояние восторга оборвались в тот самый миг, когда неведомая, конвульсивная сила вытолкнула его наружу, швырнула на жёсткую землю и в первый момент, неподвижный, больше похожий на сгусток крови и слизи, он оказался под солнцем, в мире, который давно и отчётливо чувствовал сквозь материнскую плоть. Он сделал первый вдох, и нестерпимая огненная боль разлилась по телу, толкнулась в слабые конечности и опалила голову.
И, полумёртвый, он вскочил на ноги, вытянулся и пополз вперёд, волоча за собой пуповину. Не заскулил, ибо не обрёл ещё голоса — лишь тяжело задышал, вгоняя в себя жгучий воздух, и вскинул ушастую, большую голову. Он был ещё слеп, однако яркий свет и сквозь плотно закрытые, спечённые веки показался таким же палящим и болезненным, как воздух, и не было в этом только что обретённом мире ничего весёлого и радостного!
Но вот язык измученной родами матери — щенок был в два раза крупнее обычного волчонка — достал его головы, стремительно и нежно пробежал по глазам, влился в пасть, ноздри, потом в уши, освобождая от сохнущей крови, мягко скользнул по шерсти, и происходило чудо — боль снималась от малейшего прикосновения, и на смену ей вливались сила и ощущение восторга. Сам того не ведая, он издал первый звук, напоминающий ещё не звериный рык — тихое, довольное урчание, прижимался к языку, подставлял шею, бока, затем, перевернувшись на спину, раскинул лапы, отдавая матери живот. Мать пока что состояла из одного этого языка и представлялась спасительным ласковым существом. Одним движением она усмирила огонь в груди, и он уж было расслабился от блаженства, как язык подобрался к пуповине и тут обнаружились материнские зубы. Острая, содрогающая боль вновь пронзила его, подбросила вверх, и в следующий миг он ощутил свободу.
С матерью теперь больше ничего не связывало… Вместе с утратой пуповины он всецело погрузился в существующий мир: в одночасье открылись слух и обоняние. Вылизанный, но ещё мокрый, на неустойчивых лапах, он стоял на земле, явленный из небытия, и вкушал первые прелести жизни. Вокруг были плотные заросли крапивы и сухого, прошлогоднего малинника, выросших на дне ямы, под ногами битый кирпич, уголь и ржавое железо — все, что осталось от разрушенного человеческого жилья. Так что в первые минуты жизни он вкусил запахи человека, поскольку родился не в логове, а в старом подполе брошенной деревни. Он ещё не знал человека, но уже чувствовал его вездесущую суть, будто мир этот всецело принадлежал только ему: в небе слышался воющий гул, откуда-то наносило едким, смолистым дымом, и от слепящего низкого солнца летели частые, визгливые голоса.
Над брошенной деревней показался вертолёт с распахнутой дверцей, откуда виднелись люди с ружьями. Первенец не видел их, но почуял приближение человека, поднял голову и внезапно обрёл голос зверя — зарычал в небо, выдавая своё местонахождение. И наверняка получил бы трёпку от матери, но она в тот миг была занята собой: раскорячив задние лапы, судорожно выгнулась, застонала и произвела на свет ещё одного зверёныша. Осклизлый ком зашевелился на примятой крапиве и тоненько заскулил. А вертолёт между тем неторопливо наплывал от леса, прибивая к земле траву мощным, сбивающим с ног потоком воздуха — мать не дрогнула, лишь прилегла, вылизывая детёныша. Откуда-то сверху на первенца свалилось нечто жёсткое, стремительное и сильное, сбило на землю, чуть ли не втоптало в сухую дресву. Потеряв ориентацию, он перевернулся несколько раз, закатился в яму и, когда вскочил, — ощутил рядом присутствие ещё одного зверя — отца, вернее, его раскрытую пасть над собой. Он приподнял новорождённого за холку, коротко лизнул, но только выпачкал, ибо кровь у него стекала с головы, с выпущенного языка и мешалась с родовой кровью.
Зверь лёг, кося глаз к небу, и волчица, оставив новорождённого, принялась вылизывать раны на голове отца. Он зарычал на неё, и когда тень от ревущей машины достала ямы, внезапно выскочил из крапивы и помчался вслед за этой тенью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Требуется Темный Властелин - Алексей Ефимов - Фэнтези
- Книга мечей - Фред Саберхаген - Фэнтези
- Камень звёзд - Элисон Бэрд - Фэнтези
- Волчья тень - Чарльз де Линт - Фэнтези
- Дорога в Проклятые земли - Деметрий - Фэнтези
- Камень и Ветра 3. Кости сновидений - Анатолий Нейтак - Фэнтези
- Книга вымышленных миров - Макс Фрай - Фэнтези
- Волчья звезда - Евгений Малинин - Фэнтези
- Ржавое золото - Джордж Локхард - Фэнтези
- Сердце ворона - Олег Яковлев - Фэнтези